ударила ее (Эрлис знавала хозяек, которые никогда не кричали, зато били
немилосердно). Так же - без крика и затрещин - тетушка Йела обращалась и
со своими собственными детьми, а их у нее было четверо - трое сыновей и
крохотная дочка, все в мать - темноглазые, смуглые и непоседливые.
Когда первое удивление прошло, и Эрлис поняла, что это не прихоть
новой хозяйки, что так будет всегда, в ее руках стали появляться ловкость
и сноровка, и она впервые почувствовала удовлетворение от собственной
работы. И - тоже впервые - полюбила Йелиных детей. До сих пор все
хозяйские малыши казались ей только несносными плаксами и привередами.
Тетушка Йела часто рассказывала ей о себе. Замуж она вышла совсем
молоденькой, чтобы спасти завязшую в долгах семью. Но жертва оказалась
напрасной, и когда вскоре землетрясение разрушило город, а родные Йелы
остались без крова над головой и без куска хлеба, Котьер спокойно
предоставил им возможность помереть с голоду. Йела не оправдывала своего
бессердечного мужа, однако твердо была убеждена в одном: он стал таким
потому, что с ним самим тоже обращались жестоко. Годы, проведенные в доме
Котьера, не заставили саму Йела разувериться в людях. "В детстве родители
вложили в меня много добра. Его надолго должно хватить", - говорила она.
Теперь тетушка Йела воспитывала своих детей, пытаясь разрешить
неразрешимое: вырастить их "людьми, а не лавочниками" (в ее устах это
слово звучало самым резким ругательством - видно, жива еще была память о
Толстом Котьере) и вместе с тем сделать их судьбу счастливой. Мать хотела
видеть их добрыми и честными, а добрым и честным несладко живется.
На почетном месте в доме стояли книги в кожаных переплетах. Соседи
пожимали плечами; вот уж нашла куда выбросить кучу денег! Еще и на
учителей тратится. Вишь, хочет сделать детей грамотеями, да добро бы хоть
только своих, нет же, и эту девчонку приблудную взялась учить!.. Однако
Йела не обращала внимания на пересуды и насмешки - знала, что и зачем
делает.
Йелины дети, случалось, болели, и тогда в доме появлялся Крейон,
известный в Гресторе ученый-врачеватель. Эрлис и раньше много слышала о
нем, а впервые увидела, когда ее вытащили из-под обломков приюта.
Спокойный худощавый человек с небольшой бородкой и внимательными
задумчивыми глазами осмотрел ее и сказал: "Повезло девочке. Теперь долго
жить будет".
Что и говорить, в городе Крейона почти все считали чудаком, но к его
чудачествам относились снисходительно. Все знали: если больному не поможет
Крейон, то не поможет и никто другой. Его приглашали даже в замок. Богатые
лавочники прощали ему то, чего не простили бы никому другому - неумение
обращаться с деньгами. Они давали ему добрые советы, предлагали свои
услуги, но Крейон вежливо отказывался. Он жил вдвоем с матерью в небольшом
доме на окраине, одевался скромно, всегда ходил пешком и не собирался
менять свой образ жизни.
Тетушка Йела как-то раз сказала Эрлис: "Не подумай, что я влюблена в
Крейона. Но во всем Гресторе он - единственный, кого бы я хотела видеть
своим мужем".
Йела была еще молода, я ее красоты не стерли ни годы жизни с
нелюбимым и жестоким супругом, ни постоянные заботы и хлопоты по дому,
однако после смерти Котьера она отказала многим выгодным женихам и в конце
концов продала лавку. Богатое наследство дало вдове независимость. Теперь
ничто не мешало ей жить так, как она считала нужным.
Йела и Крейон заставили девочку посмотреть на мир другими глазами. Но
и в дом тетушки Йелы "счастливица" Эрлис не принесла счастья. Неожиданная
беда, охватившая всю страну, не обошла и эту семью.
В Гресторе началась черная лихорадка, страшная, безжалостная болезнь,
позже поразившая и другие города.
Вначале заболела дочка Йелы, малышка Вейя. И когда она горела в жару,
когда захлебывалась от приступов хриплого кашля, а на тельце проступали
синевато-черные пятна, которые неумолимо увеличивались. Эрлис впервые в
жизни поняла, как горько и тяжело на сердце от невозможности помочь тому,
кого любишь, уменьшить его боль. Да что она - даже Крейон опустил руки. С
подобной болезнью он раньше не сталкивался, хотя и слышал о ней. "Я должен
узнать" как бороться с этой напастью, - говорил он Йеле. - Я найду
лекарство. Но время-мне нужно время". А времени как раз и не было. Вейя
умирала. Да и чуть не в каждом доме уже появились больные. Черная
лихорадка распространялась быстро.
По приказу Крейона мертвых не хоронили, а сжигали. Когда выносили
Вейю, тетушка Йела не голосила, не плакала, только стонала так, что Эрлис
стало жутко.
Недобрые предчувствия оправдались: через несколько дней заболели один
за другим все три сына Йелы, а потом и она сама. Эрлис продержалась дольше
всех. Она почти совсем не спала и утратила счет времени, разрываясь между
четырьмя больными, у которых не было сил даже голову поднять. Крейон не
приходил. Искал лекарство или слег сам? Последнее было намного вероятнее,
но девочка не хотела в это верить. Она сопротивлялась недугу как только
могла, пока не поняла. Что ее помощь уже не требуется ни тетушке Йеле, ни
Йелиным сыновьям.
В короткие минуты просветления Эрлис видела возле себя Крейона, но
она так много думала о нем и так ждала его, что не могла понять, сон это
или явь.
И когда девочка впервые надолго пришла в себя, когда убедилась, что
Крейон и вправду возле нее, то спросила, еле шевеля сухими потресканными
губами:
- Ты... лекарство нашел?
- Нашел, - ответил он.
Чудодейственное средство оказалось на удивление простым. Отвар
ирубеи, растения, считавшегося сорняком, намного облегчал ход болезни.
Ирубея росла повсюду, достаточно было руку протянуть, чтобы нарвать целую
охапку. Как только узнали о ее целебных свойствах, смерть начала
отступать. Но ни семье тетушки Йелы, ни матери самого Крейона это зелье
было уже ни к чему.
Молодость брала свое, и силы быстро возвращались к Эрлис. Как только
она немного окрепла, то с радостью взяла на себя часть домашней работы.
Чем только могла, девушка старалась отблагодарить Крейона за его заботу.
Все в доме блестело чистотой. Крейон был равнодушен к изысканным блюдам,
зато все, что он ел, было самым свежим, самым лучшим из того, что можно
купить на рынке. Уроки тетушки Йелы не прошли даром.
Текли дни. Эрлис была уже совершенно здорова и каждый день ожидала,
когда же ее выгонят из этого рая. Конечно, она теперь все умеет делать и
нигде не пропадет, а все же...
И вот однажды утром Крейон пригласил ее зайти в комнату, в которой
она еще ни разу не была. Ей не разрешалось даже убирать там. Эта комната с
покрытыми голубой краской стенами вызывала у девушки почтительный страх:
именно тая Крейон готовил лекарства и проводил опыты. Эрлис застыла на
пороге, удивленно разглядывая длинные полки со странной посудой,
непонятные приспособления, высокие и низкие столы, тоже выкрашенные в
голубой цвет...
- Я долго к тебе присматривался, девочка, - сказал Крейон. - Теперь я
знаю: у тебя ловкие руки и быстрый ум. Одному мне трудно: нужен еще
кто-то, кто помогал бы и в доме, и тут, - он обвел взглядом голубые стены.
- Если хочешь, оставайся. Я постараюсь научить тебя тому, что знаю сам.
Эти знания всегда тебе пригодятся, и, может, со временем ты тоже сможешь
лечить других. Но предупреждаю; будет нелегко.
Голос Крейона звучал серьезно, даже чуть торжественно... Такого Эрлис
не ожидала. Жить в этом доме, помогать Крейону, учиться у него!..
- Я согласна! - выпалила она не раздумывая.
- Не торопись с ответом, Эрлис.
- Остаюсь у тебя! Вот и все.
Вначале Эрлис заходила в голубую комнату, как ,в волшебный дворец.
Все казалось ей загадочным и непонятным. Когда Крейон сливал в высоком
узком сосуде две прозрачные жидкости и они вдруг становились
молочно-белого или же ярко-красного цвета, она чувствовала, как внутри у
нее все замирает.
Но с каждым днем неизвестного становились все меньше и меньше. Эрлис
могла уже сама приготовить и развесить на порции некоторые простые
лекарства. Вот когда пригодилось ей умение писать и считать! Не все
давалось одинаково легко, но теперь она стала настойчивой и упорной. И как
же благодарна была она за все покойной тетушке Йеле...
Эрлис знала уже названия и свойства многих растений в Гресторе и
вокруг него. Только теперь поняла она, почему Крейону удалось довольно
быстро найти лекарство от черной лихорадки: он искал не наугад, он знал,
что именно ему нужно! На мысль использовать ирубею его натолкнуло то, что
в селах ее листьями кормили при некоторых болезнях скот. Сперва он начал
пить отвар сам, а когда убедился, что лекарство помогает, стал давать его
другим.
Везде, где раньше Эрлис видела чудо, был только бесконечный труд
Крейона, труд его мысли и его рук.
Он недаром предупреждал ее о трудностях. Девушка училась перевязывать
раны, ходить за тяжелобольными. Она видела мужество и выдержку Крейона
даже в самых сложных ситуациях, прониклась к нему еще большим уважением и
старалась во всем ему подражать.
Теперь Эрлис и впрямь готова была поверить, что она счастливица!
Но и на этот раз счастье ее длилось недолго. К власти пришел новый
правитель, Сутар, и настали иные времена.
III
"Эх, Витка ты моя, - вспомнились вдруг мамины слова, - и в кого ты
только такая удалась? Куда ни пойдешь, за тобою золотые вербы растут.
Непременно куда-нибудь встрянешь..."
И вправду, вот это уж точно - встряла! Или, может, влипла? Тоже
выразительно звучит. Знала бы мама... Непременно сказала бы, что такое
только с ее Виткой и могло случиться. Ну ладно, что теперь делать-то? Как
из этой очень странной истории теперь выбираться? И Вита решила в конце
концов во всем положиться на чернобородого. Уж если кто и может ей помочь,
так только он один.
Они долго брели в лабиринте узких коридоров, куда-то сворачивали,
карабкались вверх, иногда чуть ли не ползли; песок осыпался им на головы,
лез в глаза, скрипел на зубах. Часть пути пройти пришлось по щиколотки в
воде. Чернобородый взял Виту за руку, но она все равно поскользнулась и
сильно ушибла ногу о камни на дне. Вновь начался крутой подъем. Отдохнуть
бы хоть минутку! Но ее спаситель не останавливался. Наконец он убавил шаг
и погасил об землю факел - впереди пробивался свет.
Выход из подземелья прятался среди колючих кустов. Чернобородый
придерживал ветки, чтобы те не хлестали ее по лицу. Они пробрались сквозь
заросли и очутились на задворках покинутого полуразрушенного дома.
Незнакомец внимательно оглядел Виту с головы до пят, затем отряхнул
пыль и грязь с ее плаща и накинул его на нее так, чтобы прикрыть лицо;
жестами дал понять, что сандалии придется снять. Девушка видела: он
спешит, беспокоится, а потому быстренько расстегнула пряжки, кое-как сбила
землю с подошв, запихнула обувь в свою небольшую, но вместительную сумку и
снова забросила ее на плечо под плащ.
Они обошли развалины и оказались на улице, по обеим сторонам которой
стояли довольно высокие - в три и четыре этажа - дома, выкрашенные в яркие
цвета: синий, зеленый, красный... Какой пестрый поселок, подумала Вита.
Только почему же людей не видно?
Босые ноги ступали по утоптанной, гладкой земле. Ни цветов, ни
деревьев, только жухлая трава возле стен домов. Ставни прикрыты. И тишина,
мертвая тишина.
Взгляд Виты упал на толстый столб, окованный обручами из золотистого
металла. Большой круг висел на нем чуть выше человеческого роста. Она
