совершенства. Такая звезда была эмблемой Тота и Кецалькоатля, а также
ключом Соломона. Кстати, у японцев это знак высокого положения. - Такэда
спохватился, видя, что Никита побледнел и еле стоит на ногах. - Тебе
плохо?! Пошли, пошли отсюда, отвезу тебя домой. Хорошо, что я пошел за
тобой, интуиция подсказала.
- Его... надо... в скорую.
- Поздно, ему уже никто не поможет. Позвоним от тебя в милицию.
- Он... не человек.
- Ладно, успокойся. Обопрись о плечо.
- И те... амбалы пятнистые... тоже не люди.
Такэда не ответил, выбирая дорогу и почти волоча Никиту на себе, пока
не выбрались из парка на освещенную улицу.
Сухов не помнил, как добрался домой. Перед глазами все плыло, тянуло
на рвоту, рука горела и дергала, в ладони точно застрял раскаленный
гвоздь, не помогли ни йод, ни мази, ни таблетки.
В конце концов ему стало совсем плохо и он потерял сознание, уже не
видя и не слыша, как Такэда вызывал скорую и говорил с милицией об
инциденте в парке.
Двое суток Сухов провалялся дома с высокой температурой.
Его лихорадило, бросало то в жар, то в холод, а по ночам постоянно
снились кошмары: то один, то двое, а то и целый батальон "десантников" с
белыми лицами мертвецов гонялись за ним по парку, дырявили копьями,
выжигали на груди и руках странные клейма и гудели на все лады: "Слабый!
Шагай! Умрешь!.." Снился и многоглазый старик в плаще на голое тело, тянул
к нему руки и беззвучно кричал, разевая черный безъязыкий рот:
"Возьми-и-и! Это ключ власти! Будешь повелевать миром!" Никита хватал с
руки старика странной формы ключ, но тот превращался то в громадного жука,
то в скорпиона, а однажды в гранату, осколки которой после взрыва
превратили голову больного в решето...
Первые ночи у постели танцора дежурила мама; в больницу сына
отправить она не разрешила, хотя врач скорой, вызванной Такэдой, настаивал
на госпитализации. На третий день Никите стало легче, и Толя уговорил
маму, что теперь его очередь заботиться о больном, а в случае каких-либо
осложнений он тут же вызовет ее к сыну.
К вечеру лихорадка прошла окончательно, температура спала, и Сухов
почувствовал себя значительно лучше. С аппетитом поужинав (заодно и
пообедав), он сделал подушку повыше и с интересом принялся разглядывать
свою ладонь, сняв повязку. Пятно в форме пятиконечной звезды размером с
жетон метро уже посветлело, приобрело коричневый цвет и походило теперь на
вдавленное в кожу родимое пятно. А главное, оно сдвинулось с центра ладони
к запястью. Ладонь уже не жгло, как вначале, а лишь покалывало, причем
иногда это было даже приятно. Врач, осмотрев пятно, лишь хмыкнул, когда
ему сообщили о передаче звезды с ладони на ладонь.
Однако мазать "родинку" не стал, ограничившись спиртовым
обеззараживающим тампоном. Сказал: это не рак и не СПИД, будет болеть -
выпишу УВЧ.
Допив кофе, Такэда убрал посуду и устроился возле рабочего стола
Никиты, разложив на нем какой-то старинный с виду манускрипт. Разговаривал
он мало, в отличие от матери, и Сухову это нравилось. Правда, после
случившегося его самого тянуло к разговору. Из головы не шла фраза,
произнесенная гигантом-"десантником": "Слабый. Не для Пути. Умрешь".
Интуитивно Никита чувствовал, что речь шла не о физической силе, и это
уязвляло и заставляло искать причины оценки.
- Толя, а сам ты что об этом думаешь?
- О чем? - Такэда не поднял головы от пожелтевшей страницы
манускрипта. От его спокойного и сдержанного облика тянуло прохладой, как
от колодца с ничем не замутненным зеркалом воды.
- О встрече в парке... о старике... Ты сообшил в скорую?
- И в милицию тоже.
- Ну и?..
- Рассказал, что знал. Когда приехала скорая, он уже не дышал. -
Кстати, - Такада взглянул на Сухова поверх страницы, - глаз на его теле
никаких не нашли.
- Как это не нашли? Куда же они делись?
Толя молча углубился в изучение книги. Не зная ответа, он никогда не
пожимал плечами и не делал других жестов.
Никита полежал, переваривая сказанное, потом залпом выпил стакан
холодного молока.
- Ты хочешь сказать, что нам все померещилось?
- Не померещилось.
- Так в чем же дело?
Такэда перелистнул страницу, любовно пригладив книгу, снова глянул на
лежащего поверх стола.
- Чтобы делать какие-то выводы, информации недостаточно.
Похоже, что он был человеком, вернее, человеком с какими-то
добавочными органами чувств. Как, возможно, и те-четверо, о которых ты
говоришь. Но что дальше? Мы незнаем ни их координат, ни целей появления,
ни причин ссоры... кстати, язык у него был вырван.
Никита невольно пошевелил своим, словно проверяя - на месте ли.
- О дьявол! Серьезные, видать, разборы у них были. Как ты думаешь,
что он им сделал? За что они его... так?
Такэда углубился в изучение очередной страницы.
- Что ты там изучаешь? - рассердился Никита. - Напился моего чая, сел
в мое кресло, за мой стол с моей лампой, да еще и не разговариваешь!
- Жлоб! - констатировал Такэда. Закрыл книгу. Улыбнулся своей
обычной, сдержанной и застенчивой улыбкой. - Теперь я понимаю, почему
девушки с тобой не водятся: ты заставляешь их приходить к тебе со своим
чаем. Кстати, пока ты болел, они едва телефон не оборвали. А читаю я очень
умную книгу: Чхве Ёнсоль, Техника "мягкого" искусства. Хапкидо.
- На японском?
- На корейском.
- О-о! Вы у нас полиглот.
- Не ругайся.
Никита засмеялся, но посерьезнел, заметив, что Такэда смотрит на его
ладонь. Глянул на нее сам, потрогал звезду пальцем.
- Что же это такое? Ожог?
- Весть, - серьезно сказал Такэда.
- Что?!
- Весть. Но это ты поймешь позже. - Толя поднял руку, останавливая
попытку Сухова выяснить смысл сказа нного. - Я не готов ответить на твои
вопросы. Как и ты - услышать правду.
Отложим разговор дня на два-три.
Сухов покачал головой, с любопытством глядя на внезапно отвердевшее
лицо друга, хотел что-то спросить, но передумал.
Показал на стакан.
- Налей молока, плиз.
- А нетути, дорогой. - Ты выдул все три литра. Но если хочешь, я
позвоню, и через полчаса принесут. А мы пока посмотрим информпрограмму, не
возражаешь? - Инженер включил телевизор. - Звонить?
- А кто это?
- Мой друг, - уклонился от прямого ответа японец. - Живет тут
неподалеку, на Соколе. Приедет, познакомлю. - Он набрал номер. - Извини,
подтверждаю. Квартира двенадцать, найдешь?
Ждем. - Повесил трубку. - Сейчас принесут.
Никита с недоверием взглянул в узкие непроницаемые глаза Такэды.
- Ты что же, заранее договорился?
Такэда молча увеличил громкость телевизора.
Некоторое время они слушали новости первого канала Останкино: страны
Лиги Империй, как уже несколько лет негласно называли Содружество
независимых государств, жили по своим законам, часто не совпадавшим с
законами ближнего зарубежья, конфликтовали, все еще воевали, пытались
строить экономику с помощью противоречий политики, но учились, работали,
рожали детей, занимались спортом, слушали музыку, смотрели видео, а иногда
спектакли вживую, увлекались сексом, наркотиками - все больше и больше, -
боролись с тем и другим, митинговали - правда, все меньше и меньше, то
есть творили историю.. Национализм продолжал буйствовать, неуклонно
развивался терроризм, росли цены. События ближнего и дальнего зарубежья
тоже не внушали особого оптимизма: становление "великих" государств -
Великой Сербии, Великого Афганистана, Таджикистана и даже Карабаха -
сопровождалось невиданными, дикими братоубийственными войнами, геноцидом и
массовым истреблением мирного населения. На этом сообщении Никита перестал
воспринимать информацию, переключая поток сознания в другое русло. Этому
его научил Такэда, потому что заметил: после телеинформационной программы
у друга растет желание поубивать сначала националистов, потом политиков, а
потом уничтожить толпу, вознесшую этих политиков на своих плечах к власти.
История толпы не помнит, любил повторять отец Никиты, заставляя сына
выделяться, быть личностью, пока не добился своего: сын научился
вкладывать в любое дело, чем бы ни занимался, все физические и душевные
силы, заряжаться на максимальный результат, что и позволило ему стать не
только мастером спорта по акробатике, а также профессиональным танцором
балета, но личностью с высокой степенью ответственности, как опять же
говаривал его отец.
Обо всем этом вспомнил Такэда, услышав вздох друга. И вздохнул сам.
Несмотря на все лестные отзывы и свое мнение о Никите, он сомневался в
том, что танцор справится с предстоящей миссиеи. Но Вестник выбрал его!..
- Что вздыхаешь? - Толя выключил телевизор.
- Помнишь, как старик тянул руку? А ведь блямба у него на ладони
формировалась сначала не пятиконечная. Ты знаток символики, пояснил бы.
Весть! - передразнил Никита приятеля. - Что за "весть"? Может быть,
пояснишь, какой смысл вкладываешь в это слово? Я умный, пойму.
- Позже, умник. А формировалась эта штука действительно интересно.
Круг - это начало всему, знак Вечности, а треугольник в квадрате - символ
соединения божественного и человеческого, небесного и земного, духовного и
телесного. Вестник... м-м, старик как бы подсказал твой путь... если ты
его начнешь.
- Чушь какая-то! Никуда я идти не собираюсь.
- В том-то и дело. Но, боюсь, тебя вынудят к этому. Все, все, не
будем об этом больше, а то подумаешь, что я немножко свихнулся на мистике.
- Не немножко.
- Спасибо.
- Не за что.
Зазвонил дверной звонок. Такэда встал.
- Только обещай мне быть осторожным.
- В каком смысле?
- В любом. Обещай, это серьезно. Я не всегда смогу прийти на помощь.
И объяснить смысл предупреждения пока не могу, так что принимай на веру.
Такэда пошел открывать входную дверь, в прихожей зазвучал женский
голос.
В шоке Никита медленно натянул простыню до подбородка - летом он спал
без одеяла. Приятель, который должен был принести молоко, оказался
девушкой.
Она вошла в гостиную вслед за Толей и остановилась, сказав: "Добрый
вечер".
- Добрый, - просипел в ответ Сухов, убивая Такэду взглядом.
Девушка была прекрасно сложена. Не слишком высокая, но и не
"карманный вариант". Черты изящные, небольшой правильной формы нос и
прекрасные большие глаза, не то голубые, не то зеленые, глядящие без
лишней томности и притворной робости, искренне и доверчиво. Лишь потом,
часом позже, Никита разглядел, что одета она в скромный на первый взгляд
летний костюм, в котором при рассмотрении угадывался изысканный вкус и
утонченность.
Впрочем, удивляться этому не пришлось, девушка оказалась художницей.
Звали ее Ксения, Ксения Константиновна Краснова. Такэда в шутку звал ее
"три К".
Никита не помнил, о чем они говорили, шок прошел только после ухода
Ксении.
Обычно их разговор с Толей сопровождался шутками, ироническими
репликами и пикировкой - оба понимали юмор, ценили и реагировали на него
одинаково, но если бы Такэда позволил себе подобное в данной ситуации, в
присутствии Ксении, Никита, наверное, пришел бы в ярость. Однако Толя
тонко чувствовал состояние друга, и ему хватило ума и такта поучаствовать
в беседе в качестве молчаливого предмета интерьера.
Прощались они в коридоре, пообещав "звонить, если что", и Толя увел
девушку, подарившую хозяину беглую улыбку и взгляд искоса, в котором горел
огонек интереса и расположения. Обалдевший Сухов обнаружил, что одет в
