окруженными снежными стенами паукарутами. Поземка, похожая на белую бороду,
вилась возле хижины. Над мерзлой пустыней царили только тьма и смерть.
Внутри паукарута желтым огоньком светилась масляная лампа, освещая черную
шкуру уларуаква, поддерживающие ее белые ребра, смеющиеся лица парамутанов.
Они макали куски тухлого мяса в открытый пузырь с жиром, кормили детей и то
и дело разражались хохотом, когда те размазывали по лицу сало.
Армун было приятно их общество, и даже постоянное внимание Калалеква,
вечно пытавшегося ее обнять как только она оказывалась рядом, не докучало
ей. Они были другими, не такими, как она, вот и все. Они делили внимание
женщин между собой, и никто не обращал на это внимания. Только
посмеивались. Но темперамент Армун был не таким, как у них. И она не могла
так же бурно радоваться,
Но она улыбалась их шуткам и не забеспокоилась, когда Харл присоединился
к смеющимся. Они расступились, давая ему место, - некоторые как обычно
трогали его светлые волосы, это развлечение никак не могло надоесть им.
Между собой они звали тану эрквигдлитами, сказочными людьми. Сами для себя
они были ангурпиаквы - истинные, настоящие люди. Армун понимала их
разговор, ведь в паукарутах она проводила уже вторую зиму. Когда парамутаны
приняли их, она была рада, что осталась в живых; она очень ослабела тогда,
совсем исхудала и все беспокоилась, как Арнхвит будет себя чувствовать в
этом странном месте. Все здесь было совершенно иным: еда, язык, образ
жизни. Время шло очень быстро, и она сумела приспособиться, поэтому вторая
зима нагрянула прежде, чем она успела осознать ее приближение.
Третьей зимы она здесь не проведет - Армун это знала. Весной она
постарается объяснить им, что ей нужно уйти. Силы вернулись к ней, мальчики
отъелись. Надо уходить, ведь Керрик наверняка уже узнал от саммадов об их
бегстве. И он решит, что они погибли. Темная мысль стерла улыбку с ее лица.
Керрик! Она должна идти к нему на юг, в то особенное место, где жили мургу
и которое сожгли охотники, в далекие неведомые края...
- Алуторагдлакв, алуторагдлаквокв! - произнес Арнхвит, теребя ее за
колено.
Сильный мальчишка, он уже встретил свое третье лето; он взволнованно
тараторил, показывая неровные еще зубы. Она улыбнулась и стерла с его лица
остатки жира.
- Что ты хочешь? - спросила она на марбаке.
Она поняла его, но не хотела, чтобы сын разговаривал только
по-парамутански. И так уже они общались с Харлом лишь на языке их хозяев.
- Хочу оленя! Моего оленя!
Заливаясь смехом, он барабанил по ее колену маленькими твердыми
кулачками. Армун покопалась в груде мехов и отыскала игрушку. Она сделала
ее из кусочка оленьей кожи, прикрепив вместо рогов изогнутые косточки.
Схватив ее, он со смехом убежал.
- Ешь больше, - произнесла Ангаджоркакв, усаживаясь рядом и протягивая к
ее рту пригоршню белого жира.
В тепле паукарута она сбросила почти всю одежду, обнажив покрытые шерстью
груди. Армун пальцем зацелила немного жира и отправила в рот. Ангаджоркакв
горестно зацокала языком.
- Жила-была женщина, которая не хотела есть наловленную рыбу, - начала
она. У Ангаджоркакв на все находилась сказка и присказка, в каждом, даже
пустяковом, событии она видела смысл. - Рыба была очень большой и толстой,
она смотрела на нее, поблескивая чешуей, и ничего не понимала. "Скажи мне,
- спросила рыбина, - почему ты не хочешь меня есть? В глубинах моря я
услыхала заклинания рыбака и схватила крючок с яркой наживкой. Я проглотила
наживку, как и положено рыбе, а ты не хочешь есть меня, Почему? " Когда
женщина услышала это, она рассердилась и сказала, что не рыбе учить ее, а
есть или не есть - ее собственное дело. Но рыбий дух услышал ее речи и
разгневался еще больше, он поднялся из темных глубин океана, где обитал, и
направился к поверхности моря. Он плыл быстро-быстро. И он проломил лед, а
потом открыл рот и проглотил паукарут со всеми шкурами, и ребенка, и
масляную лампу, и женщину тоже. Вот что бывает с теми, кто отказывается
есть. Ешь!
Армун слизнула жир с пальца.
- Когда окончится буря и вернется солнце, когда станет тепло, мы с
мальчиками уйдем...
Громко взвизгнув, Ангаджоркакв выронила пузырь и, зажав уши, принялась
раскачиваться из стороны в сторону. Услышав шум, Калалекв поднял
расширившиеся от изумления глаза, потом поднялся на ноги и отправился
посмотреть, что вызвало такой переполох. От жары он сбросил с себя всю
одежду, и гладкая бурая шерсть его лоснилась в свете масляной лампы. До сих
пор Армун не могла привыкнуть к тому, что все парамутаны покрыты шерстью с
ног до головы. Зажав хвост между ног, Калалекв благопристойно прикрывал его
пушистым кончиком признаки пола.
- Ангаджоркакв издала звук великой печали, - проговорил он, подавая
Женщине кость, которую принес с собой. - Вот посмотри, я сделаю из нее
свисток, на нем будет уларуакв, и звуки будут выходить у него изо рта.
Ангаджоркакв оттолкнула его руку, не желая слишком быстро расставаться со
скорбью.
- Сейчас зима, сейчас темно, но волосы эрквигдлитки словно солнце
освещают паукарут. Мы едим, и смеемся, и нам тепло. А теперь... - она
застонала, раскачиваясь из стороны в сторону... - теперь Армун уйдет, и
светлые мальчики с ней вокруг станет темно.
Калалекв открыл от изумления рот.
- Но они не могут уйти, - проговорил он. - Когда задувает метель, смерть,
разинув пасть, караулит возле паукарута. Тот, кто ушел из паукарута, ушел к
ней в зубы. Они не уйдут, и нечего плакать.
- Весной, - проговорила Армун, - мы уйдем весной.
- Видишь, - отвечал Калалекв, поглаживая Ангаджоркакв по шерстке, чтобы
успокоить. - Видишь, они остаются. Лучше съешь чего-нибудь. Они остаются.
Парамутаны жили только сегодняшним днем, наступление каждого нового утра
было для них удивительным праздником. Армун молчала, - ведь она уже
решилась. Они уйдут, как только достаточно потеплеет. Она вылизала пальцы
дочиста. Надо есть, чтобы хватило сил на дорогу. Ведь придется идти далеко
на юг.
Ночью метель прекратилась, и, когда утром Калалекв раздвинул шкуры на
дымовом отверстии, внутрь хижины проник тоненький луч солнца. Все
обрадованно заголосили и принялись разыскивать в кучах шкур свою одежду,
разражаясь хохотом, если под руку попадались чужие вещи. Пурга продержала
их взаперти невесть сколько дней, и дети повизгивали от нетерпения. Крепко
держа извивающегося Арнхвита, Армун натягивала на него нижнюю одежду с
мехом внутри. Сверху надевались более толстые шкуры, потом капюшон, теплые
сапоги, рукавицы - все, что помогало выжить здесь, на крайнем севере.
Калалекв ползком, пыхтя, пробивался наружу сквозь снег, навалившийся у
окончания выходного тоннеля. Вход осветился, потом потемнел, пока Калалекв
выбирался - и наконец внутрь хлынул яркий свет. Внутри опять начался смех,
все подталкивали друг друга к выходу.
Армун сначала отпустила мальчиков и последовала за ними. Выбравшись
нарубку, она прикрыла глаза ладонью. После сырого тепла паукарута, запахов
мочи и тухлого мяса, свежий воздух был восхитительным.
Вокруг белыми холмиками были разбросаны паукаруты. Из них на солнечный
свет выползали парамутаны, криками и смехом приветствуя друг друга.
Огромной бледно-голубой чашей накрывало их небо, по которому нетерпеливо
ползли редкие облака, за краем льдов оно тонуло в темной синеве океана.
Лодки возле края воды были завалены снегом.
Кто-то тревожно крикнул, показывая рукой:
- Там в море уларуакв!
- Не может быть!
- Это не уларуакв, это одна из наших лодок!
- Значит, это Ниумак, только его лодка еще не вернулась. Но он должен
быть мертв: мы спели смертную песню и ему, и всем, кто был с ним.
- Поторопились! - расхохотался Калалекв. - Они одурачили нас на этот раз.
Теперь они нам это припомнят.
Харл со всеми бежал к приближавшейся лодке.
Арнхвит отстал, споткнулся и негодующе завопил, упав в снег. Армун
подхватила его и вытерла слезы - ревел он в основном от обиды.
Общими силами лодку быстро извлекли из воды и уложили вверх дном рядом с
остальными. Арнхвит стоял, держа Армун за руку; он успокоился и с интересом
смотрел на вернувшихся. Ниумак отправился к жилищам, все заторопились
следом, стараясь прикоснуться к его одежде, чтобы удача, сохранившая жизнь
четверым охотникам, перешла и к остальным людям в стойбище. Это же надо -
выжить в такую пургу! Все четверо устало опустились на снег, жадно припав к
поднесенным чашам и вынесенным отборным кускам мяса. Когда прибывшие стали
удовлетворенно поглаживать животы, начались вопросы. Ниумак поднял вверх
ладони, требуя молчания, и умолкли даже малые дети.
- Вот что случилось, - проговорил он, и все неслышно придвинулись ближе,
чтобы лучше слышать. - Мы уже видели здешние льды, когда начался буран. Мы
уже представляли себе наши паукаруты, тепло их, еду и играющих детей,
чувствовали запах их шерсти и готовы были вылизать малышей языком... но
начался буран и унес нас отсюда.
Он сделал паузу и поднял руку. Слушатели немедленно разразились
горестными воплями, мгновенно прекратившимися, едва он уронил руку вниз.
- Мы не могли добраться до льда и паукарутов, мы могли только спасаться в
ней, но не могли выйти на берег, потому что там всюду скалы, как всем
известно. А потом ветер переменился, и нас снова вынесло в открытое море,
тогда мы сами спели свою смертную песню.
Тут слушатели вновь горестно застонали, и повествование долго еще
продолжалось подобным образом. Никто не перебивал - всем хотелось знать
подробности. Но усталый Ниумак начал замерзать, и наконец история
завершилась.
- В последний день шторм стал слабее, и нас принесло к берегу, но волны
были еще слишком высоки, и мы не стали высаживаться. А теперь узнайте
странную вещь. Там, на берегу, есть пещера, именуемая Оленьей, потому что
на своде ее нарисован олень. Из нее выскочили двое наших братьев и стали
махать руками. Но ветер гнал нас назад. Мы хотели присоединиться к ним,
переждать непогоду в теплой пещере, но не смогли. Кто они? Все ли наши
здесь? Все ли лодки вернулись? Есть ли поблизости другие парамутаны? Обычно
такого не бывает зимой. А потом мы приплыли сюда, и вы увидели нас, и вот
мы здесь; и теперь я отдохну.
Армун остолбенела, она смотрела вперед и ничего не видела. Она знала, кто
был в этой пещере на берегу, знала... Словно кто-то нашептывал ей:
"Керрик". Только он мог оказаться здесь с другим охотником. Только он. У
нее не было ни малейшего сомнения. Она знала это, знала, и слова Ниумака
только подтвердили то, что она понимала и так. Наконец-то он пришел за ней.
Он узнал, что ее нужно искать на севере. А теперь она должна идти навстречу
ему.
Наконец оцепенение оставило ее, и она обернулась.
- Калалекв! - закричала она. - Мы должны немедленно отправиться к этой
пещере. Я знаю, кто там. Это мой охотник. Это Керрик.
Калалекв открыл в изумлении рот. Эрквигдлитка часто удивляла его. Но он и
не подумал усомниться. Встав, он вспомнил слова Ниумака.
- Хорошо, что твой охотник здесь, что он в безопасности и тепле... так
говорил Ниумак.
- Это не так, - сердитым голосом сказала она. - Он не парамутан и не
может быть здесь в безопасности. Он же тану, он пришел в эти края. он нес с
собой пищу и был застигнут пургой. Надо идти на помощь.
Когда смысл ее слов дошел до Калалеква, тот крикнул:
- Лодка, моя лодка! Спускаем лодку на воду!
Армун обернулась и увидела, что Ангаджоркакв смотрит на нее
округлившимися глазами.
- Будь добра, - сказала Армун, - пригляди за Арнхвитом, пока я не
вернусь. Сделаешь это?
- Тебе не надо плыть, - неуверенным голосом ответила Ангаджоркакв.
- Я должна.
Когда она добралась до края льда, лодка была уже на воде, и в нее
укладывали припасы. Рядом с Калалеквом суетились еще четыре парамутана, уже
разбиравшие весла, не дожидаясь окончания приготовлений. Она спрыгнула в
лодку, и легкий ветер с севера понес их в море.
Они гребли до вечера. Отвесные скалы, обрывавшиеся в воду, не позволяли
