не замечаемой душевной красотой, богатые девушки,
принадлежавшие к более высоким слоям общества, смотрели на
меня, как на пустое место.
-- Послушай, Джин, послушай, что он рассказывает. Вот в
такой стране мы живем. Черт побери, пора, наконец, тем из нас,
кого одолевают сомнения, встать во весь рост и заставить с
собой считаться.
-- Сядь, Говард. Мистер Кристиан просто шутит.
-- Какого дьявола, встал и буду стоять. А шутить с собой я
никому не позволю. Тост. За Корнелиуса. Оп-ля.
-- Говард, ты весь стол залил своей дурацкой липучей
жижей.
-- О, мы его вытрем, вытрем. Сейчас, налью снова. Что-то
маловато осталось. Придется сбегать на этот винокуренный
заводик. Далеко ты, милый дом. Где резвятся антилопы. Воют
гнусные койоты. И рекою в половодье разливается предместье. Я
поэт. Мог бы также быть лосем. Во всяком случае, мой отец
принадлежал к ордену верных лосей. Итак, тост. За Корнелиуса.
Триумфально возросшего в Бруклине и Бронксе с таким роскошным
выговором. Добро пожаловать в мой дом. Вы как-то сказали. Или
написали на листке вашего блокнотика. Что не все здесь так уж
прекрасно. Именно так вы и написали, Корнелиус. Теперь
позвольте я вам скажу. Чего еще желать человеку от жизни. Когда
детишки его уже лежат, укрытые, в уютной постели.
-- Это ты так думаешь, Говард.
-- Не перебивай, Джин. А ведь эти детишки подрастут и
станут куда умнее отца. Будут учиться в лучших университетах. У
меня красавица-жена. Джин хоть в кино снимай. Ну, правда, у
Гектора, который живет через улицу. Ладно, фактам нужно
смотреть в лицо, у его жены сногсшибательная фигура. Но до Джин
и ей далеко. Встань, Джин.
-- Лучше ты сядь.
-- Я сказал, встань. Пусть Корнелиус посмотрит. Самая
красивая женщина в этих местах. Да, вот именно, во всем этом
поганом предместье, я знаю, о чем говорю. У мужиков на каждом
пикнике слюни вожжой висят.
-- Я останусь сидеть, где сижу, а ты бы, Говард, все же
так не усердствовал. Мне не хочется рассказывать тебе, что с
тобой будет завтра. В этом самом предместье. Как ты будешь
стонать и обвинять меня в том, что я тебя не остановила. Вот я
и говорю тебе прямо сейчас, остановись.
-- Джин права. Завтра мне будет худо, но, видит бог,
сегодня я счастлив. Вот вы сидите передо мной, порожденный
людьми, которых привезли сюда на судне, словно скотину. Вы же
выросли и стали привилегированным человеком. Как если бы были
родом из почтенной семьи. И я спрашиваю, почему вы подводите
свою страну. Почему. После того, как ваши отец и мать начали
здесь жизнь заново. Вы сбежали в Европу. К пожирателям лотоса.
Ладно, хорошо, им там здорово досталось. Едва уцелели. Но
именно в нашей стране при всех ее недостатках творится история.
Именно здесь предстоит прорваться огромному гнойнику. Здесь, в
столице мира, человечество создает для себя нечто новое. Да-да,
Кристиан, усмехайтесь, сколько вам будет угодно. И часть задач,
над которыми оно бьется, решается в Мозговом центре империи
Мотта. А вы предаете свою столицу. Вы грязный предатель. Вот
кто вы такой, Корнелиус. С этим вашим поддельным акцентом и
отстраненностью. Почему вы ведете себя не так, как следует
американцу, как ведут себя все остальные. Можно подумать, что
вы чересчур хороши для нас. А вы даже в университете не
доучились. Вы вообще-то, дружок, когда-нибудь служили своей
стране. Где вы были, когда мы палили из всех орудий, искореняя
желтого недруга.
-- Прекрати, Говард, немедленно прекрати. Ты ведешь себя с
мистером Кристианом непорядочно и недружелюбно.
-- Не лезь, Джин. Дай мне спросить у него, здесь и сейчас.
Вы служили своей стране.
-- Ну, в общем и целом служил.
-- А когда война закончилась, вам дали пособие.
-- Дали.
-- И что вы с ним сделали. Свезли его в Европу. К тамошним
прохиндеям и прочим французам. Ну и ладно, а я все равно хотел
бы быть вашим другом. Только вам пора образумиться. Чей это,
интересно, у вас шофер. В какие сомнительные дела вы ввязались.
Не думайте, что вам удастся меня провести. Даже и не надейтесь.
Какого черта стол качается.
-- Это ты качаешься, Говард.
-- Ах, чтоб меня. Кто тут занимался подрывной
деятельностью. У меня под столом. Я выступаю с речью на важные
темы, вскрываю всякие факты. А какие-то ублюдки хотят меня с
мысли сбить. Так вот знаете что, я подозреваю, что никакого
мистера Мотта вы сроду в глаза не видали. Скорее всего, вас
просто случай занес на одну из дурацких вечеринок его сыночка,
вот что я думаю.
-- Говард, оставь мистера Кристиана в покое. Ты говоришь
так потому, что тебя туда ни разу не приглашали.
Говард Гау, чело в поту, наставляет на меня колеблющийся
палец. И выдергивает его из пламени свечи, распространяя запах
горелого ногтя. У миссис Гау сжаты губы, кулачки лежат по
сторонам от тарелки. Надо бы попросить у нее еще салата.
Поскольку не похоже, что нам удастся добраться до малинового
мороженного.
-- Да здравствует победа. Жми, команда наша, жми. Не теряй
задора. Защитник из второго состава. Вот кем я был. В школьные
годы. А когда поступил в университет, оказалось, что я и для
этого слишком тощ. Это кто тут сидит. Ты, Джин. Иди, отскобли
крыльцо. А я отправлюсь прямиком на наш винокуренный заводик.
-- Ты этого не сделаешь, Говард.
-- А кто мне помешает. Думаешь натравить на меня этого
слабака Кристиана, которого все считают драчуном. Мальчишки из
Мозгового центра, может, его и боятся, а мне на него начхать.
Вот пусть попробует мне помешать. Пусть только посмеет.
Говард Гау спотыкаясь, направляется к задрапированной
двустворчатой двери, ведущей не знаю куда. Цепляет ногой
радиатор. И скривившись от боли, хватается за коленку. Но тут
же стирает гримасу новой улыбкой.
-- Ха, надул, надул вас обоих. Решили, что я вас оставлю,
да, наедине. А откуда мне знать, что наш красавчик не станет у
меня за спиной подъезжать к моей старушке жене.
-- Говард, заткнешься ты наконец или нет. Ты пригласил к
нам мистера Кристиана. И оскорбляешь его. По-моему, все это
очень скучно. Ты понимаешь. Для этой игры нужны двое. Знаете
что, Корнелиус, давайте выпьем хорошего крепкого коньяку.
-- Ну тогда до свиданья. Обоим привет. Тили-бом, тили-бом,
на заводик мы пойдем.
-- Иди-иди и постарайся, черт бы тебя побрал, дотащить до
него свой тили-бом.
-- И пойду, а ты как думала, не пойду, что ли.
Голос, распевающий под деревьями. Громко хлопающее окно.
Миссис Гау в сиреневом наряде. Жилы у нее на руке, если она,
подняв, закинет ее назад, наверное, с треском лопнут, как
кукурузные зерна. Вот уж не думал, что у толстозадого очкарика
Гау такая ослепительная жена. Драгоценность, откопанная в
мертвой точке Куинса. Со свежим запахом мыла и еле заметным
гардений.
-- Мне так неудобно перед вами, мистер Кристиан. Прошу
вас, не воспринимайте Говарда слишком всерьез. Хотите
чего-нибудь.
-- О, уверяю вас, я прекрасно себя чувствую, спасибо.
-- Какое там прекрасно, давайте уж признаемся в этом друг
другу. Как такое может понравиться. И самое печальное, Говард
действительно думает то, что говорит. Он в самом деле негодует
на вас. Я не в состоянии этого понять. Тем более, что он так
много о вас рассказывает.
-- Я его понимаю, миссис Гау.
-- Ваша неизменная вежливость очень мила. Но вечер
все-таки получился какой-то безобразный.
-- С ним там ничего не случится.
-- Да нет, ему всего-то нужно тридцать ярдов пройти. Разве
что ногу сломает в детской песочнице. Или полицейский, который
там стоит, пристрелит его. Хотите свежего кофе. К вашему
коньяку.
-- Это было бы замечательно.
-- Вы ведь, наверное, не знаете, что Говард немного
попивает. В университете он считался очень умным студентом.
Собственно, даже блестящим. И хотя у нас ни в чем нет
недостатка, ему иногда кажется, что он растратил жизнь впустую.
-- А вам здесь нравится, миссис Гау.
-- Детям здесь хорошо. Но я бы, хотя это наверное и
странно звучит, предпочла жить в гетто. Около десяти утра
здешние места приобретают сходство с ледяной пустыней
Антарктики. Но мужу ведь не расскажешь. Когда он, наконец,
перестанет жаловаться на налоги. Что от этой сельской природы
можно попросту спятить.
В волосах у нее переливается пламя свечей. Мерцающее в
больших черных глазах. Подношу к носу коньяк. Сладкая спелость,
бледность, золото, старина. Порожденье иной страны, называемой
Франция. Лает собака. Гляжу на серебристую туфельку миссис Гау.
На широкие ногти ерзающих пальцев стопы. Под лодыжкой,
достойной антилопы.
-- Можно задать вам по-настоящему личный вопрос,
Корнелиус.
-- Да.
-- Хотя лучше не стоит, вам он может показаться
сомнительным.
-- О нет.
-- Ну хорошо, тогда я спрошу. Меня это всегда
интересовало. Может ли мертвая женщина, если она молода и
красива. О господи, я не должна этого спрашивать.
-- Спрашивайте.
-- Ну так вот, если она лежит в покойницкой на столе,
может ли она возбудить мужчину.
-- Как вам сказать, миссис Гау, я затрудняюсь, дело не в
том, чтобы это было профессиональным секретом или чем-то
подобным, но, пожалуй, некоторые могли бы счесть рассуждения на
подобную тему неэтичными.
-- Ну перестаньте, скажите, это одна из немногих вещей, о
которых мне всегда не терпелось узнать побольше.
-- Что же, пожалуй, ответ состоит в том, что вы довольно
верно оцениваете человеческую природу, и что хотя молодые
красивые покойницы встречаются не в столь уж больших
количествах, но женщина даже на смертном одре способна
сохранить определенную привлекательность.
-- Стало быть, и у живой женщины остается немало шансов.
-- Видите ли, миссис Гау, мне не хочется разочаровывать
вас, но существуют люди, предпочитающие мертвых женщин.
-- О, про настоящих некрофилов мне все известно. Нет, я
имела в виду какого-нибудь молодого и привлекательного
сотрудника погребальной конторы.
-- Такого, что играет в лакросс и неторопливо входит в
бальзамировочную, распространяя аромат лавровишневой воды.
-- Точка в точку. Именно такого я и имела в виду. Что это.
-- Похоже на выстрел из тридцать второго калибра.
-- О господи.
Кристиан рысцой выбегает следом за миссис Гау сквозь
занавешенные двери. Через небольшой внутренний дворик. Вниз по
ступенькам, обдираясь о заросли. Загорается свет. Некая тень
бежит вдоль стены итальяшкина дома. К белому телу, простертому
на лужайке. Из темноты кричат. Едва я наступаю на трескучий
сучок.
-- Эй вы там. Не двигаться. Кто такие.
-- Это мой муж.
-- С ним все в порядке, леди. Грыжу он еще мог заработать,
но не ранение. Я выстрелил в землю. Он пытался вломиться в дом.
Отключившийся Говард ничком лежит на земле. Шелестит
листва. Комары звенят в ушах. Один уже дырявит мне шею, жаждая
крови. Всюду вокруг гаснут огни. Но никто из жителей пригорода
не выходит наружу, полюбопытствовать, что приключилось с его
поверженным во прах гражданином.
Говарда Гау тянут вперед ногами. Он что-то бормочет о
покупке земли у индейцев за три паршивых кастрюльки. Кристиан
подхватил его подмышки, полисмен за щиколотки. Мокасины
свалились. Тащим его назад через внутренний дворик. Через
застекленные двери столовой. Вся вкуснота с коньяком вместе так
и стоит на столе в свете свечей. На лысоватом полицейском
голубая рубашка с короткими рукавами. Запах пороха еще окружает
