приблизился к Таганской площади. По пути ему попадались полуразрушенные
непонятные ходы, своды которых в любой момент могли обрушиться и
похоронить смельчака.
Посвечивая фонарем, Бирс следил за его рассказом по карте, делая
отметки карандашом.
Таганская площадь под землей напоминала слоеный пирог: помимо
станций, переходов и тоннелей метро под площадью и в ее окрестностях вниз,
горизонт за горизонтом, уходили бункеры связи и управления. Холмы удобны
для подземного строительства, по этой причине почти все московские холмы
широко использовались под тайные сооружения; Таганский холм не был
исключением.
Не выходя на поверхность, Хартман обогнул бункер глубокого заложения
в Гончарах и оказался в Котельниках. Швивая гора позади небоскреба тоже
изрядно была застроена изнутри, Хартман нашел выход в тоннель метро,
прошел под Яузой и свернул в сторону Старых Серебряников, где углубился в
лабиринт лазов и ходов. Так он попал в Подкопаево, где еще в древности
люди брали в карьере глину, и здесь Хартман нарвался на засаду.
В это поистине нельзя было поверить. Бирс долго не мог отделаться от
ощущения странной игры, в которую он ненароком угодил. В то, что
произошло, верилось с трудом. И как причудлива судьба, если сводит тебя с
человеком, которого ты встречал когда-то - далеко и давно, в прошлой
жизни, на другом конце земли. И не просто сводит, но - где?!
"Спятить можно!" - подумал Бирс, оглушенный несуразностью
происходящего.
Разумеется, Хартман поступил безрассудно. Бирс и Ключников обсудили
события и решили, что это настоящее безрассудство. И все же они отдали ему
должное: решиться на такое мог только очень смелый человек.
Спускаться сюда, в преисподнюю - в чужой стране, без оружия, без
специального снаряжения, даже без бронежилета, зная наверняка - случись
что, никто не поможет, для этого и впрямь следовало быть отчаянным
храбрецом, но и сумасшедшим вполне. Бирс не удержался и сказал американцу,
что они с напарником думают по этому поводу.
- У меня не было другого выхода. Я обещал родителям Джуди сделать
все, что смогу, - объяснил Хартман, а Бирсу его слова показались обидными.
- Мы делаем все, что можем, - вернул он подачу Хартману.
Понятно было, что Хартман - один из тех богатых американцев, которые
мотаются по всему свету в поисках острых ощущений и готовы платить большие
деньги, чтобы подвергаться опасности и переживать риск; именно этого не
хватало им для полноты существования, все прочее они имели. Вероятно, по
этой причине Хартман сделался глубоководным ныряльщиком и устраивал себе
сафари в Африке.
И все же его затея выглядела чистым безумием.
- Он, видно, не понимает, чем это грозит, - предположил Ключников.
- Все он понимает, - возразил Бирс, немало удивив напарника.
Антон знал, что для Хартмана существует кое-что поважнее
благоразумия: тщеславие! Оно жгло его и не давало покоя. Неукротимое
честолюбие гнало этих людей вперед в поисках удачи. Хартман мог быть
только победителем, ему всегда надо было стать первым, добиться своего,
доказать, опередить других и утвердиться. И тут уж ничего нельзя было
поделать, ничего не имело значения: ни смертельный риск, никакая цена и
плата. Это была та сила, которая спокон веку вела этих людей в дальние
края, создала их страну и сделала ее великой.
Взяв Хартмана, Бирс и Ключников не знали, как быть. Он был обузой -
безоружный, не знающий маневра человек, которого на каждом шагу надо было
опекать, да еще к тому же все объяснять по-английски.
- Ну и подарок! - сокрушался Ключников, представив отчетливо, что их
ждет.
Вероятно, понимал это и сам Хартман, потому что держался на редкость
смиренно и кротко.
Для разведки это была обуза - обуза, обуза! - камень на шею, тяжкие
вериги, но выхода они не видели: отпустить его, значило обречь на верную
гибель. Для них и так оставалось загадкой, как он уцелел до сих пор.
Разведчикам, однако, не пришлось долго ломать голову: они услышали
отдаленные выстрелы, погасили фонари и залегли.
- Вы должны лежать, вести себя тихо и держаться меня, - шепотом
приказал Бирс в темноте.
- Есть, сэр! - ответил Хартман, как настоящий солдат.
Бой катился стороной и дробился на части в подкопах, ходах и лазах:
альбиносы рассыпались в надежде уйти от преследования. Засада из трех
затаившихся в темноте человек ждала своего часа.
Вскоре они услышали шаги: кто-то крался подкопом. Едва человек достиг
развилки, Бирс и Ключников включили фонари, следом за ними включил свой
фонарь и Хартман.
Они увидели молодого альбиноса, юношу, почти мальчика, в руке он
держал пистолет; от испуга глаза у юнца расширились и полыхали на бледном
лице, как яркие фары. Он успел выстрелить, фонарь в руке Хартмана
разлетелся вдребезги, Ключников бросился вперед, вывернул стрелку руку и
подмял его под себя.
Они разоружили альбиноса, Бирс с помощью наручников приковал пленника
к руке Хартмана.
- Это вам боевое задание, - объяснил он американцу. - Ведите его,
иначе он нам руки свяжет.
- Я понял, - кивнул Хартман, и хотя было видно, что задание ему не по
нраву, он, однако, согласился без лишних слов, чтобы принести хоть
какую-то пользу.
Как все альбиносы, мальчишка был похож на моль: блеклое мучнистое
лицо, белесые волосы, болезненно-белая кожа... Лишь глаза с красными
зрачками светились на неподвижном, похожем на маску лице.
- Покажешь нам бункер? - обратился к нему Ключников без всякой
надежды на ответ.
Альбинос и впрямь не ответил, разведчики посовещались и стали
пробираться в Хохлы и Старые сады, где отряд с утра прочесывал запутанные
ходы Ивановской горки.
- Будьте бдительны, неизвестно, что у него на уме, - предостерег Бирс
Хартмана.
- Я понял, - кивнул Стэн.
- Кто он? - ровным бесстрастным голосом неожиданно спросил альбинос,
разведчики от удивления переглянулись: неужели заговорит?!
- Американец, - Бирс глянул на мальчишку с интересом.
- Шпион?
- Почему обязательно шпион? Обычный человек.
- Этого не может быть. Они все враги.
- С чего ты взял? - спросил Ключников.
- Я знаю. Они капиталисты.
- Что он говорит? - поинтересовался Хартман.
- Что вы - капиталист.
- Что ж, он, пожалуй, прав, - согласился американец.
- Смотри-ка - прорезался! - удивленно покачал головой Ключников. -
Может, выведешь нас к бункеру?
- Выведу, - внезапно согласился юнец, и это было так неожиданно, что
разведчики уставились на него с недоверием.
- А не врешь? - спросил Ключников.
- Не вру, - ответил мальчишка и, пригнувшись, двинулся в темноту,
вытянув назад руку, которая была скована с рукой Хартмана.
- Мы с ним, как альпинисты в связке, - заметил на ходу Хартман.
- Он считает вас врагом, - остудил его Бирс.
- Почему?
- Вы - американец.
- Этого достаточно?
- Для него - да.
- Странно... Никогда бы не подумал...
- Они все такие. Милые людишки. Это они украли Джуди.
- А ему нельзя объяснить, что это ужасно?
- Нельзя. Он не поймет.
- Может, попробовать?
- Уже пробовали. Бесполезно.
- Что ему надо? - спросил Ключников, имея в виду американца.
- Хочет их перевоспитать. Не верит, что это невозможно.
- Спроси: а его самого можно было убедить не лезть сюда?
Бирс перевел, Хартман выслушал и покладисто сказал:
- Я понял, извините.
Альбинос вывел их в тоннель метро, они гуськом шли по узкой обочине.
Бирс заметил шахтный телефон и решил позвонить в диспетчерскую, которую
Першин использовал для связи: через диспетчера шли приказы нарядам и
донесения от них.
Антон открыл дверцу металлического кожуха и снял трубку, когда
показался поезд: горящие фары, как яростные глаза смотрели издали в
круглое вытянутое чрево тоннеля. Ключников показал американцу, как стать,
чтобы оказаться на безопасном расстоянии от колеи.
Поезд приближался с устрашающим грохотом. Впереди летел ураганный
ветер, подгоняемый безжалостным настырным конвоиром. Гул и слепящий свет
до отказа заполнили тесное замкнутое пространство, поезд с неумолимой
предназначенностью накатывался, громыхая, и любую живую душу могла взять
оторопь: казалось, деться некуда и спасения нет.
Все замерли, прижавшись к ребрам тюбинга, как вдруг пленник с диким
воплем резко рванулся в сторону, как бы в нестерпимом желании освободиться
и убежать.
По естественной причине связанный с ним намертво Хартман дернулся
следом, и всем вдруг с ослепительной ясностью стало понятно, что пленник
летит под поезд и тащит Хартмана за собой; спина американца уже оторвалась
от тюбинга, длинное тело повисло в пустоте над обочиной.
Лишь миг длилось оцепенение. Ключников был начеку, мгновенно вцепился
в американца и удержал, остановил падение.
Непонятно было, сколько это длилось - секунды или вечность. Пленник
изо всех сил неудержимо рвался к рельсам, точно старался достигнуть самого
желанного для себя - рвался и тянул Хартмана за собой. Трудно было
предположить такую силу в мальчишке. Скорее всего, решившись, он на
мгновение собрал все, что мог, всю силу и вложил в одно последнее
движение.
Конечно, Хартман не удержал бы его один, оба были обречены. К
счастью, Бирс и Ключников пришли американцу на помощь, но стащить пленника
с колеи не хватило времени: поезд налетел, ударил несчастного и отбросил
на обочину.
Вагоны, громыхая, проскакивали мимо, внезапно стало оглушительно
пусто и тихо: последний вагон со свистом улетел в даль, оставив за собой
пустоту и беззвучие; все трое почувствовали себя в безвоздушном
пространстве.
Было похоже, они побывали в молотилке. Ошеломленные, они медленно
приходили в себя, словно после жестокой трепки, и вяло, сонливо двигались,
приводя одежду в порядок.
Справившись с оцепенением, они неожиданно обнаружили, что залиты
кровью. Хартман одной рукой вытирал лицо и недоумевая разглядывал
окровавленную ладонь: рану он не находил, а догадаться, что это чужая
кровь, не умел.
Несчастный альбинос лежал рядом на обочине, неестественно мятый,
будто и не человек вовсе, а тряпичная кукла: схваченная стальным браслетом
рука висела изогнуто, как сломанная ветка.
Мальчишка был мертв. Страшный удар убил его на месте. И теперь
Хартман был прикован к мертвецу, который не отпускал его ни на шаг.
- Спроси у него, можно ли им что-нибудь объяснить? - предложил
Ключников, но Бирс не стал переводить.
Он расстегнул наручники, американец не обратил внимания; было
заметно, как он бледен и как растерян.
- Он хотел меня убить? - скованно спросил Хартман после некоторого
молчания.
- Хотел, - кивнул Бирс.
- Зачем?
- Он считал вас врагом.
- Но... такой ценой? - искренне недоумевал Хартман, стараясь
уразуметь непостижимую для него загадку.
Где было ему, американцу, понять фанатизм этой неистовой веры? И как
мог он, рожденный и выросший вдали, осилить умом людоедскую суть этой
идеи? Идеи, которая требовала от человека все во имя своя, даже жизнь.
- Значит, если б не я, он остался бы жив? - спросил Хартман.
Вывод американца едва не сразил Антона наповал.
"Мать честная! - подумал Бирс. - Вот чем мы отличаемся от них. Вот в
чем мы не сойдемся никогда. Любой из нас проклянет врага. Любой из нас
крыл бы убийцу последними словами. Этот винит себя. И в чем?! В чем?!"
Это тем более выглядело странно, что Бирс помнил другого Хартмана:
