решится ныне - быть ярлом мне или навеки идти гребцом. Ведь долг викинга
встать за брата, пускай даже сами асы обидчики; забывший же обиду презрен.
К богам пойдя, братьев вызволив - над кем не вознесусь? И сказал я: "Хочу
идти искать братьев. Наши обиды пусты, если кровь Сигурда в беде!" Ответил
Хокон-скальд: "Правду сказал ты, Хохи. Иди. Сына посылаю с тобой, Бьярни,
радость седин". И сказал берсерк Хальфдан Голая Грудь, свей: "Хохи-викинг,
Сигурдов сын ты - воистину. Сам с тобой пойду. Чужой же Утробой впредь
никому называть тебя не позволю!" Ингрид же, дочь Гордого Улофа,
очнувшись, сказала так: "Вернись с удачей, сын..."
И отплыл я, взяв отцовский драккар; лучших из людей взяв, отплыл на
север. Спокоен лежал путь воды, и когда угас третий день, открылась пред
носом друга парусов круглая дверь.
День был за нею, и сияла она, окаймленная багрянцем. И направил я
драккар, заложив руль направо, из лунного света в солнечный, и сомкнулась
за кормой нашей сияющая дверь...
6
Все - ложь. Все - тлен.
Лгут жены. Лгут друзья. Лгут старики.
Прахом опадают башни и в тлен обращаются знамена.
И только руны [руны - предписьменные знаки древней Скандинавии;
каждая руна, обозначая понятие, считалась священной и использовалась при
гадании] не могут лгать. Только они нетленны.
Пяти лет не было Удо фон Роецки, когда, забредя в отдаленный покой
отцовского замка, он увидел картину. Огромная, в потемневшей раме, она
нависла над головой, пугая и маня. Рыжебородый воин в шлеме с изогнутыми
рогами, отшвырнув кровавую секиру, протягивал к мальчику руки и на темных
мозолях светлели граненые кости. Странные знаки кривились на гранях и в
глазах воина стыла мука. Прямо в глаза Удо смотрел воин, словно моля о
чем-то. О чем? Мальчик хотел убежать, но ноги онемели и морозная дрожь
оцарапала спину. Прибежав на крик, испуганный барон на руках вынес из зала
потерявшего сознание сына.
Картину сняли в тот же вечер, и Удо никогда больше не видел ее. Но
изредка, когда вдруг начинала болеть голова - от висков и до темени, воин
приходил к нему во сне, садился на край постели и молча смотрел,
потряхивая костяными кубиками.
Став старше, Удо нашел в библиотеке замшелую книгу. Целый раздел
уделил автор толкованию рун. И ясен стал смысл знаков, врезавшихся в
детскую память.
Вэль. Гагр. Кауд.
Сила. Воля. Спасение.
Но и тогда еще не понял Удо своего предначертания. Много позже,
студентом уже, забрел фон Роецки в лавку дядюшки Вилли, антиквара. Оставь
Вилли пять марок, ответишь на пять. Традиция! И вот там-то, под стеклом,
лежали они - четыре граненые кости, желто-серые с голубыми прожилками,
меченые священными рунами.
Какова цена, дядюшка Вилли? Ото! Ну что ж, покажите...
И он бросил кости.
Легко упали они ив стекло.
Покатились.
Замерли.
Вэль. Гагр. Кауд.
И четвертая: норн.
С_у_д_ь_б_а_!
Так спала пелена с глаз. И предначертанное открылось ему.
Порвав с приятелями, Удо уединился в доме, выходя лишь в библиотеку и
изредка, по вечерам, на прогулку. Он бросил юриспруденцию, посвящая дни
напролет пыльным рукописям. Часто болела голова, но боли были терпимы: они
предвещали сон и приход Воина. Ночные беседы без слов были важнее дневной
суеты. И не хотелось просыпаться. Спешно вызванный теткой отец ужаснулся,
встретившись взглядом с взором наследника рода Роецки.
Почтителен был сын и говорил разумно, но голубой лед сиял в глазах и
сквозь отца смотрел Удо, словно разглядывая нечто, доступное ему одному.
Врачи прописали покой и пилюли. На покой юный барон согласился, снадобья
же выбрасывал. Он здоров. Не только телом, но и духом.
Больна нация. Нацию нужно лечить.
В одну из ночей Воин, не присев, встряхнул кости и одна из них,
блеснув в лунном луче, упала перед Удо. Вэль!
На следующий день кайзер издал приказ о всеобщей мобилизации.
Воспрянула германская Сила, прибежище Духа. И, с потеплевшими
глазами, фон Роецки сел писать патриотическую поэму, которой суждено было
остаться недописанной. Кайзер лопнул, как мыльный пузырь. Германский меч,
рассекший было прогнившее чрево Европы, завяз, и безвольно разжалась рука,
поднявшая его.
Калеки и вдовы.
Голод и стрельба по ночам.
Весь мир оскалился на воинов Одина - и одолел.
Ибо чего стоит сила, лишенная воли?
Горе побежденным!
Разгром и позор Удо фон Роецки воспринял спокойнее, чем ожидал
лечащий врач. Барон предполагал нечто подобное. Лишь волей будет спаяна
Сила. И Волей же спаянный и вспоенный возродится Дух.
Это следовало обдумать. Это надлежало понять.
И поэтому вновь - книги. Старошведские. Старонорвежские. Легенды
германцев? Сказки для детей. Нет, саги! Только они. В чем была тайна
непобедимости викингов, воплотивших славу и дух Севера? Где истоки ее? Как
влить юную кровь в дряхлые жилы нации?
Аристократию Удо перечеркнул сразу. Не им, сгнившим заживо обрубкам
генеалогических древ, поднять такую глыбу. Вырожденцы! Даже лучшие из них
прожили жизни, торгуясь и выгадывая. Барон стыдился своего герба.
Презренная порода. Все - мелки. Все - сиюминутны.
Фридрих? Оловянный солдатик!
Бисмарк? Глупый бульдог!
Чернь же, уличная пыль - вообще не в счет.
И все же: они - немцы. А значит, они - Сила.
Сила без Воли...
В одну из лунных ночей Воин вновь бросил кости.
Гагр!
Спустя несколько часов, прогуливаясь, Удо вышел к воротам парка. На
площади ревела толпа. Вознесенный над головами, вещал, заглушая рокот,
человек и люди рычали в ответ, но только ледяные глаза фон Роецки узрели
вокруг чела оратора синее сияние Воли.
Воля и Власть истекали от него, зажигая толпу единой страстью.
Что же! - руны не лгут.
Пришел вождь.
...Ранним утром явился Удо фон Роецки туда, где собирались сторонники
человека с синим сиянием аса на челе. Присутствующие недоуменно
переглянулись. Но что было фон Роецки до них, смертных, если он шел к
вождю, приход которого предрек в своих статьях? Обрывок фразы ("...карету,
что ли, вызвать...") скользнул мимо слуха. На Удо давно уже оглядывались
прохожие. Он привык не замечать жалких.
Высокий иссохший человек с ледяными синими глазами, одетый в странную
меховую накидку на голое тело, преклонив колено, вручил фюреру меч
предков, состояние отца и кипу статей о Духе, не увидевших свет по вине
завистников. Это был первый аристократ, открыто признавший вождя. Что с
того, что барон оказался со странностями? Зато он был богат! Опекуны
перестали докучать Удо. Новые друзья прогнали злых стариков. Фон Роецки
водили на митинги. Темнобородый, лохматый, он впечатлял толпу, даже молча.
К чему слова? Ему не сказать так, как фюрер. Его дело - найти истоки Духа.
И помочь вождю возродить в смраде и гнили здоровое дитя!
И когда должное свершилось, Удо фон Роецки по велению фюрера принял
руководство над Институтом Севера. Теперь он мог заниматься настоящими
исследованиями: лучшие молодые умы направила партия на великое дело
Познания Истины. Одно лишь беспокоило директора, мешало сосредоточиться:
все сильнее становились головные боли, и викинг с бородой цвета огня
приходил наяву, не дожидаясь ночи.
Все чаще входил он в кабинет и садился напротив, заглядывая в глаза:
тем чаще, чем медленнее двигались армии рейха. Вторично увязал в мясе
врага германский меч. Теперь Удо фон Роецки было вполне ясно: его народ,
увы, болен неизлечимо. Даже стальная воля вождя в синем сиянии своем
оказалась бессильна спаять Силу, возрождающую Дух. Где же выход? Где?!
Отец Один, скажи!
И в черный день, когда траурные флаги плескались на улицах и
Сталинград перестал упоминаться в сводках, опять бросил священные кости
Воин.
Кауд!
И никто иной, а Удо фон Роецки стал директором проекта "Тор"!
Знакомясь с бумагами, он понял: свершилось. Если даже Сила и Воля не
смогли вернуть германцам величие, значит, начинать нужно сначала. Открытие
Бухенвальда откроет дверь в прошлое. И в этом - спасение.
Абсурдно?
Но бароны фон Роецки всегда верили в невозможное.
Возможно все, что угодно Одину!
В девственном мире, мире сильных страстей и чистых душ, мире крови и
стали, германцы должны возвыситься над всеми - изначально! Их Сила не
разжижена вековой спячкой. Им не хватает подлинного вождя. Зигфриды и
Аларихи - всего лишь аристократы, не ощущающие зова крови. Значит, нужно
спасти фюрера. И грядет великий поход...
Прибыв в Норвегию, директор Роецки трудился, не покладая рук. От
работы над сценарием, к сожалению, отвлекало слишком многое. Никак не
удавалось сосредоточиться. Но и мелочами пренебрегать не следует, если
хочешь строить Храм!
Немало труда стоило очистить от грязи базу, начиная с верхушки.
Профессора Бухенвальда директор забыл сразу после знакомства. Недочеловек.
Запуганная мышь, несущая крошки в норку. Тля. Военного коменданта Бруннера
- патологически возненавидел. Животное. По его милости двух сотрудниц
группы "Валькирия" пришлось списать по беременности. Бруннер пытался
скандалить, но Удо быстро поставил его на место. Остальные - чернь. Бедный
фюрер! Как можно надеяться на победу с таким материалом. В них мертв Дух!
Все реже с континента поступали хорошие новости.
Титулованные подонки подняли лапы на фюрера. Грязные саксы высадились
в Нормандии, земле героев. Варварский вал неудержимо наползал с Востока на
границы Империи.
Все погибло. Все рушилось.
И значит - кауд.
Спасение.
Спасти вождей - спасти все.
И начать снова!
Первые две ладьи из прошлого не оправдали надежд. Что-то не
получилось у Бухенвальда, и, поднявшись на борт, Удо фон Роецки нашел лишь
мертвецов. Еще теплые, с удивленными лицами, викинги будто спали, но ни
одну грудь не вздымало дыхание. Мускулистые руки и в смерти сжимали оружие
- тяжелые прямые мечи, двулезвийные секиры. Восторг, великий восторг
испытал Удо. Ни с чем не сравнимое чувство: ласкать ладонью оружие,
косматые кудри, шершавое дерево весел. От всадников рума пахло настоящим
мужским потом: едким и сладким одновременно.
Одно из лиц потрясло директора. Юное, загорелое, оно было прекрасно
даже в смерти и напоминало лицо Воина. Вот только муки не увидел Удо в
широко распахнутых серых глазах. Там обитал Дух, который так давно искал
барон фон Роецки. На коленях стоял директор, моля юношу пробудиться хотя
бы на миг. Но молчал викинг, Удо же не в силах был расстаться с ним.
И тогда, вдохновленные Одином, сделал он то, что подсказал Отец Асов.
А после, когда было собрано оружие и образцы одежды, когда, облив
бензином, поджигали ладьи с мертвыми телами, он стоял у самой кромки воды,
обнажив голову и вдыхая запах горячего дерева, прорывающийся сквозь тяжкий
смрад дымящихся героев. Порой ветер, усиливаясь, бил в лицо и дышать
становилось невозможно, но директор не отворачивался. Слезы текли по его
щекам и это удивляло. Он не прятал их от подчиненных. Кого стыдиться?. Не
те, горящие, мертвецы. Мертвы стоящие рядом. Пусть же смотрят, жалкие, как
Удо фон Роецки провожает в последний поход героев своей мечты...
Образцы, собранные в ладьях, после должной обработки ушли специальным
рейсом в Берлин. Да будет известно вождю, что избранный путь ведет к цели!
Себе директор оставил лишь секиру и щит. Он знал толк в дарах Одина и
понял, увидев, что расстаться с ними не в силах. В спальной комнате
повесил он луну ладьи и ведьму щитов прикрепил к ней наискось, как учил
