он посматривал на хозяина и во взгляде его надежда боролась с сомнениями.
Они сидели на диване в гостиной Сухова, пили кофе, смотрели новости и
перебрасывались редкими фразами.
- Ты знаешь, меня раньше никогда не били! - криво улыбнулся Никита; в
голосе его прозвучало удивление.
- Ничего, это исправимо, - рассеянно ответил инженер.
Сухов хмыкнул, оценив реплику. До этого момента, то есть до драки, он
жил в своем мире, высоком мире искусства и музыки, спортзалов и театров,
не пересекавшемся с миром улиц и подворотен, воровства и насилия, обмана и
страха. Судьба и воспитание, устойчивый круг культурных отношений, хранили
его от множества "низших" миров, и, попав в переплет, растерялся,
столкнувшись с неадекватной реакцией окружающих. Он вдруг осознал, что
ничего не знает о жизни вокруг. И было жутко обидно, что вступился он за
псевдоинвалида, выступил зря.
- Знаешь, а тот парень ничего. Хорошо бы найти его и пригласить.
Посидели бы.
- Какой парень?
- Что помог мне. Странный только... по-моему, он меня с кемто спутал,
потому что сказал, что "мы делаем одно дело".
Такэда насторожился.
- Так и сказал, "одно дело"?
- Так и сказал. А потом ты подошел. Ума не приложу, как тебе удается
вычислить меня.
- Если отвечу, не поверишь.
- А ты попробуй.
Такэда допил кофе, отобрал пустую чашку у Никиты и отнес поднос на
кухню. Сказал, вернувшись:
- Существует система знаний, не основанная на познании и науке. Если
хочешь, я один из ее адептов.
Сухов присвистнул.
- С ума сойти! А не темнишь ты, адепт? Уж не прицепил ли мне
какую-нибудь электронную штучку вроде микропередатчика?
Такэда отреагировал на шутку с неожиданной серьезностью.
- Я - нет. Они - могли.
- Снова загадки? - Никита не имел намерений ссориться с Толей,
поэтому спрашивал, скорее, риторически, зная, что Такэда все равно ответит
лишь тогда, когда захочет. - Кто это - "они"?
- СС, - без тени усмешки ответил японец. - Я тебе уже говорил - это
аббревиатура слов "свита Сатаны". Хотя, кто опасней - Они или эсэсовцы
времен Отечественной войны - еще надо подумать. Я имею в виду тех самых
"десантников" в пятнистых комбинезонах.
- А-а... - Никита поморщился, но язвить и высмеивать Такэду желания
не имел. - Значит, по-твоему, они оставили... как ты там называл? "Печать
зла"? И поэтому мне сегодня набили морду?
- Не уверен, что сегодняшний случай инспирирован ею, но не исключаю и
такой возможности. Ты видел то, что не должен был видеть, и Они не могли
не перестраховаться.
- А помог мне тогда кто? ЧК? НКВД? УБР? Молчишь? Помоему, все это
чепуха! К тому же их главарь там, в парке, мне не поверил.
- Вот как? Ты мне ничего не говорил.
Открываться до конца Сухову не хотелось, было стыдно и обидно, слова
"десантника" характеризовали его не с лучшей стороны, но Такэда никогда не
смеялся над слабостями других.
- Он сказал нечто в таком духе: "Слабый. Не для пути. Умрешь". В
общем, абракадабра. Что за "путь" такой, почему я не для него - осталось
тайной. Может, пояснишь?
- Может быть. Не сегодня.
- Не шутишь? - Никита в изумлении оторвался от спинки дивана. - Ты
знаешь, о чем речь? Эта фраза имеет смысл?!
- Эта фраза имеет страшный смысл! И в ней все правда, к сожалению. И
что ты еще слаб, и что не создан для Пути, и что умрешь, попытавшись
изменить реальность. Хотя... кто знает, может, не к сожалению, а к
счастью? Ведь ты не собираешься никуда идти, менять образ жизни?
- Да с какой стати я должен что-то менять?! - взорвался Сухов,
получил укол боли в затылок и сморщился. - Какого черта, Толя? Объяснишь
ты мне все по-человечески или нет?
- Сегодня нет. - Такэда встал. - Пока не получу доказательств... того
или иного. Если я прав - ты попал в очень скверную историю и выпутаться из
нее будет невероятно сложно. Если же нет... - Японец улыбнулся. - На нет и
суда нет, как гласит русская пословица. Но я еще раз прошу тебя быть
осторожней во всех делах, особенно на тренировках, в театре, в транспорте.
Остерегайся случайных знакомств и конфликтов, - не затрагивающих тебя
лично, О'кей?
Никита с интересом разглядывал лицо друга, ставшее вдруг твердым,
напряженным и чужим.
- Психоразведка, говоришь?
Такэда в ответ не улыбнулся.
- Психоразведка.
- "Печать зла"?
- Или "след зла", как угодно. Не ухмыляйся, это очень серьезно,
очень, до летального исхода. Потерпи маленько, я тебе все объясню... если
вынудят обстоятельства. В настоящий момент чем меньше ты знаешь, тем лучше
для тебя. Но помни: тогда в парке убили двоих. Двоих, понимаешь? Вспышки,
и грохот помнишь?
Это убивали первого, еще до того старика. Один человек - весть, как
утверждал один классик, два - уже вторжение. Не дай Бог попасть тебе в
круг устойчивого интереса... скажем, неких темных сил. Хотя первый шаг,
увы, уже сделан. - Такэда кивнул на руку Никиты с темнеющей звездой
"ожога". - До завтра, Кит. Я бы тебе все-таки посоветовал заняться
борьбой, кунгфу там или айкидо, в дальнейшем это может здорово
пригодиться.
Хлопок ладони по ладони, и Такэда ушел. Но не успел Сухов углубиться
в анализ разговора, как в прихожей прозвенел звонок.
Наверное, забыл что-то, подумал танцор, считая, что вернулся Такэда.
Но это была Ксения.
Изумление Никиты было таким глубоким, а радость - такой очевидной,
что гостья засмеялась.
- Не ждал? Или уже слишком поздно? Я молоко принесла. - Тут Ксения
заметила бинт, следы драки на лице танцора, и оборвала смех. - Что с
тобой?! Попал в аварию?
- Свалился со стула, - пошутил Никита, отбирая у девушки сумку. -
Проходите, Ксения Константиновна. Мы тут с Толей только что плюшками
баловались и кофе пили, могу и вас напоить.
Художница, одетая в сарафан. - подчеркивающий фигуру, - и плетеные
туфли-сандалии, впорхнула в гостиную, тревожно оглядываясь на идущего
следом хозяина. Никита вспомнил индийский миф о Тилоттаме. Она была так
прекрасна, что, когда впервые проходила перед богами, Шива сделался
четырехликим, а на теле Индры проступила тысяча глаз. Ксения выглядела так
Же великолепно, как и Тилоттама, и снова сердце Никиты дало сбой: он еще
не верил, что такая красота осталась без присмотра, и от мысли, что кто-то
имеет на нее больше прав, настроение упало. Оно упало еще больше, когда по
ассоциации с Индрой вспомнились глаза на теле несчастного старика, убитого
"десантником" в парке. "Вестник"... Что за весть он нес? И кому? Уж не
этот ли знак в виде звезды?!
Сухов невольно обхватил левой рукой запястье правой. Ксения поняла
этот жест по-своему:
- Болит? Бедненький! Давай полечу. Толя говорил, что у меня задатки
экстрасенса. Он не рассказывал? - Девушка усадила хозяина на диван и стала
разглядывать звезду на руке, изгибая брови в недоумении; веселость ее
исчезла. - На синяк не похоже... ожог?
Но почему такой идеальной формы? Звезда... символ вечности и
совершенства. Странно!
Никита отнял руку и отнес молоко на кухню, крикнул:
- Сейчас приготовлю кофе, посиди минуту. Вина выпьешь?
У меня есть киндзмараули и миндаль.
- Не сегодня, Ник. Не обижайся, ладно? Я на минуту забежала, к
бабушке надо зайти.
- Я провожу, - заверил Никита, а в ушах снова и снова звучали слова
Толи: "Один человек - весть, два - уже вторжение". Кто же был тот второй,
убитый в парке первым? Если второй был Вестником, то кем был первый? И
почему Такэда придает этому такое значение? А главное, почему связывает те
события с ним, акробатом и танцором, ни сном ни духом не помышляющем о
каком-то там "пути"?..
Они пили кофе с молоком, шутили и смеялись. Ксения уже успокоилась,
хотя иногда на ее чело набегало облачко задумчивости. Она рассказала
Никите, что Толя вычислил по Пифагору ее священные числа - двойки, и у нее
их оказалось целых три.
- Он говорит, что это знак высоких экстрасенсорных способностей и
биоэнергетики, - смеясь, сказала художница. - И знаешь, я ему верю, ведь
его числа - три восьмерки - видны самым натуральным образом.
- У меня тоже видны. - Никита с улыбкой оголил плечо и показал четыре
маленьких родинки, похожих на цифру семь. - Как видишь, и я в свою очередь
меченый, так что... - Сухов споткнулся, заметив, как побледнела Ксения. -
Ты что?!
Девушка закусила губу, попыталась улыбнуться.
- Не обращай внимания. Но этот знак...
- Знак ангела, если верить Оямычу.
- Странно...
- Что странно? Не хватало, чтобы и ты тоже говорила загадками. Давай
лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Ты, кстати, обещала нарисовать мой
портрет.
Девушка продолжала смотреть на него с сомнением, что-то решая про
себя, но так ничего и не решила.
- Завтра приходи в студию, если свободен. - Она встала. - Чао,
меченый, береги себя.
- Я провожу.
- Куда ты с такой головой?
В словах гостьи таился некий иной смысл, Никита уловил его.
прищурился.
- Вот тут ты права, голова - мое слабое место, к тому же чуть-чуть
бо-бо. И все же я тебя провожу.
Ксения уехала на троллейбусе, отказавшись ехать на такси. Никита
медленно пошел домой, размышляя над ее поведением, словами, жестами,
испугом, имеющим какой-то конкретный смысл, но темный пока для него. Думал
об этом он и когда ложился спать, пока не позвонили сразу трое, один за
другим - мать, Такэда и Ксения - с одним и тем же вопросом: все ли у него
в порядке?
Сначала он разозлился, потом развеселился, обозвал всех троих
перестраховщиками и уснул в полной уверенности, что утро вечера мудренее.
На следующий день Никита не пошел с утра на репетицию, позвонив
Кореневу и сказавшись больным. Выслушивать неискренние соболезнования
балетмейстера не стал, отрубив: "Всего доброго". Мысль уйти из труппы,
принять предложение Ванфельда - балетмейстера классического балета -
поучаствовать в конкурсе с выходом на Большой театр, завладела им целиком.
Но облегчения эта мысль не принесла. Что-то мешало Никите жить просто, как
он жил до событий в парке, дышать свободно и легко и не заботиться о
последствиях своих шагов.
Неприятный осадок от вчерашних событий, а также намеков Такэды, не
проходил, бередил душу, торчал в памяти занозой дискомфорта.
Позанимавшись без особой охоты со снарядами в спортивном углу
спальни, Сухов принялся разглядывать сползшую за ночь ближе к локтю
звезду, гадая, что она такое. Предположение, что это пресловутая "печать
зла" - со слов Такэды, едва ли было верным, и все же в звезде крылась
какая-то зловещая тайна, тем более, что появилась она совершенно необычным
способом. "Весть", - сказал Толя. Что за "весть"? От кого? Кому? О чем?..
- О чем? - повторил Сухов вслух, дотрагиваясь до коричнево-розового
пятна на коже. И получил ощутимый - не электрический, хотя и близкий по
воздействию, ледяной парализующий разряд, пронзивший руку до плеча,
проникший дальше в шею, а оттуда - в голову. Рука занемела, а в голове
долго не утихало гулкое бронзово-бархатное эхо, словно она послужила неким
колоколом, по которому ударили деревянным молотом.
- Разрази меня гром! - пробормотал Никита, озадаченно глядя на
звезду. - Лучше тебя не трогать.
Подумал, надо посоветоваться с врачом. Может, действительно, пойти к
косметологу и срезать? Или сначала посоветоваться с Оямычем?
Проделав обычные водные процедуры, позавтракав, сходив в магазин,
Никита продолжал ощущать в груди какое-то стеснение.
Тревога не проходила, пока не переросла в панику. Ничего подобного
