изменяющих только поведенческие признаки человека, и сукцессиях, связанных
с миграционными процессами. Если же рассматривать этнос как "социальную
категорию", то это будет означать, что географические факторы для развития
этносов "не могут иметь значения" [4]. Абсурдность тезиса очевидна самому
автору, который ниже пишет, что "они могли сильно замедлить или, напротив,
ускорить развитие отдельных этнических общностей"[5].. Если принять это
последнее, верное суждение, то, согласно предварительному условию, этнос не
социальная общность.
Напомним, что в письме Й. Блоху от 21-22 сентября 1890 г. Ф. Энгельс писал:
"...согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе
определяющим моментом в конечном счете является производство действительной
жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь
искажает это положение в том смысле, что экономический момент является
будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в
ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу"[6]. В согласии с
этим тезисом мы полагаем, что любой непосредственно наблюдаемый процесс
этногенеза имеет наряду с социальным природный аспект.
ЧЕЛОВЕК В БИОЦЕНОЗЕ
Всем видам позвоночных свойственны: инстинкт личного и видового
самосохранения, проявляющийся в размножении и заботе о потомстве,
стремление распространиться на возможно большую площадь и способность
приспособления к среде (адаптация). Однако последняя не безгранична. Чаще
всего животное обитает на определенном участке земной поверхности, к
которому приспособились его предки. Медведь не пойдет в пустыню, выдра не
полезет на высокую гору, заяц не прыгнет в реку за рыбой.
Но еще большие ограничения накладывают зональность и климатические различия
разных поясов. Тропические виды не могут существовать в полярных широтах, и
наоборот. Даже когда происходят сезонные миграции, они направлены по
определенным маршрутам, связанным с характером природных условий.
Человек в этом отношении - исключение. Принадлежит к единому виду, он
распространился по всей суше планеты. Это показывает наличие чрезвычайно
высоких способностей к адаптации. Но тут возникает первая трудность: если
первобытный человек приспособился к условиям, скажем, лесной зоны
умеренного пояса, то чего ради его потянуло в пустыни и тропические
джунгли, где не было привычной пищи и благоприятных условий, ибо каждый
зверь входит в свой геобиоценоз (букв. - жизненное хозяйство), т.е.
"закономерный комплекс форм, исторически, экологически и физиологически
связанных в одно целое общностью условий существования"[7]? Образно говоря,
биоценоз - это дом животного; зачем же уходить из родного дома?
Биогеоценоз - система сложная; он складывается из растений и животных,
связанных друг с другом "цепью питания" и другими видами деятельности, где
одни виды питаются другими. а верхнее, завершающее звено - крупный хищник,
или человек, умирая, отдает свой прах растениям, его вскормившим. По
высокой степени адаптации в данном биоценозе вид накапливает ряд признаков,
от которых не может избавиться согласно закону о необратимости эволюции.
Все это относится и к человеку, который тем не менее эти трудности миновал
и распространился по всей Земле. А ведь нельзя сказать, что человек
обладает по сравнению с другими видами большей пластичностью вследствие
низкой степени адаптации. Она у него велика.
Нет, в каждом большом биоценозе человек занимает твердое положение, а
заселяя новый регион, меняет не анатомию или физиологию своего организма, а
стереотип поведения. Но ведь это значит, что он создает новый этнос!
Правильно, но для чего это ему нужно? Или, точнее, что его на это толкает?
Если бы можно было просто ответить на этот вопрос, то наша задача была бы
решена. Но мы вынуждены ограничиться не-гативными ответами, смысл коих в
том, чтобы ограничить проблему.
Биологические, точнее - зоологические причины отпадают, ибо если бы
функционировали они, то и другие животные поступали бы так же. Сознательные
решения об изменении своей природы - нонсенс. Социальные поводы, будь они
тому причиной, были бы обязательно связаны с изменением способа
производства, т.е. со сменой общественных формаций, а этого нет. Более
того, обязательное приспособление к привычному, обжитому "вмещающему"
ландшафту отмечено К. Марксом в статье "Вынужденная эмиграция". В
частности, о кочевниках там сказано следующее: "Чтобы продолжать быть
варварами, последние должны были оставаться немногочисленными. То были
племена, занимавшиеся скотоводством, охотой и войной, и их способ
производства требовал обширного пространства для каждого отдельного члена
племени, как это имеет место еще и поныне (в середине XIX в. - Л. Г.) у
индейских племен Северной Америки. Рост численности у этих племен приводил
к тому, что они сокращали друг другу территорию, необходимую для
производства"[8]. Энгельс развивает мысль Маркса, указывая на прямую связь
пищи с уровнем развития разных племен. По его мнению, "обильному мясному и
молочному питанию арийцев и семитов и особенно благоприятному влиянию его
на развитие детей следует, быть может, приписать более успешное развитие
обеих этих рас. Действительно, у индейцев пуэбло Новой Мексики, вынужденных
кормиться почти исключительно растительной пищей, мозг меньше, чем у
индейцев, стоящих на низшей ступени варварства и больше питающихся мясом и
рыбой"[9].
ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ СРЕДА НА СМЕНУ ФОРМАЦИЙ НЕ ВЛИЯЕТ
Итак, прямое и косвенное воздействие ландшафта на этнос не вызывает
сомнений, но на глобальное саморазвитие - общественную форму движения
материи оно не оказывает решающего влияния. Зато на этнические процессы
ландшафт влияет принудительно[10]. Все народы, селившиеся в Италии:
этруски, латины, галлы, греки, сирийцы, лангобарды, арабы, норманны, швабы,
французы, - постепенно, за два-три поколения, теряли прежний облик и
сливались в массу итальянцев, своеобразный, хотя и мозаичный этнос со
специфическими чертами характера, поведения и структурой,
эволюционизировавшей в историческом времени. И так везде, с большей или
меньшей отчетливостью, прямо пропорциональной изученности сюжета.
Следовательно, мы должны изучать этносы не как функцию социального
прогресса, а как самостоятельный феномен.
Становление человечества связано не только с природными воздействиями" как
у прочих животных, но и с особым спонтанным развитием техники и социальных
институтов[11]. На практике мы наблюдаем интерференцию обеих линий
развития. Следовательно, общественно-экономическое развитие через формации
не тождественно этногенезам, дискретным процессам, протекающим в
географической среде. С. В. Калесник отчетливо показал различие между
географической и техногенной средой, в которых люди живут одновременно.
Географическая среда возникла без вмешательства человека и сохранила
естественные элементы, обладающие способностью к саморазвитию. Техногенная
среда создана трудом и волей человека. Ее элементы не имеют аналогов в
девственной природе и к саморазвитию не способны. Они могут только
разрушаться. Техно- и социосфера вообще не относятся к географической
среде, хотя постоянно взаимодействуют с ней[12]. Этот принцип был положен
нами в фундамент исследования.
ВОЙНА ЧЕЛОВЕКА С ПРИРОДОЙ
Отмеченные адаптивные способности человека не просто повышены сравнительно
с его предками, а связаны с особенностью, отличающей человека от прочих
млекопитающих. Человек не только приспосабливается к ландшафту, но и
приспосабливает ландшафт к своим нуждам и потребностям. Значит, пути через
разные ландшафты ему проложили не адаптивные, а творческие возможности. Это
само по себе известно, но часто упускалось из виду, что творческие порывы
человечества, как и отдельного человека, эпизодичны и не всегда приводят к
желаемому результату, а следовательно, влияние человека на ландшафт далеко
не всегда бывало благотворным. Шумерийцы провели каналы, осушив междуречье
Тигра и Евфрата в III тыс. до н.э., китайцы начали строить дамбы вокруг
Хуанхэ 4 тыс. лет назад. Восточные иранцы научились использовать грунтовые
воды для орошения на рубеже новой эры. Полинезийцы привезли на острова
сладкий картофель (кумара) из Америки. Европейцы оттуда же получили
картофель, помидоры и табак, а также бледную спирохету - возбудитель
сифилиса. В степях Евразии мамонта истребили палеолитические охотники на
крупных травоядных[13]. Эскимосы расправились со стеллеровой коровой в
Беринговом море; маорийцы прикончили птицу моа в Новой Зеландии; арабы и
персы путем постоянных охот уничтожили львов в Передней Азии; американские
колонисты всего за полвека (1830-1880) перебили бизонов и странствующих
голубей [14], а австралийские - несколько видов сумчатых. В XIX-XX вв.
истребление живо-тных уже превратилось в бедствие, о котором пишут зоологи
и зоогеографы столько, что нам нет необходимости останавливаться дальше на
этом предмете. Отметим, однако, что хищническое обращение человека с
природой может иметь место при всех формациях и, следовательно, вряд ли
может рассматриваться как результат особенностей социального прогресса. При
всех формациях человек деформирует природу. Очевидно, это ему свойственно.
Хотя делает он это каждый раз по-разному, но различия касаются деталей, а
не направления процессов.
Природа умеет постоять за себя. Не только некоторые растения, разрушающие
своими стебельками каменную кладку и с милой непосредственностью
взламывающие асфальтовые дороги, но и отдельные виды животных используют
антропосферу для своего процветания. Так, истребление бизонов и замена их в
биоценозе прерии овцами и лошадьми (мустангами) повели к сокращению числа
больших серых волков, которые питались больными бизонами, оленями и
грызунами. Поэтому уменьшитесь поголовье оленей, среди которых стали
свирепствовать эпидемии, и увеличилось число грызунов, разделявших с овцами
оставшийся после бизонов корм, а это, в свою очередь, создало благоприятные
условия для размножения койотов, питающихся как грызунами, так и
беззащитными овцами. Природа прерий восстановилась, но с упущение структуры
биоценоза.
Распространение монокультуры картофеля дало толчок к размножению
колорадского жука, который победным маршем прошел от Кордильер до
Атлантики, пересек ее и бодро завоевал Европу. Английские торговые корабли
завезли на острова Полинезии крыс и, хуже того, - комаров, что ограничило
район обитания самого человека песчаными побережьями, где всегда дует
морской ветер. А эксперименты с переселением кроликов в Австралию или коз
на Мадейру столь трагична, что хорошо известны. Но и факты регенерации
природы не совпадают с переломными датами социальной истории человечества.
Так есть ли между этими двумя цепочками закономерностей каузальная или
функциональная зависимость? По-видимому, нет, ибо "наскоки" человека на
ландшафт называть "прогрессом" нельзя ни в обывательском смысле (стремление
к лучшему), ни в научном (развитие от низших форм к высшим). А если так, то
в частных искажениях природы повинны те самые динамические стереотипы
поведения, которые характеризуют разные этносы. Видимо, мы приблизились к
нашему сюжету, хотя и шли на ощупь.
СОЦИУМ, ПОЛИТИЙЯ И ЭТНОС
То, что каждый человек входит в ту или иную общественную группу,
-бесспорно. Но как не было, нет и, вероятно, не будет ни одного человека,
который бы не находился на определенной ступени социального развития, не
состоял бы членом племени, орды, государства, общины, дружины и тому
подобных объединений, так нет и человека, который бы не принадлежал у
какому-либо этносу. Соотношение между социальными, политическими и
этническими коллективами можно уподобить соотношению между мерами длины,
веса и температуры. Иными словами, эти явления параллельны, но
несоизмеримы.
Область компетенции исторической географии ограничена. Бесплодно пытаться
отыскивать географические причины в действиях полководцев, реформаторов и
дипломатов. Зато этнические коллективы полностью отвечают требованиям,
