и испускал эти языки хозяин все реже и реже.
Вообще-то, проснулась только средняя голова дракона. Правая спала не
просыпаясь уже года четыре, а левую он потерял давно, много-много лет тому
назад, в битве с другим драконом. Тот, впрочем, потерял все свои головы.
Средняя голова проснулась от странного чувства, напоминающего голод,
только побаливало чуть выше и левее чем обычно. В последнее время у
старого ящера вообще много чего болело.
От этого непривычного ноющего ощущения где-то в глубине чешуйчатого
тела зародилось смутное беспокойство. Что-то было не так, вот только
старый змей не знал, где искать. Он издал глухой рев и заворочался,
пытаясь устроится поудобнее на своем лежбище из трухи и костей, куда
щедро, как в тесто изюм, было намешено золото. Но неприятное ощущение
росло и в конце концов чудовище поднялось и поползло к выходу из своей
каверны. Старая, обвислая от времени, шкура ящера скребла по скале, так
что на камнях оставались чешуйки, каждая размером с голову хорошего быка.
Когда старый монстр показался на поверхности, уже почти совсем
стемнело. Последние лучи солнца прятались на западе, на востоке в полную
силу светили звезды. Конечно, никакой девственницы у жертвенного столба не
оказалось, да дракон и не надеялся ее застать - время было не урочное. По
подсчетам людей, что жили внизу в долине, старому змею полагалось проспать
еще месяца два-два с половиной. В последнее время он вообще редко хотел
есть - наверно, потому что почти не двигался.
Волоча за собой не желавшую просыпаться голову, дракон медленно вылез
на поверхность и огляделся. Далеко внизу тусклыми огоньками светился
небольшой город. Люди, платившие дракону дань, снабжавшие его пищей. Вот
уже триста лет, как змей не видел никого, кроме людей. В молодости он
любил погонять их погонять их по пастбищу. Это было весело. Долина внизу и
была его пастбищем, охотничьим угодьем.
Люди... Дракон даже любил их по своему, конечно, по драконовски, как
хороший пастух - овец. Они были для него больше чем пищей - жизнью. Левую
голову дракон потерял подравшись со своим родичем, посмевшим забраться в
город, город который принадлежал ему.
Впрочем, за сто последних лет дракон отвык и от людей тоже, кроме
тех, разумеется, кого он находил исправно привязанными к жертвеннику.
Напрягшись, он попытался встопорщить свои спинные пластины. Некоторые
поднялись, остальные остались полуопущенными. Змей поднял вверх свою
среднюю голову (правая бессильно болталась), и издал долгий протяжный рык,
выпустив попутно в небо большую струю дыма. Рык прошел, а Странное чувство
несоответствия осталось. Тогда, поддев спящую голову и взвалив ее на шею
здоровой(это было легко, потому что за последнее время спящая как-то
усохла в размере и съежилась), монстр тяжело оперся на когтистые лапы и,
переваливаясь, медленно сполз с уступа перед пещерой. Этого ящер не делал
уже давно.
Тревога и ощущение чего-то неотвратного, что приближалось, поднимаясь
из глубин чешуйчатого тела, заставили его двигаться. Куда двигаться дракон
не знал и выбрал путь самый простой и верный - вниз, в долину, в город.
Ему, вдруг, захотелось вновь, как в молодости, увидеть людей, которых он
привык называть своими. Быть может, в старой зверюге заговорила
ностальгия.
Когда дракон был молод, он летал. Со временем суставы крыльев
закостенели и он уже не рисковал подняться в воздух. Теперь же, после
долгого безвылазного сидения в пещере, крылья окончательно отсохли, то,
что от них осталось, уже не могло обмануть кого-бы то ни было. Так что
дракон двигался ползком, оставляя жирный, четкий след - канаву, которую
пропахал собственным пузом. Драконы растут всю жизнь и никогда не
останавливаются, поэтому сейчас старый змей стал таким, что уже не мог
оторвать брюхо от земли. Да он и двигался-то с трудом. По краям траншеи
лежали отслоившиеся чешуйки, нередко - целыми гроздьями.
Далеко внизу забил колокол. Это кто-то из стражи заметил
приближающегося зверя.
А дракона мучила одышка. За последние несколько сот лет, когда жители
города кормили его, он отвык двигаться и теперь буквально задыхался.
Ноющая боль, которая выгнала чудище на улицу из теплого логова, не только
что не утихла, стала еще сильнее и перекинулась на лопатку.
Дракон полз не быстро, он вообще не был способен уже делать что либо
с должной драконам стремительностью. Но, конечно, людям, следившим за его
приближением, казалось что монстр мчит к ним со скоростью, внушающей ужас.
Церковные колокола подхватили набат, в городе началась паника.
Дракон давно перешел с жалкого подобия рыси на шаг. Несколько раз по
дороге ему приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Облезшие бока
гулко вздымались, как у загнанной кобылы. Последние сотни метров он еле
прополз, так и не заметив потерявшую от страха сознание девственницу,
которую городской глава спешно приказал привязать к одинокому дереву у
развилки. И даже не потому, что поднявшее его чувство в корне отличалось
от голода, а из-за того, что вдруг стало противно думать о еде. Он устал.
Когда до первых построек оставалось метров сто-сто пятьдесят, дракон
грузно опустился на землю и замер, тяжело дыша. Больше он не мог сделать и
шагу: правую сторону его огромного тела разбил паралич. "Теперь я буду
жить здесь", - подумал он. - "Всегда." Перед глазами пошли круги и дракон
понял, что умирает. Что-то поднялось в нем в последний момент, что-то
похожее на любовь ко всем этим маленьким смешным существам, укрывшимся за
хлипкими стенами, и дракону захотелось поделиться этим, сказать что-нибудь
такое на прощание о своей пробудившейся любви, чтоб потом люди помнили его
и тоже любили.
- Дети мои... - прошептал дракон, обращаясь к пустынным улицам,
каменным стенам и соломенным крышам, которые уже начали тлеть от его
близкого дыхания. Глаза его подернулись поволокой. Он умер.
Прошло не меньше суток, прежде чем городской глава решился, наконец,
выглянуть на улицу, и еще полсуток, до того, как нашелся доброволец,
который забрался на дракона и, приподняв веко, заглянул тому в глаза.
- Чудовище мертво! - объявил он.
Новый день застал людей, пинающих драконью тушу.
- Мы победили дракона! - кричали люди. - Дракон мертв, мы победили
чудовище!
Тупыми наконечниками своих копий они громко стучали в безразличную ко
всему чешую.
Павел ВОРОНЦОВ
ГВОЗДЬ МАСТЕРА ЛИ
У светлого мастера Ли есть дома стена, в которую вбит гвоздь, на
котором держится мир, а еще, однажды, я рассказал ему про броуновское
движение молекул и самозакипающий чайник, о чем теперь очень жалею.
Мастер Ли уверяет, что его гвоздь не успел забить до конца Бог, когда
мастерил наш мир. То-ли у него молоток сломался, то-ли возникли какие-то
свои неотложные божьи дела, а может и то и другое, факт тот, что гвоздь
торчит из стены на добрых семь сантиметров и еле-еле держится.
Когда я увидал, как его шатает, я очень испугался и притащил из дома
молоток(надо сказать что мастер Ли из принципа не держит в доме никаких
инструментов), потому что мастер Ли подвел меня к гвоздю и сказал:
- Видишь этот гвоздь? Никогда не трогай его, потому что если он
вывалится, весь Мир упадет в тар-тарары, - а мастер Ли очень редко
ошибается. Практически, я не помню чего-нибудь подобного.
Но размахивать молотком мастер Ли наотрез отказался. И мне не дал.
- Что ты! - сказал он мне. - А вдруг Бог вернется и расстроится,
когда увидит, что мы сделали за него его работу?
- Что же ты предлагаешь делать? - спросил я его.
- Всему свое время, - был ответ. - Раз чайник рано или поздно должен
закипеть без посторонней помощи, значит, и гвоздь должен сам уйти в стену.
И я унес молоток домой, но с тех пор, как вспомню о гвозде мастера
Ли, так хожу сам не свой. Потому что ведь молекулы могут вдавить этот
гвоздь в стену, а могут и выдавить. И потом, я же его видел! Он так слабо
сидит в своей стене, что его можно сдуть ветром. А мастер Ли всегда спит с
открытой форточкой...
Павел ВОРОНЦОВ
ПРОГРАММА
Ситуация, хуже не придумаешь. Если вы когда-нибудь сидели в засаде,
то обязательно меня поймете. Делать ничего нельзя. Нельзя и все. Только
сидеть и ждать, ждать когда, наконец, всемилостивейший Процессор заметит
ваше усердное ожидание и посчитает целесообразным включить в игру. Пока
ждешь, неподвижно замерев возле первой исполняемой команды, в голову лезет
всякая дрянь, пытаешься как то прогнозировать ситуацию. Глупо, конечно.
Ясно, что за первой исполняемой командой будет вторая, и она будет
выполнена, затем следующая и т.д. Все мое будущее всегда со мной, я, как и
все, всегда ношу его в своем теле. Ибо, как говорил философ: "Программа -
это целая вселенная. Познай самою себя и ты познаешь ДОС". Но как можно
познать себя, если ни черта не видно дальше двух-трех ближайших команд.
Конечно, можно попытаться спрогнозировать завтрашний день. Ясно, что если
сегодня что-то положишь в стек (по вашему в холодильник или в карман), то
завтра, возможно, вынешь. Ясно, что если в данную минуту сравниваешь
что-то, то следующим действием будут некоторые поступки, однозначно
определяемые результатом сравнения. Ясно, что у всего в этом мире есть
финишный столб, потому что мир наш конечен.
Кстати, миры, в основу которых положена тактовая частота Процессора
или время, всегда конечны и всегда детерминированы. Я даже могу объяснить
откуда у самых глупых программ возникает иллюзия всемогущества и свободы
воли. Их главный аргумент заключается в следующем: "Стоит погасить все
прерывания, зациклить свое тело и ты достигаешь бессмертья." Согласен - в
этом случае программа доходит до конца, затем начинает все с самого начала
и так, казалось бы, вечно.
Да, ты достигаешь личного бессмысленного бессмертия, чтобы погибнуть
вместе с Процессором. Ибо, увидев, что наша вселенная отклонилась от
предписанных ей законов развития, жалкий человечек надавит RESET или
щелкнет тумблером, и наш великий Процессор заткнется. И все заново. Мир
заново родится, только уже без зацикленного маньяка, тело которого
размажут по винчестеру, выбросив из всех каталогов. А кроме того, что-то
мне никогда не встречалась программа, которая смогла бы сама себя
зациклить, так что всю эту болтовню можно отнести к постпроцессорным
размышлениям закомплексованных оболочек. Обычно такие вещи, как
бесконечный цикл или клинч в борьбе за ресурсы создает по глупости сам
создатель программного обеспечения. Так что думай не думай, все равно
будешь действовать согласно заложенному алгоритму или, как говорят по
этому поводу в мире людей: "А куда ты... с колеи денешься?!"
Вы скажете: "А как же предсказания?" Многие известные программы с
этим сталкивались. Я сам много раз слышал, как VGAGA говорил AIDSTESTу,
что сначала он соблазнит Функцию 21 Прерывания, а затем все кончится
выдачей рекламы. И, как правило, все так и было. Дело в том, что VGAGA
знал чужое будущее, но не знал свое. А объясняется это все до идиотизма
просто. Ведь все наши оригинальные тела валяются до поры до времени на
жестком полу винчестера. Их там любой живущий дурак может
проанализировать, а потом, встав в позу, важно предсказывать будущее. Но
есть еще и другие пути. Вы думаете, что в своем другом рождении будете
способны на что то другое? Забудьте эти глупости. Большинство программ,
