- Буду через полчаса...
Кукин оказался высоким стройным человеком лет шестидесяти пяти с
совершенно седой пышной шевелюрой. Идя за ним по коридору, Михальченко
обратил внимание на его легкую походку и на ровную спину. Весь он был
какой-то свежий, сияющий в куртке из тонкого коричневого сукна с широким
шалевым воротником из серой ткани. Ступал по ковровой дорожке, обутыми не
в домашние шлепанцы, а в черные, глянцево блестевшие туфли. И в комнате,
куда он завел Михальченко, тоже все светилось чистотой - покрытый лаком
паркет, чистые окна, ни пылинки на простой полированной мебели местного
изготовления.
- Садитесь, - Кукин указал на кресло, подождал, пока Михальченко сел,
и сам опустился в такое же. - Так что же это у вас за бюро?
Михальченко рассказал.
- Неплохо придумано, неплохо. Милиция не справляется.
- Что поделать, - сказал Михальченко. - Я мог бы взглянуть на плащ,
Павел Никифорович?
- Это несложно, - Кукин вышел в другую комнату и вернулся с плащом,
надетым на вешалку.
Повертев плащ, Михальченко подумал, что по описанию он совпадает с
тем, которое дал сын Тюнена. Но это еще ничего не значило, таких импортных
плащей могло быть тысячи.
- А в чем, собственно, дело? - спросил Кукин, аккуратно опуская плащ
на диван.
- Мы ищем пропавшего человека. Он мог быть одет в этот или в такой же
плащ. Павел Никифорович, в каком комиссионном вы купили плащ?
- Напротив главпочтамта, через скверик, знаете?
- Знаю. А у вас не сохранился ярлык, который комиссионщики прищивают
к принятым вещам?
- Должен быть, - он открыл бар в серванте, взял деревянную шкатулку с
резной крышкой и стал рыться в бумажках.
"Я бы этот ярлык давно выбросил, - подумал Михальченко, глядя как
Кукин перебирает какие-то листки. - Господи, ну зачем он ему? Нет же,
хранит! Вроде Остапчука".
- Вот, - протянул Кукин.
К ярлыку скрепкой была приколота какая-то белая картонка размером с
два спичечных коробка, обернутая в прозрачный целлофан, на обороте он был
прихвачен полосками лейкопластыря. На картонке красивым каллиграфическим
почерком было выведено: "А(II) Rh + положительная. Каз.ССР, Энбекталды,
ул. Жолдасбая Иманова, 26".
"Это же адрес Тюнена! - вспомнил Михальченко. - Но что за формула?"
- Что это? - спросил он Кукина.
- Видите прорезь в подстежке? Это карман. Видно владелец плаща сунул
картонку туда, но промахнулся. А когда я отстегнул подстежку, она и
выпала.
"Отставничок ты мой дорогой! - Михальченко готов был расцеловать
Кукина. - А я, сукин сын, еще посмеялся над тобой, что бумажки собираешь!"
- Я могу взять это на некоторое время?
- Разумеется. Видите, хорошо, что я сохранил. Штабная работа приучила
к бумагам относиться уважительно.
- Конечно!.. И еще один вопрос, Павел Никифорович: если нам
понадобится, вы сможете приехать к нам с плащом? Для опознания.
- Позвоните. Я приеду.
- Большое вам спасибо. Извините, что побеспокоил.
- Ничего. Дело серьезное, рад помочь. Во всем должен быть порядок.
26
Левин сидел в кабинете заведующей поликлиническим отделением седьмой
городской больницы. Входили и выходили сотрудники, звонил телефон, пришла
старшая медсестра, потом бухгалтер объединенной бухгалтерии. Никак не
удавалось начать разговор. Был понедельник. Только что окончилась
"пятиминутка", длившаяся около часа, а Левин по неопытности пришел к
девяти и проторчав все это время в коридоре под дверью, попав, наконец, в
кабинет, все еще не мог приступить к делу. Но вот заведующая заперла дверь
и усаживаясь, вытянула сигарету из кармана халата, закурила и, выпустив
сложенными трубочкой большими губами долгую струю дыма, произнесла:
- Приходится запираться, иначе поговорить не дадут. Я вас слушаю...
А, знаете, мне ваше лицо знакомо! Вы у Панчишиных на дне рождения не были?
- Нет, - Левин не знал, кто такие Панчишины.
- Но где-то мы с вами встречались! У меня на лица память хорошая.
- Встречались. И не раз. По делу о криминальном аборте. Гинеколог
Барабаш. Восемнадцатилетняя девочка умерла.
- Совершенно верно! Неужели опять что-нибудь?!
- Слава Богу, нет. Все проще, - и он сказал: - Семнадцатого апреля
больной Иегупов Антон Сергеевич, 1918 года рождения, проходил ВКК,
закрывал бюллетень. Талон у него на семнадцать часов. Хотелось бы
уточнить, был ли он действительно в этот день на ВКК и, если возможно,
время. У вас в отчетности это как-то может быть отражено?
- Чего-чего, а бумаг хватает. Как вы говорите фамилия?
- Иегупов Антон Сергеевич.
Она записала.
- А чем он болел? - спросила.
- Он хромает, ходит с палкой. Полагаю, хроник и лечился у хирурга.
- Постараюсь выяснить. Дату его посещения проверить несложно. Тяжелее
уточнить время визита. Все-таки прошло столько месяцев.
- Я понимаю.
- Как мне с вами потом связаться?
- По телефону, - и Левин назвал номер. - Фамилия моя Левин.
Она прикурила погасшую сигарету, два раза сильно затянулась и вмяла
красивыми пальцами окурок в пепельницу...
В кабинете у Михальченко долго звонил телефон. Отложив газету, Левин
направился туда, но пока шел по коридору, звонок умолк и теперь уже звонил
его, Левина, телефон. Он вернулся, схватил трубку, однако уже раздавались
короткие гудки. Выглянув в окно, Левин увидел, что их "уазика" на месте
нет. Значит, Михальченко куда-то укатил...
Он развернул следующую газету. Из нее выпал конверт.
"Что за дурацкая манера вкладывать письма в газеты, - посетовал он
мысленно. - А если я не стану читать эту газету, выброшу? И это уже не в
первый раз!"
Письмо было от секретаря Анерта.
"Уважаемый господин Левин!
До отъезда в Канаду господин Анерт приготовил для Вас документы.
Несколько задержались с ними, поскольку переводчик был в отпуске. Посылаю
Вам их ксерокопии.
С уважением К. Больц"...
Те же цветные красивые пластмассовые скрепки, та же прекрасная бумага
и четкий шрифт компьютерного печатающего устройства...
Из дневника Кизе за 24 марта 1928 г.
"...Советник доктор Клеффер, уехавший в Вену несколько лет назад, как
в воду канул. Два или три раза я заходил к нему в бюро, но там какие-то
новые люди, они ничего о нем сообщить не могли. В квартире, которую он
занимал, тоже живут другие, домовладелец сообщил, что контракт с
господином Клеффером истек. Все эти годы у меня было много работы, новое
время, новые люди, и о советнике Клеффере я постепенно забыл.
Однако вчера он вдруг объявился. Позвонили из больницы Громберга,
попросили, чтоб я приехал: меня срочно хочет видеть советник, доктор
Клеффер. Я поехал. Пока я шел с лечащим врачом по длинному коридору, он
сообщил, что Клеффер смертельно болен, у него рак легкого, протянет в
лучшем случае месяц. Мы вошли в палату и врач оставил нас вдвоем. Палата
одноместная. Клеффер лежал у окна. Он показался невероятно исхудавшим,
почти древним стариком, кости лица, казалось, вот-вот прорвут истонченную
серовато-восковую натянувшуюся кожу, выпирал огромный лоб костяного
желтого цвета. И только живые умные глаза следили за моим лицом, как бы
улавливая, какое впечатление произвел на меня его вид. Я присел на стул
рядом с кроватью. Клеффер взял мою руку в сухую холодную ладонь, и я
ощутил прикосновение мертвеца.
"Ты удивлен, как я тебя разыскал? По моей просьбе позвонили старшему
лейтенанту Каммериху... Ты ведь с ним когда-то дружил... У него я узнал
твой телефон... Слушай, Алоиз... Жить мне осталось месяц... Я должен
выполнить обещание, которое когда-то дал тебе. Тем самым очистить и свою
совесть... Мне тяжело говорить, задыхаюсь... - он выпустил мою руку,
прикрыл глаза и какое-то время лежал, провалившись в беспамятство или
заснув. Я даже испугался, не умер ли он. Но он пришел в себя и повторил: -
Мне тяжело говорить... Поэтому хочу успеть сказать тебе главное: Иегупов
негодяй... Обыкновенный бандит... Не имей с ним никаких дел... Берегись
его... Он и меня обманывал... Всех нас... Вот здесь в тумбочке книга...
Прочитай... Остальное узнаешь из моего письма. Тебе перешлют его после
моей смерти... Такова моя воля... Теперь уходи..." - И он снова впал в
долгое забытье...
Я достал книгу из тумбочки. Называлась она "Расследование убийств.
Методика. Рекомендации. Истории". Издана в "Рютте-Ферлаг" в 1927 году. В
аннотации сказано: "Книга эта переведена с русского. Первое издание было
осуществлено в Советской России издательством "Знамя труда". Затем автор,
советский криминалист В. Агафонов, порвавший с ЧК, эмигрировал в
Германию".
Взяв книгу, я последний раз взглянул на советника доктора Клеффера и
ушел"...
Пожалуй, это была одна из самых полезных информаций, полученных
Левиным от Анерта. В ней имелась ссылка на конкретный документ, на книгу.
Фамилия автора - В. Агафонов - была Левину незнакома, хотя он знал имена и
работы многих известных следователей-криминалистов двадцатых годов. Имя В.
Агафонова скорее всего предали забвению однажды и навсегда по одной
причине: он эмигрировал в Германию. Этого по тем временам было достаточно.
Книгу, понимал Левин, искать в частных библиотеках своих коллег, пожалуй,
бессмысленно. От криминалистов своего поколения, имей они ее, он хоть
однажды бы да услышал фамилию автора. Скорее всего она может быть в двух
библиотеках: университетской или Академии наук. Если она там есть, то,
вероятней всего, в спецфондах. Сейчас попасть туда уже не проблема. А
Анерта надо попросить поискать в бумагах его дяди письмо Клеффера, которое
должно было быть вскрыто после его смерти, либо содержание письма в
дневниковых записях за вторую половину 1928 года.
И Левин принялся печатать письмо в Мюнхен...
Ломбард наконец открылся. С силой толкнув тяжелые застекленные
металлические двери, Михальченко вошел. В правом углу узкого темноватого
помещения находилась конторка, за которой сидела пожилая худощавая женщина
с хорошо уложенными и в меру подкрашенными светлыми волосами. Она подняла
на него глаза.
- Вы заведующая? - поздоровавшись, коротко спросил Михальченко.
- Я. В чем дело?
- Вам звонил Якимович из Ленинского райотдела милиции? - сблефовал
Михальченко.
- Нет.
- Моя фамилия Михальченко, - он достал красную книжечку
удостоверения, махнул ею и тут же сунул в карман. - После семнадцатого
апреля вам был сдан мужской плащ, пятидесятый размер. Темно-синий,
импортный, на меховой подстежке. Она крепится на "молнии". От вас он был
анонимно передан в комиссионный номер двенадцать. Мне необходимо знать:
кем он был сдан и какого числа точно. Когда вы сможете поднять документы?
- он говорил с напором, не давая возможности перебить себя.
- Рыться надо долго, - спокойно ответила заведующая.
- Я зайду через час.
- Лучше после перерыва. В перерыв я и поищу.
- Хорошо. В три я буду, - он вышел, уверенный, что его деловитая
настырность впечатлила.
Два с половиной часа он скоротал, съездив в финотдел за какими-то
бланками и выстояв очередь в сберкассе, чтоб уплатить по счетам за
телефонные переговоры.
Ровно в три Михальченко вошел в ломбард. Заведующая сидела на том же
месте, словно и не поднималась с него с момента ухода Михальченко.
- Как наши дела? - спросил он, подходя к конторке.
- По-моему, я нашла то, что вы просили. Восемнадцатого апреля такой
плащ был сдан гражданкой Лынник. Вот данные по ее паспорту, - заведующая
протянула листок бумаги.
