он не поездом, так что по дороге нигде сойти или быть снятым не мог. Рейс
Алма-Ата-Старорецк прямой, без промежуточной посадки. Зарегистрировался в
Алма-Ате, но не вылетел в Старорецк, ушел куда-то из накопителя, остался и
сгинул в Алма-Ате? На всякий случай надо будет попросить Каназова
проверить и это с помощью алма-атинской милиции.
20
В воскресенье каждый отдыхал как мог. Михальченко гладил выстиранные
сорочки, затем брюки, жене не доверял, любил утюжить сам, чтоб не
оставалось ни одной складочки, иногда добродушно ворчал, обращаясь к ней:
"Ты опять перекрахмалила воротнички"...
В это же время капитан Остапчук, запершись у себя в кабинете-каморке,
широкое окно которой выходило во внутренний двор, решил, наконец, навести
порядок в своей личной картотеке "ненужных бумажек", куда не заглядывал с
весны. Максим Федорович вывалил на пол из трех ящичков неразобранные,
непросмотренные бумажки, знакомился с ними, аккуратно укладывал в
пронумерованные ящички, записывал в давно заведенную общую тетрадь краткое
содержание той или иной бумажки и номер ящичка, в котором она находится.
Около трех часов дня он решил сделать перерыв. Достал из портфеля
термос с чаем, помидоры, два яйца, сваренные вкрутую, хлеб. Ел с
аппетитом, поглядывая на пол, где было еще много бумажек, до которых
покуда не добрался. Зазвонил телефон. Давний рефлекс служивого дернул руку
к аппарату, но Максим Федорович преодолел себя, трубку снимать не стал:
какого черта, сегодня выходной, и меня здесь нет.
Ящички Остапчука, забитые бумажками, говорили ему не о
подозрительности доброхотов и уродливой бдительности, вдолбленных в головы
и души сограждан за десятилетия; в глазах Остапчука это были достоинства,
свидетельствующие о законопослушности и благонадежности. Тут слились
воедино и характер и опыт профессии...
Наконец, к нему в руки попал конверт в подклеенной сопроводительной с
главпочтамта "На ваше усмотрение". На конверте значилось: "Старорецк-23,
до востребования, Иегупову А.С.", а обратный адрес: "Казахская ССР,
г.Энбекталды, ул.Жолдасбая Иманова, 26. Г.Тюнену". Что-то знакомое было в
этой надписи. Наморщив лоб, Остапчук вспоминал. И тут возникло: Тюнен! Да!
Фамилия немца из Казахстана, которого разыскивают Левин и Михальченко! Они
называли именно эту фамилию, она необычна, ее не спутаешь, она
запоминается именно из-за своей необычности, Остапчук прежде таких фамилий
не встречал! И хотя он не занимался поисками Тюнена, - своих хлопот,
беготни и волнений было достаточно, - Максим Федорович все же вдруг
заволновался: как бы тут не запахло возбуждением уголовного дела, что
втянуло бы его в воронку, которую раскручивают Михальченко и Левин.
Он сунул пальцы в конверт, извлек оттуда письмо и фотографию; по ней
без труда определил, что переснята она с выцветшего оригинала, а судя по
одежде трех мужчин - по стоячим воротничкам сорочек, френчу и другим
деталям - фотографировались либо еще до революции, либо в самом начале
двадцатых годов. Никаких надписей на обороте не было. Дыхание далеких
исчезнувших дней ощутил Остапчук, читая письмо. За годы работы в угрозыске
Максим Федорович повидал и начитался всякого, что могло поразить
воображение, но ничего его уже не поражало. Однако в этом письме было
такое, что вовсе не укладывалось в его жизненные познания: письмо из
Мюнхена, сообщение о каком-то дяде, погибшем в Старорецке в плену, покупка
дома для семьи Тюненов, счет в банке! И Максим Федорович подумал, что
всякие такие истории могли происходить лишь когда-то очень давно, в ином
историческом времени и с людьми либо уже умершими, либо доживающими свой
век на восьмом или девятом десятке. В наши дни, полагал Остапчук, все
неинтересно, проще и не так замысловато, ибо сама жизнь как-то спрямилась,
упростилась, что ли.
Он подошел к телефону, набрал номер Михальченко, чтобы сообщить о
своих находках, но того не оказалось дома, жена сказала, что вырядился и
куда-то ушел. Звонить Левину домой Остапчук постеснялся...
В это воскресенье все предприятия и магазины работали. От Первомая до
Дня Победы набралось несколько переносов да еще хорошо прогуляли по
решению трудовых коллективов на Рождество и Пасху. Теперь надо было
отрабатывать.
После обеда поспав часа два, Михальченко надел отглаженную утром
сорочку, вынул из шкафа выходные туфли.
- Ты куда собрался? - спросила жена.
- Надо встретиться с одним человеком.
- Человек этот в юбке что ли, ишь вырядился?
- Нет, он пиво пьет.
- Бабы теперь не то, что пиво, одеколон хлещут.
- Ладно тебе.
- Когда придешь? Чтоб к восьми был. В цирке балет на льду. Я хочу
пойти.
- А почему так поздно?
- У них два концерта: в семь и в девять.
- А билеты?
- Достанешь...
Михальченко сидел в сквере на скамье. Через дорогу он хорошо видел
двухэтажное здание треста "Сантехмонтаж", входную дверь и рядом широкие
железные ворота со светящейся табличкой "Осторожно! Выезд автотранспорта".
Был конец рабочего дня. Народ валил по скверу в обе стороны - с
троллейбусной остановки и к ней: в пределах одной остановки находились
какой-то НИИ, общежитие вагоноремонтного завода, мебельный комбинат.
Ворота треста "Сантехмонтаж" то и дело распахивались: въезжали самосвалы,
скреперы, автокраны.
Отложив газету, Михальченко уже не спускал глаз с ворот и входной
двери в административное здание: оттуда начали выходить управленцы,
слесари, шоферы, сварщики. Он посмотрел на часы. Восемнадцать пятнадцать.
Наконец показался Вялов. Высокий, худощавый с уже лысеющей головой, был он
в синей спецовке и старых коричневых брюках с пузырями на коленях.
"Сколько же ему? - подумал Михальченко, глядя, как Вялов спокойно
ждет, пока под красным светом остановится поток машин, троллейбусов и
автобусов. - Года тридцать два наверное. А брал я его, когда ему было
двадцать пять. Летит времечко..." Вялов стал переходить дорогу,
направляясь к троллейбусной остановке. Михальченко поднялся и пошел,
подгадывая так, чтоб оказаться на остановке секунд за тридцать до того,
как подойдет Вялов. И получится, что встреча случайная.
Так и вышло.
- О, Виктор Андреевич, привет! - Михальченко протянул руку. - С
работы, что ли?
- Да, - подтвердил Вялов. - А вы что тут?
- В ДОК еду, ремонт затеяли, полы прогнили, доска нужна.
- А почему ж не из центра едете? "Семерка"-то оттуда идет до самого
ДОКа?
- Я тут в хозмаг заходил, рояльные петли искал, - нашелся
Михальченко. - Пойдем пивка попьем, тут недалеко "Пивной бар" новый
открыли.
Немного поколебавшись, Вялов согласился.
Народу в баре было много, по дороге домой с работы грех в душный день
не заглянуть сюда. Они сели за только что освободившийся столик. По
полкружки осушили залпом, с разгона. Говорили о том, о сем. Михальченко не
спешил, не "жал на газ". Допив, взяли еще по кружке.
- Кого-нибудь из старых знакомых не встречаешь, Виктор Андреевич? -
осторожно спросил Михальченко.
- Кого имеешь в виду, Иван Иванович? - насторожился Вялов.
- Да так, вообще.
- Слушай, опер, ты мне уху из таракана не вари, - приблизил к нему
лицо Вялов. - Что нужно - выкладывай, но не выпытывай. Будешь темнить, -
вот тебе два рубля за пиво и будь здоров.
- Ладно, извини. Сдаю карту: Басик Володька не навещал тебя?
- Вон что... В начале месяца вдруг заявился, два года где-то
пропадал, а тут - с бутылкой в гости. В хату я его не пустил, жена дочку
купала, да и не хотел я, чтоб она его харю видела, не любит его, грозила,
что если сунется, кипятком ошпарит... Толковали мы с ним во дворе на
скамеечке, где детская площадка. "Ты бы, - говорит мне, - хоть стаканы
взял, не из горла же цедить на глазах у людей". - Я ему внушаю: "Вот что,
Басило, пузырь свой спрячь, пить не стану, у меня не день рождения.
Толкуй, если есть дело". - Дело у меня простое: ко мне кореш с Кавказа
приехал. Нужна хата, где можно спокойно пожить". - Я ему отвечаю: "Дела
твои, Басило, меня не колышут. Нету у меня такой хаты, так что извини и
отвали". - "А ты не спеши, подумай. Человек хорошо положит, сколько
запросят, и тебе перепадет". - Я, конечно, мог попробовать, есть у меня
знакомый такой Леня Локоток, мать померла, один, не женатый в
двухкомнатной квартире. Мы когда-то с ним в одном дворе жили, в футбол
гоняли. Скупой пердун. Он бы согласился. Иногда сдает квартиру, а сам
переезжает на время к кому-то. В прошлом году ко мне двоюродный брат с
семьей в гости приезжал, пять человек, у меня тесно, дочке тогда только
годик исполнился. Я с Леней и договорился, за плату, конечно. Но он их,
сука, ободрал хорошо, брал как на каком-нибудь курорте в разгар сезона,
будто у него и пляж под окном. Но не захотел я Басиле давать эту хату. Кто
знает, что за человек с Кавказа, по какому делу? Не стал впутывать
Локотка. С этим Басило и отвалил.
- А где этот Локоток Леня работает? - спросил Михальченко. - Где
живет?
- Раньше подфарцовывал, потом пошел то ли манекенщиком, то ли
натурщиком... Живет на Саксаганского, 12, квартира 8. Но уговор наш
помнишь: я тебя уже давно не знаю, а ты про меня забыл?
- Все будет путем, Виктор Андреевич.
- Ладушки, - Вялов сделал большой глоток из кружки. - Как рука?
- Заживает потихонечку. Видишь, даже кружку уже держу.
- Сколько же суд сунул этому герою?
- Червонец.
- На волю солидным человеком выйдет, - усмехнулся Вялов.
- Его туда не приглашали, сам напросился...
Допив, они вышли из подвальной полутьмы бара и оба зажмурились от
солнца, клонившегося к закату, но еще яркого и горячего.
- Тебе точно надо на ДОК или поедешь в другой раз? - хмуро спросил
Вялов.
- Поеду в другой раз, - откровенно засмеялся Михальченко.
- Постарайся больше с такими просьбами меня не пасти.
- Постараюсь. Сам не хотел, но дело серьезное: кровью пахнет.
Подошел троллейбус, они попрощались, Вялов успел вскочить на
подножку...
Придя к себе, Михальченко позвонил знакомой девочке в адресное бюро:
- Шурочка, привет!.. Как кто?! Михальченко, да, тот самый... Голос
мой забывать стала... Шурочка, проверь мне такого дядю: Локоток Леонид,
Саксаганского, 12, квартира восемь... Не знаю... Думаю лет
тридцать-тридцать пять... Хорошо, жду... Запиши мой новый телефон, -
продиктовал.
Он выполнил просьбу Остапчука. Правда, информация Вялова оказалась
весьма скудной: Басик искал для приезжего из Армении тихое жилье, в
гостиницы не рискнули соваться. Большего Вялов, видимо, не знал,
Михальченко был уверен, что тот не темнил. На этом миссия Михальченко была
исчерпана. И то, что он стал разыскивать адрес Локотка, который вроде бы и
не имел отношения к делу, которым занимался Остапчук, было не азартом, а
скорее профессиональная инерция: логика подсказывала, что ежели этот
Локоток жаден, фарцовал, сдавал квартиру для непрописанных, где гарантия,
что об этих его достоинствах знал только Вялов? В той среде, к которой
принадлежал Басик, связи самые неожиданные, и Басик мог выйти на Локотка
без Вялова. Была и еще одна причина, заставившая Михальченко сделать
большее, нежели его попросил Остапчук: кто знает, не придется ли
Михальченко и Левину когда-нибудь идти на поклон за какой-нибудь услугой к
капитану Остапчуку. Вот пусть и Максим Федорович чувствует себя хоть
