Артемий Филиппович. Идем, идем, Аммос Федорович! В самом деле может
случиться беда.
Аммос Федорович. Да вам чего бояться? Колпаки чистые надел на больных,
да и концы в воду.
Артемий Филиппович. Какое колпаки! Больным велено габерсуп давать, а у
меня по всем коридорам несет такая капуста, что береги только нос.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в
уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет
рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в
докладную записку - а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в
ней правда и что неправда.
Судья, попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ и почтмейстер
уходят и в дверях сталкиваются с возвращающимся квартальным.
Явление IV
Городничий, Бобчинский, Добчинский и квартальный.
Городничий. Что, дрожки там стоят?
Квартальный. Стоят.
Городничий. Ступай на улицу... или нет, постой! Ступай принеси... Да
другие-то где? неужели ты только один? Ведь я приказывал, чтобы и Прохоров
был здесь. Где Прохоров?
Квартальный. Прохоров в частном доме, да только к делу не может быть
употреблен.
Городничий. Как так?
Квартальный. Да так: привезли его поутру мертвецки. Вот уже два ушата
воды вылили, до сих пор не протрезвился.
Городничий (хватаясь за голову). Ах, боже мой, боже мой! Ступай скорее
на улицу, или нет - беги прежде в комнату, слышь! и принеси оттуда шпагу и
новую шляпу. Ну, Петр Иванович, поедем!
Бобчинский. И я, и я... позвольте и мне, Антон Антонович!
Городничий. Нет, нет, Петр Иванович, нельзя, нельзя! Неловко, да и на
дрожках не поместимся.
Бобчинский. Ничего, ничего, я так: петушком, петушком побегу за
дрожками. Мне бы только немножко в щелочку-та, в дверь этак посмотреть, как
у него эти поступки...
Городничий (принимая шпагу, к квартальному). Беги сейчас возьми
десятских, да пусть каждый из них возьмет... Эк шпага как исцарапалась!
Проклятый купчишка Абдулин - видит, что у городничего старая шпага, не
прислал новой. О, лукавый народ! А так, мошенники, я думаю, там уж просьбы
из-под полы и готовят. Пусть каждый возьмет в руки по улице... черт возьми,
по улице - по метле! и вымели бы всю улицу, что идет к трактиру, и вымели
бы чисто... Слышишь! Да смотри: ты! ты! я знаю тебя: ты там кумаешься да
крадешь в ботфорты серебряные ложечки, - смотри, у меня ухо востро!.. Что
ты сделал с купцом Черняевым - а? Он тебе на мундир дал два аршина сукна, а
ты стянул всю штуку. Смотри! не по чину берешь! Ступай!
Явление V
Те же и частный пристав.
Городничий. А, Степан Ильич! Скажите, ради бога: куда вы
запропастились? На что это похоже?
Частный пристав. Я был тут сейчас за воротами.
Городничий. Ну, слушайте же, Степан Ильич. Чиновник-то из Петербурга
приехал. Как вы там распорядились?
Частный пристав. Да так, как вы приказывали. Квартального Пуговицына я
послал с десятскими подчищать тротуар.
Городничий. А Держиморда где?
Частный пристав. Держиморда поехал на пожарной трубе.
Городничий. А Прохоров пьян?
Частный пристав. Пьян.
Городничий. Как же вы это допустили?
Частный пристав. Да бог его знает. Вчерашнего дня случилась за городом
драка, - поехал туда для порядка, а возвратился пьян.
Городничий. Послушайте ж, вы сделайте вот что: квартальный
Пуговицын... он высокого роста, так пусть стоит для благоустройства на
мосту. Да разметать наскоро старый забор, что возле сапожника, и поставить
соломенную веху, чтоб было похоже на планирование. Оно чем больше ломки,
тем больше означает деятельности градоправителя. Ах, боже мой! я и позабыл,
что возле того забора навалено на сорок телег всякого сору. Что это за
скверный город! только где-нибудь поставь какой-нибудь памятник или просто
забор - черт их знает откудова и нанесут всякой дряни! (Вздыхает.) Да если
приезжий чиновник будет спрашивать службу: довольны ли? - чтобы говорили:
"Всем довольны, ваше благородие"; а который будет недоволен, то ему после
дам такого неудовольствия... О, ох, хо, хо, х! грешен, во многом грешен.
(Берет вместо шляпы футляр.) Дай только, боже, чтобы сошло с рук поскорее,
а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на каждую
бестию купца наложу доставить по три пуда воску. О боже мой, боже мой!
Едем, Петр Иванович! (Вместо шляпы хочет надеть бумажный футляр.)
Частный пристав. Антон Антонович, это коробка, а не шляпа.
Городничий (бросая коробку). Коробка так коробка. Черт с ней! Да если
спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую
год назад была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала
строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представлял. А то, пожалуй,
кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась. Да сказать
Держиморде, чтобы не слишком давал воли кулакам своим; он, для порядка,
всем ставит фонари под глазами - и правому, и виноватому. Едем, едем, Петр
Иванович! (Уходит и возвращается.) Да не выпускать солдат на улицу безо
всего: эта дрянная гарниза наденет только сверх рубашки мундир, а внизу
ничего нет.
Все уходят.
Явление VI
Анна Андреевна и Марья Антоновна вбегают на сцену.
Анна Андреевна.. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)
Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.) А все ты, а все за тобой. И пошла
копаться: "Я булавочку, я косынку". (Подбегает к окну и кричит.) Антон,
куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Голос городничего. После, после, матушка!
Анна Андреевна.. После? Вот новости - после! Я не хочу после... Мне
только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.) Уехал! Я тебе
вспомню это! А все эта: "Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади
косынку; я сейчас". Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все
проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом
жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Марья Антоновна. Да что ж делать, маменька? Все равно чрез два часа мы
все узнаем.
Анна Андреевна. Чрез два часа! покорнейше благодарю. Вот одолжила
ответом! Как ты не догадалась сказать, что чрез месяц еще лучше можно
узнать! (Свешивается в окно.) Эй, Авдотья! А? Что, Авдотья, ты слышала, там
приехал кто-то?.. Не слышала? Глупая какая! Машет руками? Пусть машет, а ты
бы все-таки его расспросила. Не могла этого узнать! В голове чепуха, все
женихи сидят. А? Скоро уехали! да ты бы побежала за дрожками. Ступай,
ступай сейчас! Слышишь, побеги расспроси, куда поехали; да расспроси
хорошенько, что за приезжий, каков он, - слышишь? Подсмотри в щелку и узнай
все, и глаза какие: черные или нет, и сию же минуту возвращайся назад,
слышишь? Скорее, скорее, скорее, скорее! (Кричит до тех пор, пока не
опускается занавес. Так занавес и закрывает их обеих, стоящих у окна.)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Маленькая комната в гостинице. Постель, стол, чемодан, пустая бутылка,
сапоги, платяная щетка и прочее.
Явление I
Осип лежит на барской постели.
Черт побери, есть так хочется и в животе трескотня такая, как будто бы
целый полк затрубил в трубы. Вот не доедем, да и только, домой! Что ты
прикажешь делать? Второй месяц пошел, как уже из Питера! Профинтил дорогой
денежки, голубчик, теперь сидит и хвост подвернул и не горячится. А стало
бы, и очень бы стало на прогоны; нет, вишь ты, нужно в каждом городе
показать себя! (Дразнит его.) "Эй, Осип, ступай посмотри комнату, лучшую,
да обед спроси самый лучший: я не могу есть дурного обеда, мне нужен лучший
обед". Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка
простой! С проезжающим знакомится, а потом в картишки - вот тебе и
доигрался! Эх, надоела такая жизнь! Право, на деревне лучше: оно хоть нет
публичности, да и заботности меньше; возьмешь себе бабу, да и лежи весь век
на полатях да ешь пироги. Ну, кто ж спорит: конечно, если пойдет на правду,
так житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и
политичная: кеятры, собаки тебе танцуют, и все что хочешь. Разговаривает
все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на
Щукин - купцы тебе кричат:"Почтенный!"; на перевозе в лодке с чиновником
сядешь; компании захотел - ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про
лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони
все видишь. Старуха офицерша забредет; горничная иной раз заглянет такая...
фу, фу, фу! (Усмехается и трясет головою.) Галантерейное, черт возьми,
обхождение! Невежливого слова никогда не услышишь, всякой говорит тебе
"вы". Наскучило идти - берешь себе извозчика и сидишь себе как барин, а не
захочешь заплатить ему - изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты
так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет. Одно плохо: иной раз славно
наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например. А все
он виноват. Что с ним сделаешь? Батюшка пришлет денежки, чем бы их
попридержать - и куды!.. пошел кутить: ездит на извозчике, каждый день ты
доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь - и посылает на толкучий
продавать новый фрак. Иной раз все до последней рубашки спустит, так что на
нем всего останется сертучишка да шинелишка... Ей-богу, правда! И сукно
такое важное, аглицкое! рублев полтораста ему один фрак станет, а на рынке
спустит рублей за двадцать; а о брюках и говорить нечего - нипочем идут. А
отчего? - оттого, что делом не занимается: вместо того чтобы в должность, а
он идет гулять по прешпекту, в картишки играет. Эх, если б узнал это старый
барин! Он не посмотрел бы на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку,
таких бы засыпал тебе, что б дня четыре ты почесывался. Коли служить, так
служи. Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам есть, пока не заплатите
за прежнее; ну, а коли не заплатим? (Со вздохом.) Ах, боже ты мой, хоть бы
какие-нибудь щи! Кажись, так бы теперь весь свет съел. Стучится; верно, это
он идет. (Поспешно схватывается с постели.)
Явление II
Осип и Хлестаков.
Хлестаков. На, прими это. (Отдает фуражку и тросточку.) А, опять
валялся на кровати?
Осип. Да зачем же бы мне валяться? Не видал я разве кровати, что ли?
Хлестаков. Врешь, валялся; видишь, вся склочена.
Осип. Да на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня
есть ноги; я и постою. Зачем мне ваша кровать?
Хлестаков (ходит по комнате). Посмотри, там в картузе табаку нет?
Осип. Да где ж ему быть, табаку? Вы четвертого дня последнее выкурили.
Хлестаков (ходит и разнообразно сжимает свои губы; наконец говорит
громким и решительным голосом). Послушай... эй, Осип!
Осип. Чего изволите?
Хлестаков (громким, но не столь решительным голосом). Ты ступай туда.
Осип. Куда?
Хлестаков (голосом вовсе не решительным и не громким, очень близким к
просьбе). Вниз, в буфет... Там скажи... чтобы мне дали пообедать.
Осип. Да нет, я и ходить не хочу.
Хлестаков. Как ты смеешь, дурак!
Осип. Да так; все равно, хоть и пойду, ничего из этого не будет.
Хозяин сказал, что больше не даст обедать.
Хлестаков. Как он смеет не дать? Вот еще вздор!
Осип. "Еще, говорит, и к городничему пойду; третью неделю барин денег
не плотит. Вы-де с барином, говорит, мошенники, и барин твой - плут. Мы-де,
говорят, этаких шерамыжников и подлецов видали".
Хлестаков. А ты уж и рад, скотина, сейчас пересказывать мне все это.
Осип. Говорит: "Этак всякий придет, обживется, задолжается, после и
