меня ушел на поездку автобусом в Орлеан, там я сделал небольшой миленький
сюжет: бракосочетание португальской пары в мэрии. На площади у мэрии
случайно увидел группу нарядно одетых мужчин, женщин, детишек; в центре в
белом длинном подвенечном платье с венком на голове стояла невеста, жених
был в черном костюме, в белой сорочке с рюшами под черной бабочкой. Оба
держали огромные букеты цветов. Я подошел, разговорил их, представился,
они очень оживились, узнав, откуда я; поснимав их, когда они вошли к мэру,
я занялся главным: у меня был "левый" заказ для частного издательства
"Земной шар". Они издают альбом "По долинам и замкам Луары". В этой серии
уже вышли "По Рейну", "Течет река Волга", "Дунайские волны". Мне же нужно
было отснять все связанное с Жанной д'Арк в этих местах, разумеется,
памятник - она верхом на коне, дом-музей, где она, семнадцатилетняя,
худенькая, тщедушная, но таскавшая на себе четверть центнеров доспехов,
провела две ночи, и еще многое...
Следующий день и ночь, вернувшись в Париж, я славно провел с Милицей
- веселой симпатичной югославкой, работавшей фотолаборанткой в рекламном
агентстве. С нею меня познакомил однажды Поль Берар, и Милица без всяких
дала мне свой телефон...
Встреча с Перфильевым на ступенях базилики Секре-Кёр, когда меня
донимала цыганка, а я ждал в это время Милицу, прошла бы для меня, как
мимолетная (мало ли теперь встречаешь соотечественников по заграницам!),
не пригласи он меня на выставку "Экспорттехнохима". Туда я поехал к пяти,
захватил с собой видеокамеру, заранее зная, что подобные выставки - скука,
что всю запись придется за ненадобностью стереть. Так оно потом и
оказалось. Народу в зале было немного, походили вдоль стендов, послушали
объяснения стендиста, гости вежливо и уклончиво говорили о возможных
протоколах, о намерениях и т.д. Эти сопли о намерениях, обычно, ни во что
конкретное не воплощаются. Уж это я знал. Перфильев был внешне возбужден,
приветлив, улыбчив, но по его умным глазам с осторожным взглядом я
понимал, что вся эта провинциальная показуха на хрен ему не нужна. Тут же
тоскливо слонялся его приятель-фирмач Ив Кнорре. Я поболтал с ним, он
рассказал о своей фирме "Орион", я оценил - мужик действительно занимается
полезным делом: клепает унитазы, а без них половина России, наверное, все
еще присаживается на корточки за сараями...
Потом почти все разошлись, остались только члены Комитета Общества
дружбы "Франция-СССР" 12-го района. И началась, как они назвали, "беседа
вокруг бокала вина", а проще говоря пьянка, разумеется за счет нашего
родного "Экспорттехнохима", т.е. государства. Гульбище набирало кондицию.
Россия в эту пору укладывалась спать или уже спала. И ни в Москве, ни в
Пошехонье люду нашему ни в каком дурном сне не снилось, куда, а главное -
пошто летят его денежки, ставшие бутылками с неведомыми этикетками, и то,
что денежки эти плюхнутся блевотиной в унитазы какой-нибудь фирмы
"Орион"...
Набрался я крепко; бренди, смешанное с водкой, пивом и виски,
несмотря на обильную закусь, начали путать мой, говоря по-научному,
опорно-двигательный аппарат. Я глянул на часы, было начало второго ночи.
Метро работает до часу пятнадцати. Ту-ту. Поезд в прямом смысле ушел.
Мы вывалились на улицу. Кнорре поймал такси. Втроем мы уселись.
- Вас куда? - спросил Перфильев меня.
- Куда угодно! - пьяно махнул я рукой.
- Ладно, переночуете у меня, - сказал Перфильев.
Сперва мы отвезли Кнорре, это было по дороге. Около двух добрались до
квартиры Перфильева.
Он постелил мне в кабинете на диване.
- Вас когда поднимать? - спросил он, пока я с трудом раздевался.
- Мне надо в одиннадцать быть в автосалоне. Если встану в половине
десятого, как раз успею.
- Хорошо. Меня уже не будет. Консьержка позвонит, разбудит, я
предупрежу ее. На кухне на полке банка кофе.
Я лег, закрыл глаза и уплыл...
Поднял меня звонок, я разлепил глаза, не сразу понял - звонят в дверь
или телефон, наконец, сообразил: телефон. Я прошлепал босой к столу, снял
трубку и прокашливая похмельную хрипоту буркнул:
- Алло! - полагая, что это консьержка.
На другом конце провода сперва помолчали, затем осторожный голос
сказал:
- Мне нужен месье Алибаев Фарид Латыпович.
- Здесь такого нет, - я глянул на часы, звонок поднял меня на час
раньше.
В трубке какое-то время недоверчиво посопели. Я опустил ее на
рычажки... Приняв душ, побрился, заварил большую чашку крепкого кофе,
нашел в холодильнике сыр, в буфете на кухне кусок от полметрового свежего
хлеба, мягкого как вата и такого же пресно-невкусного, его сожмешь, он тут
же распрямляется; намазав его апельсиновым джемом, я все это сжевал, запил
кофе и выпорхнул.
По дороге в метро думал: надо же! В Париже, на квартиру русского
Перфильева звонит какой-то француз и разыскивает татарина или башкира
Алибаева Фарида Латыповича!
Через два с половиной года я тоже смеялся по этому поводу, но смех
мой имел уже иной смысл...
11. ПАРИЖ. ПЕРФИЛЬЕВ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
Ноябрь был гнилой, слякотный, падавший иногда снег тут же таял,
размазывался скатами автомашин по мокрому асфальту. Всегда уютный Париж в
эту пору выглядел, как любой большой город в самое неприветливое время
года: зонтики, плащи с поднятыми воротниками, торопливые шаги, в метро
запах сырого меха и просыхавшей ткани.
Было, помню, воскресенье. Из-за какого-то срочного дела я поехал в
офис. Около четырех пополудни принесли телеграмму. Она была от сестры:
"Срочно прилетай. Мама при смерти, Инсульт". Я позвонил в
представительство "Аэрофлота". Знакомая девочка пообещала билет на
понедельник. Заказал разговор с Москвой. Сестры не оказалось дома, ушла в
больницу. Разговаривал с шурином - Антоном Меренковым, способным
математиком, ушедшим работать в СП по составлению компьютерных программ.
Сообщил ему, что прилечу завтра. Хотел купить ему в подарок пару сорочек,
но универмаг "Претан" на бульваре Осман в воскресенье был закрыт,
остальные магазины работали до шести вечера, а в понедельник были
выходными, в том числе и мой любимый небольшой магазинчик мужской одежды
"Today" ("Сегодня") на углу Бульвара Сен-Мишель. Мне же еще надо было
заехать за билетом в агентство, а в понедельник утром - в аэропорт; я уже
никуда не успевал...
В Москву прилетел вовремя, без опоздания, и из аэропорта на такси
поехал в больницу. Маму вывели из коматозного состояния, но интеллект ее и
речь были нарушены, рука и нога парализованы. Она лежала с закрытыми
глазами, оглушенная к тому же транквилизаторами. Прогноз лечащего врача
был невеселый. Посидев у постели минут сорок, я уехал домой, позвонил
начальству, доложился, объяснил почему вдруг оказался в Москве. У тех
хватило такта не дергать меня служебными вопросами...
Назавтра поехал к сестре. Для дела, которое я затеял, мне нужен был
шурин. Выслушав, он дал согласие. Я попросил его:
- Не тяни, зарегистрируй на себя как можно скорее. Открой счет...
Жене я сказал:
- "Девятку" нашу продай. И все от "Panasonica" продай: музыкальный
центр, видеокамеру, видеомагнитофон. Свои побрякушки тоже загони. Не
волнуйся, все со временем восстановим. Всю валюту отдай Антону, он знает,
что делать, - и без особых подробностей я рассказал ей о своих планах. Она
лишь пожала плечами, сказала: "Как знаешь, тебе виднее..."
В Москве я пробыл до пятницы, каждый день ездил в больницу, состояние
мамы почти не изменилось, правда, однажды, открыв глаза, она долго
всматривалась в меня, не узнавала, затем, видимо узнала, дала знак -
шевельнула губами...
Дальнейшее мое пребывание в Москве было бессмысленным, сестра
настояла, чтоб я возвращался в Париж, жена тоже деликатно сказала об этом.
В пятницу утренним рейсом я улетел...
Итак, господин Манджери Рао получил то, что хотел, Кнорре - сумму, с
лихвой перекрывавшую его кредитный долг, остальные деньги он перевел на
счет, который открыл я, и где уже лежала моя доля. Между собой я и Кнорре
называли этот счет "резервным". В Москве мой шурин Антон Меренков тоже не
спал, оказался шустрым, дело закрутилось, я перебросил на счет, открытый
им, необходимую для начала сумму.
Рождество я отгулял вместе с Леони, Ивом Кнорре и их приятелями.
Новый год тоже встречали вместе. В феврале нового года я сдал дела
очередному руководителю парижского бюро "Экспорттехнохим" и распрощавшись
со всеми, отбыл в Россию. К Пасхе я уже был комиссован, и ощущая, как
естественно теперь сидит на мне цивильный костюм, с радостью нырнул в дела
французско-российского СП "Стиль-керамика"...
12. ПАРИЖ. БУРЖЕ. ПЕРФИЛЬЕВ, ЖЕЛТОВСКИЙ И ДРУГИЕ. СЕГОДНЯ
Перфильеву, конечно, не хотелось аннулировать просуществовавший два с
половиной года резервный счет. Он приносил хорошие проценты, был надежен,
в любой критический момент мог оказаться полезным. Но тревожный факс
Кнорре с просьбой закрыть его не случаен. Осторожный и опытный Перфильев
пренебречь этим не мог. Хотя в другом банке имелся еще один, официальный
счет российско-французского СП "Стиль-керамика"...
Утром следующего дня, как и было назначено, он сидел в парижском
отделении фирмы "Катерпиллер". Его руководитель по заведенному обычаю
разлил виски в высокие с толстым дном стаканы. Перфильев изложил ему суть
дела. Глава бюро сказал:
- О'кей! Ужинаем сегодня вместе. Я приглашаю, за счет фирмы и
позвонив секретарше, распорядился: "Ширли, приготовьте все бумаги для
контракта", - перечислил, что требуется впечатать, сроки и прочие
подробности условий...
Через два дня контракт был подписан, деньги переведены Перфильевым
"Катерпиллеру", резервный счет таким образом был аннулирован. В
аккуратности "Катерпиллера" Перфильев не сомневался: катки, бульдозеры,
скреперы, землеройные машины, - все будет в срок доставлено в Россию...
Теперь оставалось дать знать Кнорре, что он, Перфильев, здесь,
значит, выполнил его просьбу. Избранный им заранее вариант был самым
безопасным. И в субботу Перфильев поехал в церковь - в Храм Всех Святых в
Земле Российстей Просиявших. Он приехал заранее и стоял у входа, пропуская
прихожан. Но Кнорре среди них не было. Началась литургия. Торчать одному у
входа было глупо, Перфильев вошел внутрь, отстоял литургию, и поняв, что
Кнорре уже не появится, уехал. Назавтра он снова отправился в церковь,
занял ту же позицию, уже нервничая: если Кнорре не придет, как связаться с
ним, известить? Но в этот раз Кнорре прибыл, припарковал машину и не спеша
двинулся к входу, не увидеть стоявшего Перфильева Кнорре не мог. Еще
издали, разглядывая его, Перфильев обратил внимание, что Кнорре осунулся и
шел какой-то уставшей походкой. Не виделись они очень давно, и перемены в
облике Кнорре показались Перфильеву разительными. "Что-то произошло.
Что-то его грызет", - подумал Перфильев. Кнорре поднял глаза, встретился
взглядом с Перфильевым, тот на мгновение утвердительно смежил веки: все,
мол, сделано. Кнорре ответил так же: дескать, я понял, и прошествовал мимо
Перфильева, как мимо столба. Минуты через две-три Перфильев тоже вошел в
храм, нашел взглядом Кнорре, но стал поодаль. Во время литургии Перфильев
вдруг подумал: "Будет ли человек, присланный вместо него, пытаться выйти
на контакт с Кнорре? Ведь дело, задуманное в Москве его прежним
начальством, не доведено до конца? Нет, уж тут им не обломиться, Кнорре
теперь, ежели кто к нему сунется, шуганет", - внутренне злорадно
