нахальство часто уживаются вместе, и повел меня в дом, где было
несколько комнат. В комнатах на скамейках из кирпича сидели
ученики. И каждым классом ведал Старший брат, помошник Отца
школы. В нашем классе, для самых маленьких Старший брат был
глубоким старцем и годился нам в прадеды. Зато в среднем классе
старший брат был молодым мужчиной.
Старший брат готовил к нашему приходу нужные таблички с
правильно написанными знаками, а мы под его руководством
разбирали эти таблички, учили слова и знаки наизусть,
переписывали их в классе.
В первый же день на ногу моему соседу забрался скорпион, а
он, оказывается боялся скорпионов и испуганно взвизгнул,
прервав объяснения Старшего брата. За это в перерыв Старший
брат подвел соседа к владеющему розгой, кривоногому
широкоплечему невысокому человеку с руками, обросшими волосом.
Владеющий розгой растянул моего соседа на полу и, облизнувшись,
ударил его гибким прутом поперек спины. Я до конца дня с ужасом
смотрел на это красный след от розги. А соселд был совсем
маленького роста и, как оказалось, очень пугливый. Старший брат
объявил нам, что так будет со всеми, кто станет нарушать
полрядок, или плохо выполнит задание на дом, или опоздает на
уроки.
Но потом мы поняли, что наш Старший брат был вовсе не
злобным, и даже три удара розгой редко кому давал, а в других
классах были такие, что прописывали и по пять и даже по десять
ударов.
Дома же меня никогда не наказывали, и я до сих пор не могу
смотреть без внутреннего содрагания, когда бьют человека.
* * *
Я не могу смотреть без внутреннего содрагания, когда бьют
человека и тем более, малыша.
Мне же достался удар розгой на третий день.
В конце дня Владеющий розгой обычно выкликал
несколькомальчиков, они выстраивались перед всеми, а потом
послушно по очереди вытягивались на полу. И Владеющий розгой
хлестал каждого, сколько положено. И вдруг на третий день
выкликнул меня. Вместе с пятью другими. Оказывается, те пятеро
во время перерыва громко играли на улице перед школой. Я с ними
не играл, а разговаривал со своим соседом, 6но Владеющий розгой
решил, что я тоже был с ними. Заикаясь от страха, я начал было
оправдываться, но мне зашептали, что лучше признаться в своей
вине, инче я получу в два раза больше ударов. А если не
признаюсь опять, то получу еще столько же. И тогда я вытянулся
перед Владеющим розгой, и, подтянув набедренник, сжал зубы.
Многие во время наказания кричали и плакали, но я не вскрикнуло
и также молча после двух ударов ушел в класс.
Соседпрошептал, что у меня на спине две страшные полосы,
но я их не видел,а только чувствовал боль. Но вечером, когда я
шел из школы домой, я старался поворачиваться к прохожим боком,
чтобы они не увидели мою наказанную спину и не смеялись.
Мама долго ахала надо мной и сунула горсть фиников,
отложенных к праздникам. Отец же смеялся:
-- Знал бы ты, как меня били! Мне однажды шесть ударов
досталось!
И все-таки скоро я стал лучшим учеником.
Некоторые знаки я изучил еще до школы. Отец брал иногда
работу домой. Каждый хозяин сдавал зерно и другие припасы в
храмовые хранилища. А писцы все записывали -- кто сколько сдал.
Отец приносил множество табличек и делал из них одну, общую.
Или наоборот: брал общую табличку и с нее расписывал подругим,
кому и сколько выдать зерна, рыбы, фиников, кунжутногго масла.
Я с ранних лет, сидя на корточках рядом перед входом в дом,
любил смотреть, как он работает.
Может быть поэтому многие знаки мне оказались знакомыми и
моя рука писала их увереннее, красивее, чем руки других
учеников. Скоро брат стал отличать мои таблички и похвалил их
перед Отцом школы.
Отец школы спросил, не хочу ли я заниматься с ним
дополнительно, и я согласился.
Заниматься отдельно с Отцом школы -- особая честь.
* * *
Заниматься отдельно с Отцом школы -- особая честь.
Но когда я сказал об этом дома, все всполошились. Ведь
отец и в урожайные годы получал на семью в месяц не так-то
много зерна, крупы полбы, кунжутного масла и фиников. Да еще за
городом у нас был наследственный огород. На нем мы выращивали
овощи. Рыбу мы ели только по праздникам, а мясо я пробовал в
детстве лишь несколько раз. В тот год, когда я аошел в школу,
многие посевы уничтожила болезнь, и урожай был слабый. И
поэтому всем выдавали особенно мало еды из хранилищ. И весь
вечер мама с отцом считали, сколько придется выделить за мое
отдельное обучение Отцу школы.
Утром родитель мой пошел вместе со мной и, как всегда,
почтительно кланяясь, заговорил с Отцом школы об оплате. Он так
и сказал, что счастлив был узнать об особом внимании к его
недостойному сыну. И пусть Отец школы сам назовет, сколько ему
приносить зерна в месяц.
Ответ поразил моего отца, и он еще несколько лет вспоминал
его слово в слово.
_ Я старый человек, у меня нет семьи и мне не нужно больше
еды, чем я съедаю. А платой мне пусть будут успехи в учении
твоего сына, потому что я разглядел в нем ученика, которого
ждал всю жизнь.
Все-таки однажды, уже потом, когда мы пригласили Отца
школы к себе домой, мы подарили ему новое одеяние.
А в то утро отец так и отходил от школы пятясь и кланяясь.
-- Если ты будешь старателен, а боги -- благосклонны к
нам, то я постараюсь передать тебе все свои знания, -- сказал
Отец школы в один из первых дней дополнительной учебы.
* * *
-- Я постараюсь передатьтебе все свои знания, -- сказал
Отец школы в один из первызх дней дополнительной учебы.
Учиться я любил, так же как и сейчас ежедневно стараюсь
приумножать свои познания.
В классе мы заучивали написание простых слов. Отдельно --
я заучивал слова сложные. В классе изучали названия трав. Я --
запоминал их свойства, а потом Отец школы привел меня к себе и
показал высушенные травы, которые росли в горах. А я и гор-то
никогда не видел.
-- Обычный писец этого может не знать, ты же -- помни их
все, -- говорил мой учитель.
В классе узнавали названия речных рыб. Я же рисовал на
земле еще и морских, хотя моря тоже не видел никогда. И так
было все годы учения. Я запоминал названия каменных предметов,
которыми пользовались наши предки, и которые теперь уже все
забыли. Решал трудные математические задачи, а в старших
классах постигал тайны нахождения руд и извлечения из них
металла. Вместе с Отцом школы мы разбирали старинные таблички,
в них рассказывалось о жизни других городов и других царей.
Каждый день я выходил из школы с грузом табличек и
переписывал их дома до темноты. Мне нравилось водить острой
палочкой по незатвердевшей глине. Я брал таблички, созданные
лучшими писцами прошлого и учился у них красоте знаков. Со
временем мне удалось их превзойти.
Однажды нашу школу посетил сам Эйнацир. Он уже и тогда был
также стар, как теперь. Отец школы, низко склонившийся перед
ним, с гордостью показал мои таблички.
-- Пусть так и пишет дальше, -- сказал Эйнацир
снисходительно, -- но отчего в его табличках столь мало слов,
прославляющую великую богиню Иштар?
Отец школы засуетился, сказал, что эти таблички посвящены
правилу вождения кораблей, что он первым делом учит детей
почитанию богов, но Эйнацир его уже не слушал.
Потом я специально сочинил несколько гимнов в честь
великой богини, они были посланы Эйнациру, но не знаю, стал ли
он их читать.
Теперь я вспоминаю с приятной грустью те времена. Сколько
раз мы сидели с Отцом школы голова к голове над какой-нибудь
редкой табличкой, разбирая ее смысл. Начинало темнеть, и
учитель мой ставил рядом светильник. Из под камня сыпались
искры на трут, наконец он начинал тлеть, слабенький огонек
переносился к фитилю. Сосуд для светильника был у Отца школы
очень старый, из серой пористой глины, слепленный руками его
бабушки.
-- Бабушки уже нет, а следы ее пальцев на глине -- живут,
-- любил повторять Отец школы.
С тех пор, как я стал с ним заниматься, меня не
наказывали. Но однажды я сделал такое, за что мог попасть не к
Владеющему розгой, а к городскому палачу. И лишь доброта
Гильгамеша спасла меня.
* * *
Лишь доброта Гильгамеша спасла меня.
На площади неподалеку от школы мы несколько раз затевали
игры с боевыми сетями. Учились набрасывать их друг на друга и
ловко от них уворачиваться. Умение владеть сетью -- искусство
особое, оно дается не каждому. Но такое свойство дали мне боги
-- если я занимаюсь каким-нибудь делом, то стараюсь постичь его
в совершенстве. Так было и с сетью. И скоро не стало ученика,
который мог бы увернуться от моих бросков.
Иногда около нас останавливаясь знаменитые воины,
показывали свои приемы. Иногда проходил сам Гильгамеш в
сопровождении богатыря Бирхуртура.
Мой папа рассказывал, что Гильгамеша в раннем детстве
уронили с корабля в реку. И если бы не сам Лугальбанда,царем у
нас назвали бы другого. С тех пор воспитателем к Гильгамешу был
приставлен Бирхуртур.
Гильгамеша любой мог узнать сразу. Хотя бы по одеждам. Мы,
дети, носили только набедренники. У многих рабов до конца жизни
одежды и не было. И воины тоже шли в походы в одних
набедренниках. Лишь в последние годы люди стали делать больше
тканей и носить одеяние. И уже этим отличаться от нас.
Он проходил мимо нас по площади рядом с Бирхуртуром в
своих ярких одеждах и приостанавливался, глядя на наши игры.
Наверно, ему тоже хотелось с нами поиграть, но царям забавы
простых людей недоступны. Бирхуртур, всегда носивший при себе
меч и кинжал, был суров, он быстро уводил будущего царя с
площади.
Но однажды Гильгамеш спустился к нам один и сразу
присоединился к нашей игре.
Мы увидели, как мастерски он владеет сетью. Обучение
Бирхутура не прошло впустую. Потом мы по очереди ловили сетью
его, и это тоже не сумел сделать никто. Наконец, сеть попала и
мне в руки. А я успел рассмотреть, что Гильгамеш отклоняется от
сети влево. При броске я учел это и с первого раза набросил
сеть на будущего царя.
И тут неожиданно с разных сторон площади с ужасом
вскрикнули два человека.
Первым человеком был отец. Он представил то страшное
наказание, которое грозит мне, унизившему будущего царя. Вторым
-- Бирхуртур. Он не мог допустить, чтобы его воспитанник
привыкал к поражениям в бою. К тому же, наказание грозило и
ему, потому что обязательно кто-нибудь обо всем донес бы во
дворец. А еще, об этом я узнал позже, став взрослым,
существовало тайное пророчество, что город наш перестанет
существовать, когда на царя падет боевая сеть.
С двух сторон мой отец и Бирхуртур подбежали к
запутавшемуся Гильгамешу. Бирхуртур не ждал, пока Гильгамеш
освободится сам, выхватил нож и стал разрезать сеть. Боевая
сеть крепка -- быстро ее не разрежешь. Но Бирхуртуру и не
требовалось разрезать ее всю, лишь бы освободить царственного
воспитанника.
Отец мой причитая, кланяясь, крутился вокруг богатыря,
умолял простить меня, говорил что-то про мои успехи в учении.
Но Бирхуртур поступил так, как был обязан. Он связал мне руки и
поволок меня вслед за собой ко дворцу. Рядом брел Гильгамеш и
тоже пытался говорить о моей невиновности. Но Бирхуртур лишь
уныло отмахивался. Он и сам все понимал, но что мог поделать!
Моя плетеная из соломы сумка с табличками осталась на площади
рядом с драной сетью. И я в этот момент переживал не за свою
судьбу, а за те таблички, которые мне доверил учитель.
