отступал, сталкиваясь со льдом неслезящихся глаз. Дым и пламя. И тела на
траве. Судьба!
Он шел, не разбирая дороги, но камни казались гладью, словно сами по
себе поудобнее подставляясь стопе. Отделившись от остальных, один из
викингов двинулся навстречу, на ходу поднимая секиру. И когда солнечный
луч, ударив в глаза, растопил лед, Удо фон Роецки очнулся.
Да! Да! Да!
Вот - правда. Вот - суть.
Смеясь, скинул он куртку и потянул из ножен меч предков, снятый со
стены отцовского замка.
Да! Да!
Иди ко мне, брат, и убей, и погибни сам, чтобы возродиться вместе со
мною в чертогах истинной Валгаллы, и вновь сразиться, и вновь пасть, и
вновь...
Да!
Удо взмахнул мечом, но меч вырвался из руки, словно столкнувшись с
летящим валуном, и мертвенный холод, мимолетно коснувшийся лба, проник в
мозг. И исчезло все, лишь открылись взору врата Золотого Чертога; девы,
изгибаясь, манили Удо к себе, и ясная тропа вела к широким воротам.
И шагнул Удо вперед...
Хальфдан Голая Грудь отшвырнул секиру, оскверненную кровью свана, и
неторопливо пошел назад, к побратимам.
Самолет прилетел ближе к вечеру, когда творящееся на берегу стало
зыбко-расплывчатым. Он сел и его не стало видно, но Рудольф Бруннер
отчетливо представлял, как в распахнувшийся люк прыгают ребята из
спецкоманды и, едва коснувшись сапогами земли, рассыпаются в цепь, паля от
животов веером по всему живому. Рыжики рассыпались по камням. В их
автоматах больше не было патронов и поэтому им оставалось лишь бежать,
бежать к воде. Только вдруг Хальфи кинулся в другую сторону - туда, откуда
наступали спасители. Бруннер видел, как он сделал несколько шагов, подняв
меч над головой, - и остановился, и стоял долго-долго (или это показалось,
что долго?), а пули рубили его на куски, вырывая клочья мяса, и, наконец,
голова разлетелась, как орех в маминых щипцах, и обезглавленное тело
рухнуло на песок, извиваясь и пытаясь ползти.
Руди возился с замком и хохотал. Вот так! Только так! Мы, колбасники
из Штутгарта, живучий народ! Профессор Бухенвальд глядел в спину
смеющемуся штандартенфюреру стеклянными глазами и разбухший язык виднелся
меж редких зубов, словно старик решил подразниться напоследок. Сам
виноват! Когда рыжики вытащили к окну старую суку и она заверещала, этот
маразматик кинулся к пульту. Как же, как же... Дверь - жизнь! Чья жизнь,
позвольте узнать? Этой дуре все равно недолго оставалось, а спросят за все
с парня Руди! Нет уж. Он отшвырнул кретина в угол, но было поздно: дырка
над фиордом уже сверкала, как та лампочка. Как выключать? Как?! Как?!!
Профессор молчал и только хихикал. Честное слово, он сам напросился...
Парень Руди добряк, но у всякой доброты есть разумные границы. Под
пальцами хрустнуло, профессор дернулся и показал язык, а Бруннер схватил
табурет и что было силы ударил по проклятой коробке. Еще раз, посильнее!
Еще!
И щелкнуло! И дырка пропала!
Пропала, не оставив никаких шансов рыжим извергам, зато вернув хоть
какую-то надежду Рудольфу Бруннеру.
...Из одиннадцати рыжиков до моря добежали пятеро. Сейчас их головы
покачивались на воде, приближаясь к длинной лодке, на которой они
приплыли. Эсэсовцы, выстроившись вдоль берега, посылали очередь за
очередью вслед плывущим. Вот один из них нырнул и не вынырнул. Еще один.
Руди Бруннер выкарабкался из двери и, пошатываясь, побрел к десантникам.
Только сейчас он понял, как устал, и, чего уж там, насколько перепугался.
Шнапса бы...
- Эй, парни!
Ребята в черном продолжали свое дело. Лишь один, оглянувшись на
голос, опустил автомат и двинулся навстречу Бруннеру. Черт возьми, ну и
сюрприз... Отто Нагель! Дружище Отто, здравствуй... Вот мы и в расчете.
Помнишь, когда продулся в покер, кто тебя выручил? А? Вот-вот. Все,
приятель, ты ничего не должен старине Руди. Отто, Отто, молодчага... ты
что, не слушаешь меня? Что? Извини, я не слышу...
Очень редко терял Рудольф Бруннер осторожность. Но сейчас у него уже
не было сил следить за собою, а то бы он увидел, что Отто Нагелю вовсе не
до нежностей, а увидев, постарался бы ответить на вопросы поподробнее.
- Где профессор? Где барон фон Роецки?
Штандартенфюрер Рудольф Бруннер медленно попятился. Отто, похоже, не
узнавал старого приятеля. Лицо шефа спецкоманды было серым и твердым, как
бетон. И голос тоже оказался чужим, сдавленным и ненавидящим.
- Что с аппаратурой?
Рудольф Бруннер в ужасе мотнул головой и попытался упасть на колени.
- Стоять!
- Отто...
В горле защемило, захотелось высунуть язык, чтобы не мешал вздохнуть.
Вот почему профессор поступил так... Он вовсе не дразнился. Нет сил.
Мамочка... мама... Боже, какой большой у меня язык! О-о-о, мне худо. Не
надо, Отто, не надо, дай дохнуть...
И Отто Нагель дал Рудольфу вздохнуть, прежде чем приказал надеть на
него наручники...
11
Да, это была славная буря стрел, сладкая битва; подобных не видел
земной круг от начала фиордов. Открылась сияющая дверь и закрылась она;
тогда те, кто сомневался, духи ли зла вокруг, утратили сомнения: ведь
только оборотень не пощадит женщин своей крови. Я, Хохи Гибель Сванов,
говорю: скоро идти нам в последний поход и не найти спасения. Отцовский
драккар качает волна, зовет в путь; но куда плыть, если лишь четыре руки у
нас двоих, весел же двадцать пар? Мы бились и разбиты; против железной
птицы разве устоит смертный? Вот небесные сваны стоят на берегу, готовя
ладью. Я же безоружен, и побратимы мертвы. Идите спокойно в Валгаллу, мужи
весла: в ясном костре сгорели ваши тела и не осквернить сванам благородных
голов, как сделано ими с моим братом. Нас же некому проводить. Так что ж:
пусть кремень и кресало породят искру; ярка и голодна, пойдет пировать
дочь огня и пищей ей станут смоленые ребра коня волны. Спешат сваны,
снаряжают свою ладью; смеюсь над ними, жалкими: ведь не успеть им. Бежит
по бортам огонь, по румам бежит, ползет огонь по веслу, тщась поджечь
море, и гаснет, шипя, в паутине пены. Гудит пламя, стеной скрывая берег, и
не кричать нашим лицам в чашах из твердой воды. Запевай же песню,
Бьярни-скальд, сын Хокона, сплетай кенинги - сколько успеешь; пусть раньше
наших душ взлетит в небо песня твоя, тревожа богов. Пой, Бьярни, громче
пой, а я помогу тебе, как сумею; мы вплывем в Валгаллу на пылающем
драккаре и это будет новая сага, сага воды и огня; в ней не будет ни слова
лжи, и поэтому ее никогда не споют...
