времени всех стран мира по Гринвичу с цифрой разницы относительно
московского времени; и, наконец, страница с перечнем всех стран мира и
названием их валют. Во всем этом длинном списке подчеркнута шариковой
ручкой была лишь Франция: "FRANC = 100 CENTIMES".
Зуйков, отложив блокнот, взял в руки ключи.
- Вы не знаете, что за ключи, Евдокия Федосьевна? - спросил Зуйков
женщину, молча наблюдавшую за его действиями.
- Нет.
- Не от гаража? У вас есть машина?
- Машина есть. А ключи от гаража висят на кухне на гвозде. А эти
ключи никогда не видела. Я к мужу в стол не заглядывала, у меня своих
ящиков на кухне достаточно.
Еще Зуйков нашел тут же черный пакет от фотобумаги с пачкой хорошо
исполненных и отпечатанных на агфовской бумаге снимков. Это были летние,
как говорят, дачные фотографии семейства Фиты: сам, его жена, сын с
невесткой и внуки.
- Хорошие снимки, - сказал, перебирая их, Зуйков.
Она кивнула, глаза ее наполнились слезами.
- Анатолию Ивановичу понравились?
- Да. Не все, правда, несколько штук он порвал.
- Что так?
- Не знаю.
- Порвал и выбросил?
- Да.
- А какие?
- Он мне не показал. Изорвал и все. Я даже обиделась, а он сказал:
"Барахло".
- Куда же он выбросил?
- Не помню.
Больше смотреть тут было нечего. На самой столешнице, кроме стопки
чистой бумаги, ничего не было. Зуйков хотел было уже встать, но
наклонился, заглянул под стол. В это время внизу позвонили в дверь.
- Я спущусь? - не то спросила, не то сообщила женщина.
- Да, пожалуйста, - сказал Зуйков. Под столом он увидел плетенную из
пластиковых лент корзину для мусора. На дне ее что-то было. Он вытащил
корзину. В ней лежали изорванные на очень мелкие кусочки фотографии. Взяв
со стола лист бумаги, Зуйков завернул их аккуратно и сунул в карман
пиджака, в другой положил ключи, найденные в шкатулке, в боковой карман
сунул блокнот. Вышел, поразмыслил, и на всякий случай дверь опечатал.
Спустившись вниз, услышал голоса в прихожей. Жена Фиты сказала:
"Спасибо большое, Аркадий Ильич, все у меня есть". - "Смотрите, если что
надо, не стесняйтесь, мы с женой всегда рады будем помочь".
Увидев вышедшего Зуйкова, жена Фиты сказала:
- Это наши соседи по даче. Вот Аркадий Ильич последним в тот вечер и
видел Анатолия Ивановича.
- Да-да! - как-то гордо сказал сосед. Это был человек лет семидесяти,
в синих спортивных брюках, в такой же блузе, поверх которой надета теплая
куртка, и в кедах.
- Если вы не прочь, мы побеседуем, а, Аркадий Ильич? - предложил
Зуйков.
- Бога ради! - откликнулся сосед.
- Евдокия Федосьевна, а вы не знаете, кто делал фотографии? - спросил
Зуйков.
- Почему же не знаю? Корреспондент телевидения Желтовский, они были
хорошо знакомы с Анатолием Ивановичем, приятный, веселый человек.
- Он хороший мастер, - кивнул Зуйков, думая о своем. - Ну что ж,
Евдокия Федосьевна, я на первый случай вроде закончил. Вы уж извините,
служба такая. Да, комнату наверху я все же опечатал. Может еще раз
придется заглянуть, не обессудьте.
- Что уж теперь...
Попрощавшись, Зуйков вышел вместе с соседом, остановились за воротами
дачи.
- Так где вы видели Анатолия Ивановича последний раз? - спросил
Зуйков.
- В тот вечер, пожалуй, уже была ночь, начало двенадцатого, я пошел
прогулять своего спаниеля. Маршрут у нас с ним один: от нашей дачи, вниз
по дороге до шлагбаума, оттуда назад. Когда возвращались, я и встретил
Анатолия Ивановича, почти у шлагбаума, он трусцой спускался вниз, к
станции. "Куда спешите, сосед?" - спросил я. - "Прогуляться перед сном", -
не останавливаясь сказал он. - "Что ж на станцию? Идемте по лесу", -
предложил я. "Извините... Я... пробежечкой... А вы с собачкой... оно
долго", - ответил и ушел или убежал, как хотите. Меня удивила его
нелюбезность и торопливость. Уже поднявшись наверх, к лесу, я оглянулся и
увидел, что он уже на платформе на Москву обменивается рукопожатием с
каким-то человеком.
- А вы могли бы его описать? - спросил Зуйков.
- Что вы! Темно ведь было. Разве что точно видел, что он гораздо ниже
Анатолия Ивановича, а у нас с Анатолием Ивановичем рост один: 178
сантиметров. А тот ему едва до плеча доставал.
"Значит тот человек не высок, где-то метр шестьдесят пять-шестьдесят
восемь", - отметил про себя Зуйков.
- Вот, пожалуй, и все, - сказал сосед.
- Что ж, спасибо, Аркадий Ильич, - протянув руку, Зуйков попрощался и
пошел к "Волге", припаркованной у штакетника.
- Куда едем, Антон Трофимович? - спросил шофер.
- На работу...
Поднявшись к себе и сняв пальто, Зуйков первым делом извлек из
карманов ключи, блокнот и завернутые в бумагу клочки разорванных
фотографий. Он высыпал их на стол и попытался сложить из цветных
разрозненных мозаичных кусочков что-то цельное, понятное. Но ничего не
получалось. Он сгреб их и высыпал в конверт. Затем взялся за блокнот,
тщательно перелистал его страничку за страничкой. В итоге он выписал на
отдельный лист бумаги семнадцать номеров телефонов. Они были разнесены
Фитой по алфавитным страницам, но нигде не указывалось, чьи они. Видимо,
Фита знал их принадлежность, что говорило о том, что номера эти были для
него значимы, помнил по цифрам, кому они принадлежали. Номера были шестии
семизначные. Первые явно не московские, вторые могли быть и московскими, и
других городов, как России, так и иных государств СНГ. Все это предстояло
выяснить. Зуйков позвонил, вызвал сотрудника.
- Постарайтесь установить принадлежность этих телефонов, - сказал
Зуйков, когда тот вошел, и отдал ему бумажку. - В этом конверте
разорванные фотографии, отдайте экспертам, пусть попробуют сложить...
Затем он позвонил в приемную Фиты. Ответил женский голос:
- Слушаю, приемная.
Назвавшись и представившись, Зуйков сказал:
- Мне нужна Ада Георгиевна.
- Я Ада Георгиевна.
- Ада Георгиевна, хотел бы с вами повидаться.
- Завтра годится? - спросила она.
- Хорошо бы. В какое время?
- Давайте после четырех. Скажите, куда приехать.
Он попросил ее приехать к половине пятого, сказал куда и где получить
пропуск...
К концу рабочего дня вошел сотрудник.
- Садитесь, - предложил Зуйков. - Ну что?
- Из семнадцати номеров четыре шестизначных. Принадлежность
установить практически невозможно. Из оставшихся тринадцати - девять
московских, остальные - загадка, они могут быть во многих городах на
территории бывшего СССР, где семизначная система.
- Это я без вас понял, - буркнул Зуйков. - Ладно, давайте московские.
- Два номера - это служебный и домашний телефоны генерала, - он
назвал знакомую Зуйкову фамилию высокого чина из МВД. - Один телефон
бывшей госдачи ЦК КПСС, последний телефон принадлежит посольству Ирана.
- Кто сейчас хозяин дачи ЦК КПСС?
- Не знаю.
- Выясните! Дальше!
- Еще один - домашний некой Ады Георгиевны Голодышиной.
- Дальше!
- На страничке с буквой "Я" телефон какого-то Якимова Рудольфа
Петровича. Еще один квартирный - Жигалова Олега Олеговича. Есть еще
телефон какой-то Скорино Евгении Францевны.
- Все?
- Да.
- Хорошо. Установите, кто такие Якимов, Жигалов, Скорино.
- Теперь фотографии, товарищ полковник, - он достал из папки три
плотных листа бумаги, на которых были наклеены, собраны воедино кусочки,
сложившиеся в три фотографии. - Получилось не очень. Многих фрагментов не
хватает, есть пробелы и там, где верхняя пленка отделилась от основы.
Основа есть, а самой пленки с изображением нет, видимо, уничтожали
фотоснимки с большим рвением.
Зуйков рассматривал снимки. На двух он нашел Фиту, еще каких-то двоих
людей, на третьем возник в полуоборот еще один с рыжими волосами. Зуйков
узнал: все эти люди были на похоронах Фиты. На фотографии они стояли то ли
в вестибюле, то ли в холле на фоне какого-то киоска, возможно, сувенирного
- виднелись на витрине зажигалки, игральные карты, бижутерия. Все это
Зуйков рассматривал через лупу, но полное представление составить не мог -
многих фрагментов действительно не хватало, и куда они подевались, ломать
голову не имело уже смысла.
- На какой бумаге отпечатаны эти фотографии? - спросил Зуйков. - На
"AGFA", на обороте есть фирменные знаки.
"Скорее всего и эти снимки делал Желтовский", - подумал Зуйков,
вспомнив, что те, дачные, семейные, сделанные Желтовским, тоже на этой
бумаге.
- Установите нынешних владельцев дачи ЦК КПСС.
Зуйков посмотрел на часы, было без восемнадцати шесть. Он позвонил в
приемную Фиты. Трубку сняла Голодышина.
- Ада Георгиевна, простите, беспокою еще раз. Это Зуйков. Скажите,
пожалуйста, какие у Анатолия Ивановича были служебные телефонные
справочники?
- Совминовский, Госдумы и еще один как бы личный, толстый такой, как
большой блокнот с алфавитом. Туда он записывал телефоны и адреса. Он у
него на письменном столе лежал всегда.
- У меня к вам просьба: просмотрите внимательно все три, не попадутся
ли вам такие фамилии: Жигалов, Якимов, Скорино, бывшая госдача ЦК КПСС и
генерал... - он назвал фамилию.
- Скорино работала помощницей у Анатолия Ивановича. Она ушла на
пенсию. Остальное я посмотрю. Вам сейчас нужно или терпит до завтра?
- Терпит. Мы же увидимся, - пришедшая в голову Зуйкова мысль
требовала проверки.
Прошло два дня. Миша не пришел, не звонил. Борис Сергеевич Брустин
запаниковал. В голову полезли всякие ужасные истории, которыми жила
столица. Утром третьего дня Брустин отправился с письменным заявлением в
милицию. Майор, прочитав заявление, стал успокаивать: "Да не паникуйте вы.
Ну загулял парень, дело молодое. Появится. У нас таких заявлений полно.
Потом выясняется, что исчезнувшие веселились. Бывает и не по два-три дня,
по неделям гуляют... Ладно, займемся и вашим сыном".
Брустин видел, что майор с неохотой принял его заявление и понял, что
поиск пропавших людей - дело, которым не спешат заняться, есть кое-что
поважнее. Но он принял решение. Первое, что надо было сделать - поехать на
Мишину работу. Старенький "Москвич" стоял во дворе, Борис Сергеевич
прогрел двигатель, проверил в бардачке, на месте ли сумочка, где его и
Мишины права и техпаспорт, и поехал на СТО.
Начальник смены сидел у себя в каморке, в которую Брустин прошел
через весь цех.
- Вы по какому делу? - спросил начальник смены, разглядывая Брустина
и соображая: "Не инвалид ли какой с жалобой. От них всегда чего-нибудь
жди".
- Я отец Миши Брустина.
- О! Что это он забастовал? Заболел, что ли?
- Нет. Позавчера он не вернулся с работы. По сей день.
- Как так?
- Не вернулся, не позвонил. Сегодня третий день пошел.
- Да я сам видел, как он запирал свой шкаф, взял сумку с
инструментами и ушел. Вместе с Рубеном.
Рубен был Мишиным близким приятелем, вместе ходили в школу, он часто
бывал в доме Брустиных.
- Можно поговорить с ним и с другими слесарями, кто был в ту смену?
- Конечно! Идемте.
- Я хотел бы сперва посмотреть его шкафчик. Но у меня нет ключа.
- Откроем.
Они вышли в цех, Брустина сразу окатил шум. Лязгал металл, работали
двигатели, с выхлопных труб куда-то под пол уходили насаженные на них
толстые шланги.
Шкафчик Миши вскрыли монтировкой. Пока начальник смены пошел звать
Рубена с мойки, Брустин под любопытными взглядами слесарей осматривал
шкафчик. Висела рабочая одежда, берет. На полочке лежали ключи от какой-то
