яростно, чем когда-либо, налегал на весло. Поборов законы природы силой
страсти, он каждую ночь давал себе лишь немногие минуты покоя. Он падал,
погружался в свинцовый сон, от которого пробуждался внезапно, часа через
два, точно от удара колокола, и принимался за свой ужасающий труд.
Свидетель этой остервенелой погони, Карл Драгош удивлялся, что
человеческий организм одарен такой выносливостью. Впрочем, человек, давший
возможность наблюдать это поразительное зрелище, черпал энергию из самого
страшного отчаяния.
Стремясь ничем не отвлекать несчастного лоцмана, сыщик не нарушал
молчания. Все, что следовало сказать, было сказано при отправлении из
Рущука. Как только лодка понеслась по. течению. Карл Драгош дал все
необходимые объяснения. Прежде всего он открыл свое истинное положение.
Потом в немногих словах объяснил, что он предпринял это путешествие с
целью преследования дунайской банды, атаманом которой народная молва
считала некоего Ладко из Рущука.
Лоцман выслушал этот рассказ рассеянно, проявляя лихорадочное нетерпение.
Что ему до этого? У него одна мысль, одна цель, одна надежда: Натча!
Его внимание пробудилось лишь с того момента, когда Карл Драгош начал
говорить о молодой женщине, рассказывать, как он узнал от Титчи, что Натча
спускается по реке пленницей на борту шаланды, где капитаном атаман шайки,
подлинное имя которого не Ладко, а Стрига.
При этом имени Сергей Ладко взревел от ярости.
- Стрига! - закричал он, и стиснутая рука его еще сильнее сжала весло.
Он больше не расспрашивал. С тех пор он спешил без отдыха, с наморщенными
бровями, с безумными глазами, и вся душа его стремилась вперед, к цели. Он
питал в сердце полную уверенность, что достигнет этой цели. Почему? Он не
мог бы этого сказать. Он был уверен, и все тут. Шаланду, где Натча
пленница, он узнает с первого взгляда, даже среди тысячи других. Как? Он
этого не мог сказать. Но он ее найдет. Об этом не могло быть и спора.
Теперь он понял, почему ему казалось, что он знает тюремщика, приносившего
еду во время первого заточения, и почему доносившиеся до него голоса
будили смутный отзвук в его сердце. Тюремщик был Титча. Голоса были
голосами Стриги и Натчи. И больше того, крик, долетевший до него в ночи,
оказался криком Натчи, бесполезно призывавшей на помощь. Почему он тогда
не остановился?.. Скольких сожалений, скольких упреков совести избежал бы
он!..
После бегства он едва разглядел в темноте сумрачную массу плавучей тюрьмы,
в которой он оставлял, сам того не зная, милую его сердцу. Ничего! Все
придет в свое время! Немыслимо миновать шаланду Стриги; властно заговорит
таинственный голос из глубины его существа.
В действительности, расчеты Сергея Ладко были менее самонадеянными, чем
можно подумать. Возможность ошибки сильно упала с уменьшением количества
шаланд на Дунае. После Орсовы их число не переставало убывать, сделалось
совсем незначительным ниже Рущука, и последние остались позади в Силистре.
Ниже этого города, который баржа миновала через двадцать четыре часа, на
реке осталось только два парусника, рекой овладели почти исключительно
паровые суда.
На широте Рущука Дунай огромен. На левом берегу он разливается
нескончаемыми болотами, и ширина русла достигает восьми километров. Ниже
он становится еще обширнее, и между Силистрой и Браилой он доходит в иных
местах до двадцати километров ширины. Такое пространство воды - настоящее
море, на нем хватает и бурь, и огромных пенистых волн; понятно, что
плоскодонные шаланды, не приспособленные к морскому плаванию, избегают там
появляться.
К счастью Сергея Ладко, погода стояла хорошая. В таком маленьком
суденышке, с такими не "морскими" формами, он был бы принужден искать
убежища в береговых заливах, если бы подул сильный ветер.
Карл Драгош, от чистого сердца принявший участие в заботах товарища, но
преследовавший и другую цель, очень смущался пустынностью этого обширного
угрюмого пространства. Не дал ли Титча ложные указания? Исчезновение с
Дуная шаланд заставляло Драгоша опасаться, как бы Стрига не последовал их
примеру. В конце концов он поделился своим беспокойством с Ладко.
- Может ли шаланда спуститься к морю? - спросил он.
- Да, - отвечал лоцман. - Это случается, хотя и редко.
- Вы и сами их водили?
- Иногда.
- Как они разгружаются?
- Заходят в укрытые бухты гирл25 или передают груз на пароходы.
- Гирла, говорите вы. Ведь их несколько, в самом деле?
- Главных два, - ответил Сергей Ладко. - Одно, северное, у Килии; другое,
южное, у Сулины. Это более значительное.
- Мы из-за этого не ошибемся? -спросил Карл Драгош.
- Нет, - уверил лоцман. - Кто скрывается, тот не направится через Сулину.
Мы поплывем северным рукавом.
Карл Драгош не совсем удовлетворился этими ответами. Пока они следуют
одним путем, банда прекрасно может ускользнуть по другому. Но тут
приходилось рассчитывать только на счастье, потому что невозможно
установить наблюдение за всеми гирлами реки.
Как будто угадывая его мысли, Сергей Ладко закончил объяснения очень
убедительно:
- За килийским гирлом существует бухта, где шаланда может укрыться для
перегрузки. Напротив, в сулинском рукаве надо разгружаться в порту Сулина,
расположенном на морском берегу. Что же касается георгиевского гирла, оно
едва проходимо, хотя и шире всех. Мы не ошибемся.
Утром 14 октября, на четвертый день после отъезда из Рущука, баржа,
наконец, вошла в дунайскую дельту. Оставив направо сулинское гирло, лодка
смело двинулась по килийскому. В полдень миновали последний значительный
пункт - Измаил. Завтра утром они увидят Черное море.
До этого нагонят ли они шаланду Стриги? Едва ли. После того как они
оставили главное русло, река стала совершенно пустынной. Насколько хватал
глаз, нигде ни паруса, ни дымка. Карла Драгоша пожирало беспокойство.
Однако Сергей Ладко не выказывал опасений, если они и были. Согнувшись над
веслом, он неутомимо гнал баржу вперед, следуя по руслу, которое только
долгая практика позволяла находить среди низких болотистых берегов.
Его терпеливое упорство должно было получить награду. В тот же день около
пяти часов пополудни показалась, наконец, шаланда, стоявшая на якоре в
десятке километров ниже Килии. Сергей Ладко, остановив лодку, схватил
подзорную трубу и внимательно рассматривал шаланду.
- Это он! - сказал Ладко глухим голосом, опуская трубу.
- Вы в этом уверены?
- Уверен. Я узнал Якуба Огула, искусного лоцмана из Рущука, преданного
сообщника Стриги, и, конечно, он ведет его судно.
- Что же делать? - спросил Карл Драгош. Сергей Ладко не ответил. Он думал.
Сыщик продолжал:
- Нужно вернуться в Килию, а если понадобится, то и в Измаил. Там мы
получим подкрепление. Лоцман отрицательно покачал головой.
- Возвращаться против течения в Измаил или даже только в Килию отнимет
слишком много времени. Шаланда опередит нас, а в море мы ее не найдем.
Нет, останемся здесь до ночи. У меня есть замысел. Если мне не удастся,
станем следить за шаландой издалека и, когда узнаем место ее стоянки,
будем искать помощи в Сулине,
В восемь часов, когда совсем стемнело, Сергей Ладко подвел баржу на
расстояние в двести метров от шаланды. Там он тихо опустил якорь. Не
говоря ни слова Карлу Драгошу, смотревшему на него с удивлением, он
разделся и спустился в реку.
Рассекая воду сильной рукой, он направился прямо к шаланде, смутно видимой
во мраке. Приблизившись к ней настолько, чтобы не быть замеченным, он
обогнул судно и, борясь с течением, подплыл к рулю и ухватился за него. Он
слушал. Почти заглушаемая плеском воды о борта судна, до него донеслась
мелодия. Кто-то напевал вполголоса над его головой. Цепляясь руками и
ногами за скользкий борт, Сергей Ладко поднялся мощным усилием до верхней
части руля и узнал Якуба Огула.
На борту все было спокойно. Никакого шума не доносилось из рубки, где, без
сомнения, находился Иван Стрига. Пять человек экипажа спокойно беседовали,
растянувшись на палубе в передней части шаланды. Их голоса доносились еле
слышно. Якуб Огул находился на корме один. Возвышаясь над рубкой, он сидел
на рулевом брусе и, убаюканный ночным спокойствием, напевал любимую
песенку.
Песня внезапно оборвалась. Две железные руки обвились вокруг горла певца,
и он, сброшенный с места, упал и остался недвижимым. Был ли он мертв? Его
бесчувственное тело с болтающимися руками и ногами свешивалось, как
тряпка, с той и другой стороны узкого рулевого бруса. Сергей Ладко ослабил
обхват, взял человека за пояс, потом, слегка сжимая коленями руль,
соскользнул вниз и тихо погрузился в воду.
На шаланде никто не заподозрил нападения. Иван Стрига не вышел из рубки.
Впереди пять собеседников невозмутимо продолжали разговор.
Тем временем Сергей Ладко плыл к барже. Возвращаться было труднее, чем
плыть туда. Приходилось бороться с течением и поддерживать тело Якуба
Огула. Если тот и не умер, то был близок к этому. Свежесть воды не оживила
его; он не шевелился. Сергей Ладко начал бояться, что поступил с ним
слишком круто.
Достаточно было пяти минут, чтобы доплыть от баржи до шаланды; но больше
получаса потребовалось для обратного перехода. Еще хорошо, что лоцман не
заблудился в темноте.
- Помогите мне, - сказал он Карлу Драгошу, схватившись за борт лодки. - Я
притащил одного.
С помощью сыщика Ладко перевалил Якуба Огула через борт и уложил в барже.
- Он мертв? - спросил лоцман.
Карл Драгош наклонился над пленником.
- Нет, дышит.
Сергей Ладко вздохнул с удовлетворением и, взяв весло, начал грести против
течения.
- Тогда свяжите его, да покрепче, если не хотите, чтобы он ушел, не
прощаясь, когда я ссажу вас на берег.
- Значит, мы должны разделиться? - спросил Карл Драгош.
- Да, - ответил Сергей Ладко. - Когда вы будете на суше, я вернусь к
шаланде и завтра постараюсь войти на ее борт.
- Днем?
- Днем. У меня свой план. Будьте покойны, я не подвергнусь опасности, по
крайней мере на первое время. Позже, когда мы будем у моря, положение
может измениться, согласен. Но я буду рассчитывать на вас в этот момент,
который постараюсь всячески оттянуть.
- На меня? Но что я могу сделать?
- Привести помощь.
- Я все сделаю для этого, - горячо заверил Карл Драгош.
- Не сомневаюсь в этом, но у вас будут затруднения. Постарайтесь как можно
лучше преодолеть их, вот ваша задача. Не забывайте, что шаланда снимется с
якоря завтра в полдень и, если ничто ее не задержит, будет в море в четыре
часа. Так и рассчитывайте время.
- Почему вы не хотите остаться со мной? - спросил Карл Драгош, сильно
беспокоясь за товарища.
- Потому что вы можете задержаться, и это позволит Стриге выиграть время и
исчезнуть. Нельзя упустить его в море. И он его не достигнет, если вы даже
явитесь слишком поздно, чтобы помочь мне вооруженной силой. Только в этом
случае я, вероятно, погибну.
Лоцман говорил тоном, не допускающим возражений. Понимая, что невозможно
заставить его изменить решение, Карл Драгош не настаивал. Баржа подошла к
берегу, и Якуб Огул, все еще бесчувственный, был положен на землю.
Сергей Ладко тотчас же оттолкнул баржу, и она исчезла во мраке.
ДУНАЙСКИЙ ЛОЦМАН
Когда Сергей Ладко исчез в темноте, Карл Драгош несколько мгновений
раздумывал, что ему делать. Один, в начале ночи, в безлюдном месте
бессарабской границы, с бесчувственным телом пленника, от которого долг
службы запрещал ему отлучаться... Его положение было весьма
затруднительным. Но помощь не придет, если он не станет ее искать, и
следовало принять решение. Время не ждало. Одного часа, быть может, одной
минуты достаточно будет, чтобы решить судьбу Сергея Ладко. Оставив Якуба
Огула, все еще находившегося без сознания, но крепко связанного, так что
тот не мог убежать, даже очнувшись, Драгош быстро направился вверх по
берегу Дуная.
Через полчаса ходьбы по пустынной местности он уже начал бояться, что ему
придется идти до Килии, когда, наконец, заметил дом на берегу реки.
Нелегкое было дело заставить открыть ворота этого дома, казавшегося
