предположение, и резко сказал:
- Я накануне банкротства. Нечем погасить большой кредит. Осталось два
месяца. Это очень мало, чтоб я успел достать нужную сумму.
Что это было? Намек или искренняя исповедь?
- Чем это вызвано? - в моей голове младенчески зашевелилась мысль,
постепенно взрослея. Последний шанс!
- Мои оптовики здесь и в Бельгии скуплены на корню немцами.
- С удовольствием дал бы тебе деньги, но - увы! Моя зарплата
составляет наверное десятитысячную долю необходимой тебе суммы, - сказал
я.
- Если не более.
- Но есть выход из положения, - решился я.
- Какой? - вяло спросил он, не веря, что я могу предложить что-либо
существенное.
- Работы, которые ты ведешь в секретной лаборатории на четвертом
этаже представляют интерес для другого государства? - прямо спросил я,
чувствуя как возле селезенки нервно задергался мускул.
Кнорре не крикнул на меня, не осадил, не возмутился, не ухмыльнулся
победно, а спокойно спросил вдруг:
- У тебя виски есть?
- Есть.
- Принеси.
Я принес непочатую фигурную бутылку "Dimple", лед и содовую. Он налил
в стаканы - себе и мне.
- А что если я позвоню в полицию по поводу твоего предложения? Не
боишься?
- А я пошутил, - сказал я.
- Допустим, я соглашусь.
- Считай, что мы спьяну играем в какую-то игру. Выпив, люди любят
перекинуться в картишки, - сказал я.
- Давай перекинемся. Ты платишь мне сколько нужно, чтоб я погасил
кредит и проценты. Наличными. А ты подумал, как я эти наличные положу на
свой банковский счет?! У нас, милый Павел, за этим очень строго следят, -
сказал он мне, как несмышленышу.
- Ты получишь не наличными, переведут на твой счет.
- А что ты будешь от этого иметь? Аплодисменты начальства?
- Аплодисментов начальства я боюсь: иногда голова может оказаться меж
их ладонями... Ты очень дорожишь этим заказом?
- Работы финансирует одно правительственное агентство, я получаю
небольшой процент. Просто престиж... Ты не ответил мне, что лично ты
будешь иметь от такой сделки: орден или еще одну звезду на погоны? Стоит
ли это твоих усилий, риска?
И тут я без обиняков изложил ему то, что задумал и в конце добавил:
- Орден и звезды на погоны мне уже не нужны, я скоро уволюсь. Мне
дома нужны будут деньги.
- Значит то, что я, допустим, тебе передам, ты намерен...
- Денег хватит и тебе, и мне, - перебил я его.
- А как ты перевезешь свою долю через границу? В мешке? - хмыкнул он.
- Это же будет семизначная цифра.
- Я ничего не собираюсь перевозить. Открою здесь счет.
- Рискнешь на свое имя?! - удивился он.
- Нет.
- И что дальше?
- Мы с тобой создаем совместное предприятие в России. Номенклатура
изделий и технология твоей фирмы. В России рынок прожорливый,
впоследствии, возможно, и Восточная Европа. Контрольный пакет: твой - 59,
моих - 41. То, что я сейчас говорю, это - не экспромты. Мною давно все
просчитано. Все в Москве будет создаваться по типу твоего "Ориона". И в
скором времени нищие труженики России, всего СНГ будут садиться на
прекрасные унитазы. Работы в твоей секретной лаборатории ты должен
продолжать; во-первых, чтоб не вызывать подозрения, во-вторых, как
возможный источник нашего дальнейшего финансового благополучия.
- И все-таки, на чью фамилию ты откроешь здесь счет в банке?
- Это я тебе скажу после того, как ты примешь решение.
Мы опять умолкли, потягивали виски. Несмотря на то, что Кнорре пил,
он трезвел.
- Вызови мне такси, - наконец произнес он. На раздумья времени у меня
не так много. Поэтому ответ мой ты получишь через неделю.
Через полчаса он уехал...
Неделю я прожил, как рыба на холодной сковородке, боясь, что вот-вот
под нею зажгут газ, чтоб изжарить. Во всем, что я изложил Кнорре, риска
почти не было - произносились слова, а факты, годные для следователя,
отсутствовали. Уязвимым оставалось лишь одно: если Кнорре выдаст меня, ему
велят, чтоб мне он ответил согласием, а брать меня будут с поличным, в
момент передачи из рук в руки микропленок с рецептурой, технологией. Две
ночи я не спал, терзали сомнения, страх, в какой-то момент решил было
позвонить ему и сказать, что сделка наша почему-либо не состоится. Почему
- придумать я мог, что угодно. В бессонные ночи, да и днем, чем бы ни был
занят, мозг мой работал лишь в одном направлении: выдаст или нет? Я
бессчетное количество раз прокручивал в памяти весь наш разговор, каждую
фразу, каждое слово, пытаясь найти фальш, переигрывание в его словах, в
последовательности и логике, с какими он выспрашивал меня; все время я
напоминал себе, что вместе с крючком и наживкой рыбка может заглотать и
рыбака. Постепенно я пришел к одной главной мысли, несколько успокоившей
меня: допустим, Кнорре меня сдаст, что он за это получит. Громкую
похвальную прессу, станет героем телевидения и радио? Шумиха эта продлится
неделю-две максимум, ее место займут другие сенсации. Меня вышлют, все
уляжется. Но кредит и проценты, которые он должен, останутся не
погашенными, и через какое-то время из героя одной сенсации он превратится
в героя другой, - как банкрот. Кнорре умен, опытен, не может он не
просчитать подобный финал...
Через неделю он позвонил мне:
- Я согласен.
- Приезжай, - ответил я.
Приехал он вечером ко мне домой. Трезв, как стеклышко, элегантен,
спокоен, повесил плащ в прихожей. Я поставил два стакана, лед и недопитую
бутылку шотландского. Мы просидели часов пять, оговаривая все тонкости,
детали, подробности каждого шага. Закончив, я спросил:
- Белояровская глина нужна была тебе для _э_т_и_х_ исследований?
- Да. После первых экспериментальных работ стало ясно, что она
идеальна. Но она оказалась превосходной и для облицовочной плитки, и для
фаянса.
Я открыл ящик стола, вытащил оттуда второй привезенный мною
"серпастый молоткастый".
- Вот на этого человека я и открою здесь счет в банке.
Он раскрыл паспорт, посмотрел на фотографию, потом на меня и
ухмыльнувшись, сказал:
- А ты фотогеничен, - глянул на часы. - Пора. Вызови, пожалуйста,
такси...
На следующий день я позвонил господину Манджери Рао, с которым знаком
был давно, поддерживал деловые отношения, бывал у него в торгпредстве,
почти не сомневался в его истинной должности там. Впрочем он, вероятно
тоже имел обо мне мнение, но, разумеется, мы никогда об этом не говорили.
На мое предложение встретиться в каком-нибудь кафе он согласился без
каких-либо расспросов. Встретились назавтра. Он выслушал меня без всяких
внешних эмоций, с достоинством и спокойствием индуса и опытного партнера,
на прощание сказал: "Мне нужно обдумать ваше предложение". Я понимал, что
думать будет не столько он, сколько большие люди в его стране, которые
р_е_ш_а_ю_т_. Их раздумья длились дней десять. Он позвонил мне утром в
офис и сказал:
- Я готов оговорить детали. Даже сегодня.
- Где мы можем встретиться? И когда?
- Где-нибудь в "Libre service" [ресторанчик самообслуживания]. Скажем
на ланч. Выберите сами.
Я вспомнил, что недалеко от церкви Сент-Эсташ есть такой симпатичный
ресторанчик, господин Манджери Рао согласился...
"Ну вот, свершилось и завершилось", - думал я далеко за полночь,
когда лежа в постели итожил, не ощущая в душе торжества, поскольку
понимал, какую ношу взвалил на себя, когда ее придется тащить по
возвращении в Москву. Ни Кнорре, ни господин Манджери Рао не были виновны
в том, что мне предстоит. Я сам вызвался. Занавес поднят. И я на сцене.
Соло...
Летели дни, недели. Однажды в субботу днем Леони, Кнорре и я
отправились на Монмартр. В толчее среди зевак и знатоков мы подходили к
художникам, рисовавшим тут же по заказу портреты желающих или просто
продававших свои уже готовые работы. Я хотел что-нибудь купить, чтоб
увезти в Москву на память, воспользовавшись советами опытной Леони. Она
выбрала три акварели: утро на Сене, в дымке баржа; портрет негритянки с
замысловатыми серьгами-висюльками; огромный гальский каплун в пестром
оперении на фоне разгорающейся зари. Затем мы двинулись к белоснежной
базилике Секре-Кёр, царившей на холме. Ее главный восьмиметровый купол,
увенчанный крестом, казалось сам плывет на фоне медленно ползущих облаков.
У основания широкой многоярусной лестницы молодые негры и арабы торговали
разложенными на ковриках поделками: вазочками из тонированного гипса,
толстыми декоративными свечами, плетенными из соломки сумочками. На
ступенях - снизу до верху - сидели парни и девушки, кто читал, кто болтал,
кто просто отдыхал, откинув голову, зажмурив глаза, подставив лицо
последнему осеннему солнцу. У колонн портала устроились пожилые люди,
молодые мамы; детишки скакали по ступеням. Здоровенный негр-фотограф ходил
с "Полароидом" от группы к группе, фотографировал, тут же отдавал
фотоснимок, получал плату и быстрым взглядом высматривал, на ком еще можно
заработать.
Леони вскоре нас покинула - у нее было свидание с подругой.
И тут я услышал громкий оклик по-русски:
- Месье Перфильев!
Поискав глазами, я увидел Желтовского, сидевшего на ступенях верхнего
яруса лестницы у сетки ограждения. Рядом с ним стояла цыганка в пестром
платке, в юбках, выглядывавших одна из-под другой, в красных сапожках на
высоченных каблуках. На одной руке она держала младенца, закутанного в
тряпье, другая была протянута Желтовскому за подаянием, через плечо у нее
висела торба. Мы подошли. Желтовский поднялся, отогнал цыганку. Я
познакомил его с Кнорре, втроем мы уселись на ступени.
- Какими судьбами? Когда прилетели? - спросил я.
- Позавчера. Автомобильный шоу-салон сезона, надо снять сюжет.
- Надолго?
- Еще три дня побуду, - ответил Желтовский.
- Завтра я открываю небольшую выставку новинок "Экспорттехнохима".
Куда прислать вам пригласительный и проспект? - спросил я.
- Я уже обхожусь без пригласительных, - самодовольно засмеялся
Желтовский. - Приду. В котором часу и куда?
- В пять дня, - я назвал адрес, где арендовал для выставки небольшой
зал у Общества дружбы "Франция-СССР" двенадцатого района Парижа.
- А фуршет будет? - спросил Желтовский.
- Не для всех. И зависит от поведения, - подмигнул я.
В это время к нам подошел мягкой, как у ягуара, походкой
негр-фотограф. Трижды щелкнув нас "Полароидом", сверкнув зубами, он
вежливо преподнес мне, Желтовскому и Кнорре по фотоснимку. Кнорре заплатил
ему, негр поблагодарив, удалился.
- Ну что, пойдем? - спросил я, даже не предполагая, чем обернется для
меня это фотографирование...
- Я останусь, жду даму, - сказал Желтовский...
Мы возвратились с Кнорре к художественной толкучке, он подвел меня к
киоску сувениров и купил небольшую, размером с ладонь, пепельницу из
тонкого фаянса: прямоугольная, покрытая кобальтом, с четырьмя выемками по
сторонам для сигарет; кайма по периметру с бутонами по углам и с профилями
фигурок пастуха и пастушки времен Людовика XIV в центре выполнены
позолотой. На обороте по кругу надпись "Veritable porcelain D'art", а
внутри заглавные буквы "IK". Как я понял - Ив.Кнорре.
- Это тебе на память о Монмартре, - сказал он. - Вот что моя фирма
производит еще. Поехали обедать?..
10. ПАРИЖ. ЖЕЛТОВСКИЙ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
Мой приятель Поль Берар за два дня до моего прилета умчался в
Македонию. Консьержку он предупредил, тем более, что в лицо она меня
знала, и ключи от его квартиры вручила с приветливой улыбкой. Один день у
