бурильщиков, отобранных международной комиссией, обосновались на плоту.
Все они были опытными морскими нефтяниками, но бурить на глубину пятьдесят
километров приходилось впервые. Правда, океанская впадина экономила свыше
десяти километров, но и сорок километров - не шутка.
Буровому инструменту впервые предстояло войти в подкорковую оболочку
Земли - загадочную мантию. Здесь, под океанским дном, слой Мохоровичича -
зона изменения свойств - ближе всего подходил к поверхности планеты.
Для проходки скважины были применены новейшие достижения мировой
техники. Металлические обсадные трубы из особо прочного сплава не
опускались до забоя; они проходили сквозь толщу океанской воды и
углублялись в донный грунт всего на несколько километров. Дальше стенки
скважины не укреплялись металлом: термоплазменный способ бурения,
сжигавший породу до газообразного состояния, одновременно оплавлял стенки
и делал их прочными, герметичными, предохраняя от обвалов и наглухо
перекрывая встречные водоносные пласты.
Сквозь этот колодец уходили в неизведанную глубину бурильные трубы.
Они не соединялись, как обычно, резьбовыми замками. Высокочастотный
сварочный автомат сваривал их между собой почти мгновенно во время спуска
колонны. А при подъеме трубы разрезались на стыках автоматическим
плазменным резаком.
Если бы вся скважина бурилась термоплазменным способом, то проходка
была бы закончена сравнительно быстро, "с одного захода". Но целью было не
само бурение, а последовательное взятие образцов породы из всех
встреченных пластов. Поэтому приходилось то и дело переходить на старинное
вращательное бурение с промывкой забоя утяжеленным глинистым раствором:
только медлительное колонковое долото могло выгрызть алмазными зубами керн
- образец породы в неискаженном природном состоянии, с ясно различимым
углом падения пласта, с сохранением естественной пористости, насыщения и
множеством других важных для геологов показателей.
Подчас приходилось прибегать не только к электробурам и турбобурам,
но и к роторному бурению, вращая всю огромную колонну труб. Пользоваться
ротором на таких глубинах удавалось только потому, что бурильные трубы
были изготовлены из нового, специально разработанного легкого и прочного
сплава.
Святилищем плота был "керносклад" - помещение, где на нумерованных
стеллажах, в полукруглых лотках лежали керны - длинные цилиндрические
столбики породы, выбуренные колонковым долотом. Хранилище занимало добрую
половину средней палубы плота. Там же помещалась лаборатория для
исследования образцов: некоторые сведения надо было получать немедленно,
сразу после подъема керна на поверхность. Потом образцы консервировались
до дальнейших исследований - заливались раствором, быстро
полимеризовавшимся в прозрачную пластмассу.
Много раз подымалась бурильная колонна, и геологи медленно читали -
буква за буквой - удивительную повесть недр и ломали головы над ее
загадками.
На сорок втором километре бурение внезапно застопорилось. Там, внизу,
стотысячеградусная плазма - электронно-ядерный газ - бушевала, билась о
забой. Стрелки приборов ушли вправо до упоров, ничего не помогало:
плазменная бурильная головка, не знавшая до сих пор преград, встретила на
своем пути неодолимое препятствие.
Решили поднять трубы и осмотреть головку, но трубы не поддавались:
что-то непонятное держало их в скважине.
Именно тогда один из буровых мастеров, бакинец Али-Овсад Рагимов,
сказал фразу, ставшую впоследствии знаменитой:
- Ни туда, ни сюда не хочет, совсем как карабахский ишак.
Несколько недель бились бурильщики, пытаясь сломить сопротивление
породы или поднять гигантскую колонну труб. Лучшие геологи мира спорили в
кают-компании плавучего острова о непонятном явлении. Тщетно. Скважина,
уходившая в немыслимую глубь, не собиралась выдавать людям свою тайну.
И тогда президиум МГГ решил прекратить работы. Круглый плот опустел.
Стих разноязычный говор, не приставали к причалу транспорты с гематитом,
глиной и поверхностно-активными веществами для бурильного раствора.
Улетели ученые. Опустел керносклад - образцы вывезли для окончательных
исследований.
Геологическая комиссия МГГ держала на плоту трехмесячные вахты.
Вначале вахта состояла из двух буровых бригад. Но шли годы, и вахта
постепенно сократилась до двух человек - инженеров по бурению.
Так продолжалось почти шесть лет. Каждое утро вахтенные инженеры
запускали лебедку, пытаясь поднять трубы. Каждое утро проверяли натяжение
талевых канатов. И неизменно в вахтенном журнале появлялась запись - на
всех языках она всегда означала одно: "Трубы не идут".
"Карабахский ишак" продолжал упорствовать.
Саша Кравцов был еще студентом, когда началось бурение сверхглубокой
скважины. Его чубатая голова была набита уймой сведений об этом небывалом
бурении, вычитанных из специальных журналов и услышанных от очевидцев.
Кравцов мечтал попасть на круглый плот в океане, но вместо этого, окончив
институт, получил назначение на Нефтяные Камни - морской нефтепромысел на
Каспии. Там он проработал несколько лет. И вдруг, когда все уже и думать
позабыли о заброшенной скважине, Кравцов был назначен на трехмесячную
вахту в океане.
Он обрадовался, узнав, что его напарником будет Уилл Макферсон - один
из ветеранов скважины. Первое время и впрямь было интересно: шотландец,
попыхивая трубкой, смешивая английские и русские слова, рассказывал о
"сверхкипящей" воде двенадцатого километра и о черных песках
восемнадцатого - песках, которые не поддавались колонковому буру и за два
часа "съедали" алмазную головку. Посмеиваясь, Уилл вспоминал, как
темпераментный геолог чилиец Брамулья бесновался, требуя во что бы то ни
стало добыть с забоя не менее восьми тонн черного песка, и даже молился,
испрашивая у бога немедленной помощи...
И еще рассказывал Уилл о страшной вибрации и чудовищных давлениях, о
странных бактериях, населявших богатые метаном пласты тридцать седьмого
километра, о грозных газовых выбросах, о пожаре, который был задушен ценой
отчаянных усилий...
Шотландец не любил повторяться, и когда его рассказы иссякли,
Кравцову стало скучно. Выяснилось, что во всем, кроме морского бурения, их
взгляды были диаметрально противоположны. Это значительно усложняло жизнь.
Они вежливо спорили о всякой всячине - от способов определения вязкости
глинистого раствора до сравнительного психоанализа русской и английской
души.
- Ни черта вы не понимаете в англичанах, - спокойно говорил Уилл. -
Для вас англичанин - смесь из Семюэля Пиквика, полковника Лоуренса и Сомса
Форсайта.
- Неправда! - восклицал Кравцов. - Это вы не понимаете русских. Мы в
вашем представлении - нечто среднее между братьями Карамазовыми и мастером
Али-Овсадом.
Кравцов бесился, когда Уилл рассуждал о вычитанных у Достоевского
свойствах загадочной русской души, где добро и зло якобы чередуются
параллельными пластами, как глина и песок в нефтеносных свитах. Кравцов
усмехался, когда Уилл вспоминал мастера Али-Овсада с его изумительным
чутьем земных недр. Однажды шотландец рассказал, как на двадцать втором
километре произошел необъясненный до сих пор обрыв труб. В скважину
опустили фотокамеру, чтобы по снимкам определить характер излома. Пленка
оказалась засвеченной, несмотря на сильную защиту от радиоактивности.
Тогда мастер Али-Овсад тряхнул стариной. Он спустил в скважину на трубах
"печать" - свинцовую болванку, осторожно подвел ее к оборванному концу
бурильной колонны и прижал "печать" к излому. Когда печать подняли и она
повисла над устьем скважины, Али-Овсад, задрав голову, долго изучал
вмятины на свинце. Потом, руководствуясь оттиском, он собственноручно
отковал "счастливый крючок" замысловатой формы, отвел этим крючком трубу
от стенки скважины к центру и, наконец, поймал ее мощным захватом -
глубинным овершотом.
- Ваш Али-Овсад - истинный ойлдриллер [нефтяник-бурильщик (англ.)], -
говорил Уилл. - Он хорошо видит под землей. Лучшего специалиста по
ликвидации аварий я не встречал.
Шотландец неплохо говорил по-русски, но с азербайджанским акцентом -
следствие близкого знакомства с Али-Овсадом. Он вставлял в речь фразы
вроде: "отдыхай-мотдыхай - такое слово не знаю, иди буровой работа
работай". Он вспоминал русское, по его мнению, национальное блюдо, которое
Али-Овсад по выходным дням собственноручно готовил из бараньих кишок и
которое называлось "джыз-быз".
Кравцов знал Али-Овсада по Нефтяным Камням, и формулы типа
"отдыхай-мотдыхай - такое слово не знаю" были ему достаточно хорошо
известны.
Любовь к морскому бурению и уважение к мастеру Али-Овсаду были,
пожалуй, единственными пунктами, объединявшими Кравцова и Уилла.
3
Прошли еще сутки. Индикаторы показали, что обе колонны труб -
бурильная и обсадная - поднялись вверх еще на двадцать миллиметров.
Поднять бурильную колонну с помощью лебедки не удавалось по-прежнему. Было
похоже, что земля потихоньку выталкивает трубы из своих недр, но
произвести эту работу человеку не позволяет.
Уилл заметно оживился. Напевая шотландские песенки, он часами торчал
под полом буровой вышки, у превентеров, возился с магнитографом, что-то
записывал.
- Послушайте, Уилл, - сказал Кравцов за ужином. - По-моему, надо
радировать в центр.
- Понимаю, парень, - откликнулся Уилл, подливая рому в чай. - Вы
хотите заказать свежие журналы на испанском.
- Бросьте шутить.
- Бросьте шутить, - медленно повторил шотландец. - Странное
выражение, по-английски так не скажешь.
- Повторяю по-английски, - подавляя закипающее раздражение, сказал
Кравцов. - Надо радировать в центр. В скважине что-то происходит.
Утром они запросили внеочередной сеанс связи и доложили Геологической
комиссии МГГ о странном самоподъеме труб.
- Продолжайте наблюдать, - ответил далекий голос вице-председателя
комиссии. - Ведь вам не требуется срочной помощи, Уилл?
- Пока не требуется.
- Вот и хорошо. У нас, видите ли, серьезные затруднения на перуанском
побережье. Новая военная хунта препятствует бурению.
- Советую вам свергнуть ее поскорее.
- Ценю ваш юмор, Уилл. Привет Кравцову. Всего хорошего, Уилл.
Инженеры вышли из радиорубки, и духота полудня схватила их влажными
липкими лапами. Кравцов поскреб бородку, сказал:
- Черт бы побрал военные хунты.
- Не все ли равно? - Уилл вытер платком шею. - Лишь бы они не мешали
работать ученым и инженерам.
- Мир состоит не только из ученых и инженеров.
- Это меня не касается. Я не интересуюсь политикой. Смешно на вас
смотреть, когда вы со всех ног кидаетесь к приемнику слушать последние
известия.
- А вы не смотрите, - посоветовал Кравцов. - Я же не смотрю на вас,
когда вы лепите женские фигуры и плотоядно улыбаетесь при этом.
- Гм... Мои улыбки вас не касаются.
- Безусловно. Так же, как и вас мои броски к приемнику.
- Вы проверили канат?
- Да, я выбрал слабину. Послушайте, Уилл, какого дьявола вы
согласились на вахту здесь? Вы, с вашим опытом, могли бы бурить сейчас...
- Здесь хорошо платят, - отрезал шотландец и полез в люк.
4
А трубы продолжали ползти вверх. Утром шестого дня Кравцов заглянул в
окошко самописца - и глазам своим не поверил: полтора метра за сутки!
- Если так пойдет, - сказал он, - то обсадная колонна скоро упрется в
