командору пробега не осмеливается, однако самое время искать какой-то
выход...
- Идей, откровенно говоря, мало,- сказал Мазур.- Либо сажусь в первой же
попавшейся деревне, какая только встретится за...- он покосился на стрелку и
горящую рядом с ней алую лампочку,- за следующие пять минут, либо выбираем
подходящую прогалину и садимся в глуши. Плюнем на все сложности, свяжемся по
радио с Барралоче, вернемся, наймем еще один самолет... Думаю, с нашими
бумагами, при теплых отношениях с сеньором бригадным комиссаром, за решетку
не упрячут, поверят, что все именно так и было, как мы... Ага! Везет
дуракам...
Он заложил вираж, и самолетик завалился вправо. Сбросив скорость,
снизившись метров до трехсот, Мазур принялся описывать широкие круги вокруг
деревни. Снизился еще метров на сто. Окруженные невысокими валиками
геометрически четкие участки земли, стоявшие россыпью домики, невысокая
церковь, путаница тропинок, табунок каких-то животных, испуганно кинувшихся
в сторону... Небольшая толпа на окраине...
- Садимся,- решительно сказал Мазур.- Держитесь за воздух...
И повел самолетик вниз, прошел над широкой прогалиной, вроде бы
подходящей, развернулся, выпустил закрылки, сжал штурвал. Серо-коричневая
земля приближалась с неприятной быстротой, справа, вздымая пыль, шарахнулся
табунок тех самых высоких, бесхвостых животных, мелькнули невысокие стожки,
чахлый плетень, касание, легонький удар, зубы так и лязгнули...
Со всех сторон поднялась густая легчайшая пыль, Мазур, уже ничего не видя
вокруг, выключил моторы и дал тормоза, ощущая собственной задницей, как
швыряет самолетик на рытвинах и буграх.
Потом все кончилось, очень быстро осела пыль. Отдуваясь, Мазур расстегнул
ремень, окинул спутников беглым взглядом и с радостью убедился, что никто
даже язык не прикусил. Огляделся.
Справа протянулось кладбище, где меж густых пучков жесткой травы стояли
странные сооруженьица - глинобитные надгробия чуть ли не в рост человека,
похожие на буханку хлеба, косо срезанную с обеих сторон на высоте примерно
половины. Венчавшие их четырехконечные католические кресты кое-где
покосились.
Слева - крохотные поля, обнесенные невысокими каменными стенками. У
ближайшей оградки стояло, сбившись в кучу, десятка два высоких, стройных лам
- они настороженно таращились на свалившийся с неба странный предмет,
стригли ушами, украшенными яркими красно-желтыми кисточками. Видно было, что
готовы рвануть подальше при первом подозрительном звуке или движении.
Дальше, за полями, раскинулась деревня.
- Предусмотрительный ты человек,- проворчал Кацуба.- Прямо к самому
кладбищу подрулил, чтобы в случае чего не было лишних хлопот, и нести нас
было совсем даже недалеко...
Мазур промолчал, прикрыв глаза и облегченно вздыхая, зато Ольга не
вытерпела:
- А некоторым лучше бы помолчать, легко с пассажирского места наводить
критику...
- Да это я от радости язвлю,- сказал Кацуба.- Коммодор - великий человек,
я это всегда подозревал, а теперь знаю точно... Ну что, пойдем в деревню?
Надеюсь, здесь скальпов не снимают и к столбу пыток не привязывают?
- Какие скальпы? - возмутилась Ольга.- Несчастные люди, бедняки,
перебиваются кое-как...
- Олечка, у вас что-то определенно случилось с чувством юмора,-
сокрушенно сообщил Кацуба.
- Устала,- отрезала она.- Не каждый день к столу привязывают и собираются
тянуть жилы... Пойдемте. Для старосты такой вот деревеньки мы, с нашими
авторитетными столичными бумагами, будем выглядеть прямо-таки высшими
существами...
- А герильеро здесь водятся? - серьезно спросил Мазур.
- Вполне возможно,- столь же серьезно сказала она.- Куда только ни
забредают, так что возьмите автоматы и распакуйте мой "гаранд"...
Чем ближе они подходили к деревне, тем сильнее убеждались, что там
происходит нечто неладное. Конечно, не стоит мерить чужой провинциальный быт
на свой аршин, но долетавшие с окраины возбужденные крики что-то не походили
ни на общую пьянку после успешного сбора урожая, ни на неизвестный народный
обряд...
Предосторожности ради решили приблизиться к орущей толпе с тыла - в
глуши, пояснила Ольга, как нельзя лучше проходят самые дешевые эффекты вроде
неожиданного появления. Они должны быть чем-то весьма увлечены, раз не
отвлеклись даже на прибытие самолета,- штуки в здешних местах, конечно же,
редкой и предельно экзотической, вроде спускаемого аппарата космического
корабля...
Сделали небольшой крюк, шагая меж домов. Попадались особо престижные по
здешним меркам строения из адобес - необожженного кирпича,- крытые
неоцинкованной жестью, а парочка даже набившей оскомину рифленкой. Но
большинство - простые лачуги, слепленные из глины пополам с сухой травой.
Правда, чуть ли не над каждой торчала телеантенна-тарелка.
Очень похоже, хваленая индейская невозмутимость - а уже ясно, что деревня
индейская,- была присуща лишь куперовским героям. Здешние "индиос" вопили и
махали руками, словно бразильские футбольные болельщики или отечественные
пьющие люди, ломившиеся в магазин в ужасные времена полусухого закона.
Женщин почти не было, в основном мужчины в ворсистых штанах по колено,
войлочных шляпах, с красными и синими пончо через плечо (попадались, правда,
индивидуумы, экипированные с дешевым городским шиком - джинсы при домотканой
рубашке, костюм из магазина готового платья, но с пиджаком, надетым на голое
тело).
Средоточием шума была хижина с одним-единственным окном и дверным проемом
без двери. Вот сидевший на глиняном порожке человек как раз и был
воплощением классической невозмутимости героев Купера: зажав меж колен
высокое дряхлое ружьецо, он курил дешевую черную сигару, время от времени
похлопывая левой рукой но рукояти всаженного в землю мачете. Орущая толпа
особенно не напирала, держа некое, словно бы строго оговоренное расстояние.
Время от времени кто-то выскакивал вперед, но тут же, пару раз взмахнув
кулаком, нырял назад, в плотно сбитую толпу односельчан. Чуть в стороне
помещался старик в черной рясе, с тусклым крестом на груди, порой он
пытался, такое впечатление, навести порядок, но его почти не слушали.
Кацуба вразвалочку двинулся прямо на толпу, мурлыкая:
Село солнце,
село за далекие моря,
мне драться надоело
за идеи Октября...
Удержав его за локоть, Ольга плавным движением выдернула "беретту" из
кобуры и дважды выстрелила в воздух.
Эффект получился поразительный - толпа вмиг шарахнулась, распадаясь
надвое так, словно на нее пер танк. Моментально настала томительная тишина.
Сидевший продолжал невозмутимо пускать вонючий дым.
Решив ковать железо, пока горячо, Ольга шагнула вперед и, перебросив
пистолет в левую руку, правой помахала пресловутым сальвокондукто - даже
после всех свертываний-разворачиваний и пребывания в кармане бумага с
печатями выглядела внушительно. Мазур зорко поглядывал, не решит ли
кто-нибудь повести себя некорректно. Священник подошел к Ольге, она, к
некоторому удивлению Мазура, присела, согнув правое колено - а, это и
называется подойти под благословение,- выпрямилась и громко бросила в
пространство несколько фраз с неподражаемой барственной интонацией, в ее
устах вовсе не казавшейся актерством.
К ней опасливо подошел толстый индеец - тот самый, в городском пиджаке на
голое тело, с увесистым серебряным крестом на груди. Кто-то из толпы
попытался было вклиниться со своими объяснениями, но теперь уже индеец
рявкнул на него так, что сразу стало ясно: он и есть местная власть. Как это
у них называется? Ага, сеньор алькальд.
Священник и алькальд что-то возбужденно объясняли Ольге. Она слушала,
спрятав пистолет и страшную городскую бумагу. Народ безмолвствовал в полном
соответствии со строками пушкинской трагедии. Сидевший докурил сигару и
отшвырнул дымящийся бычок, едва не угодив на чью-то босую ступню. Хозяин
ступни молча шарахнулся, его подтолкнули локтем, призывая к тишине и
спокойствию.
- Н-да, Шекспир в мягком бумажном переплете...- покрутил головой Кацуба.-
В таких местах иногда самые натуральные шекспировские страсти случаются,
дело-то не в декорациях, а в бурлении и накале эмоций...
- Да что такое? - жадно спросил Мазур.
- Чудище с зелеными глазами, сиречь ревность. Вон тот обормот, на
которого они все напирают,- местный охотник. Надо полагать, особенной
любовью односельчан не пользуется, как оно и бывает на всех широтах: они все
нищие, но прикованы к своим клочкам земли, охотник ничуть не богаче, но как
бы свободнее - шляется себе по лесам целыми днями, пока другие в поле
горбатятся... Вон как вызверились... Другому бы, глядишь, с рук и сошло...
- Что сошло? Да объясни ты! Кацуба повесил автомат на плечо, почесал в
затылке:
- Говорю тебе - Шекспир. К женушке повадился какой-то хваткий парень... я
не понял, кто такой, какое-то местное слово... ага, ясно, нечто вроде
караванщика, караваны лам на базар гоняет, а это, по здешним меркам, фигура
- и денежки в кармане звенят, и городское обхождение знает... Короче,
вернулся охотничек раньше срока и застукал парочку "ин флагранте"*. Кавалер
успел рвануть в неизвестность, не утруждая себя надеванием порток, а вот
неверная женушка доигралась... Мачете видишь? Все в пятнах?
- Он ее, что...
- Ага. Рубанул пару раз - и ни печали тебе, ни воздыхания... А местные,
да будет тебе известно, гомонят отнюдь не из ярого законопочитания. Мотивы
тут сугубо житейские: полиция наедет, следствие будет вести, пока всех кур
не слопает и все вино не выжрет, да вдобавок у покойницы в соседнем селении
- весьма богатая по здешним меркам и влиятельная родова, с них станется
нагрянуть в гости с ружьями и бензинчиком... Бывали, говорят, прецеденты,
деревни в таких случаях дотла выгорают. Закон в этих местах- понятие
относительное... Погоди!
Он подошел к троице и вступил в разговор. Мазур остался в одиночестве,
торчал с автоматом на плече, как болван, посреди пыльной улочки. Две худые
собаки, подойдя совсем близко, с любопытством к нему принюхивались. Толпа
кидала искоса боязливо-любопытные взгляды. В первом ряду Мазур заметил
молодую индеанку, которая в городском платье и с хорошей косметикой
смотрелась бы не хуже иных манекенщиц, и подумал, что ревность и прочие
страсти здесь выглядят, в общем, столь же естественными, как и в более
цивилизованных местах. Где красота, там и все сопутствующее...
Кацуба вдруг подошел к сидевшему на крыльце - тот, не меняясь в лице,
что-то коротко сказал в ответ на вопрос и подвинулся,- а толстый алькальд,
надсаживаясь, принялся орать на односельчан. Те, поворчав немного, принялись
понуро расходиться, кое-кто с любопытством оглядывался. Вслед за ними,
повинуясь решительному Ольгиному жесту, поплелся и сам алькальд, что-то
ворча под нос. Проходя мимо Мазура, почтительно раскланялся - и украдкой
поддал кулаком индейской красавице, через плечо пославшей Мазуру совершенно
недвусмысленный взгляд.
Потом подошел священник, лицо у него было крайне усталое, печальное. Не
зная, как себя держать, Мазур коротко поклонился.
- Меня зовут отец Гальвес,- сказал старик.- Сеньорита спрашивала про
герильеро - их здесь нет, не беспокойтесь. Давненько не бывало - разве что
прежние, еще при Доне Астольфо... Не скажу, что ваше предложение мне по
душе, но, может быть, так и лучше... Проведя столько лет в глуши, начинаешь
на многое смотреть иначе...
Ничего не понимая, Мазур на всякий случай кивал с умным видом. Старик
печально улыбнулся:
