виски. Честно, неплохая придумка. Что ухмыляешься?
- Представил нас с тобой в наших полковых галстуках году этак в девяносто
втором, не говоря уже о восемьдесят девятом... На фонарь бы сволокли. А
вообще, подкинь Батьке идею. Насчет галстуков.
- А вот возьму и подкину...-задумчиво пообещал Басенок.- Ты лучше колись,
зачем заявился в такую рань. Нет, я тебя рад видеть, надо бы сесть за литром
и потолковать про старые времена и буйную молодость... Вот только мы с тобой
- гэбэшники с раньшего времени, Данилыч, хоть ты сейчас на службе буржуазии,
а я который год в ментах... Мы ж сентиментальничать до донышка не умеем. А?
Раненько что-то ты мне позвонил для простого свидания седых
дедов-ветеранов... Надо тебе что-то от меня, да? Ты не смущайся, я и сам -
циник. Больно уж много воды утекло с тех пор, как мы одну портянку на двоих
делили. Сам знаешь, мушкетеры- оне уже во втором томе циничные до грусти, а
уж в третьем...
- Сдаюсь,- сказал Данил.- Проницательность у тебя нечеловеческая. Пожалуй
что, кое-что и надо. Только не помощи, а уж скорее - ясности...
- Интересно начинаешь... Валяй. Данил кратко изложил суть - далеко не
все, конечно. О том, как нашли Климова, о взрыве в его квартире. И только.
- Не можешь ты жить скучно...- сказал Басенок, когда понял по молчанию
Данила, что рассказано все.
- Как-то так получается...
- Ну а в чем я должен внести ясность? Касаемо чего?
- Касаемо того, что нашли в квартире,- сказал Данил.- Конечно, там, как в
добрые старые времена, всем заправлял КГБ, но и ваши люди тоже были. Не
могут они ничего не знать.
- Тебя допрашивали?
- Бог миловал.
- А следовало бы...- задумчиво протянул Басенок.- Тут они определенно
лопухнулись. Кадр-то твой, а?
- Слушай, Рыгор...- сказал Данил.- А ты посмотри на это с другой стороны.
С нашей. Один мой парень утонул при самых что ни на есть загадочных
обстоятельствах, другой, того чище, исчез. В воздухе растаял. Нечему в
квартире было взрываться. И не могло там быть никакого оружия, про которое
мне самому донесла в том дворе народная молва... На кой черт нам оружие? Мы
против него,- он кивком указал на портрет Батьки,- заговоров не плетем.
Весьма даже наоборот. Хотим вложить в ваши заводы, не будем пока из суеверия
уточнять, которые, огромную денежку. Выражаясь ученым языком, развивать
производство. В чем нам Батька с охотой пойдет навстречу. На кой леший нам в
этих условиях баловаться с гранатами и прочими стволами? Пионеры мы, что ли?
- Логично...- столь же задумчиво произнес Басенок.- Очень логично. Только
встань-ка и ты на мою точку зрения. Есть гумага. Официальная. Нами, теми-то
и такими-сякими, обнаружено то-то и то-то...
- А как насчет отпечатков пальцев, кстати? Прошло довольно много времени,
прежде чем Басенок поднял массивную, лобастую башку:
- Хреново насчет отпечатков. Наличие отсутствия.
- Значит, у тебя в какой-нибудь сводочке все уже отражено?
- А ты думал? У нас не Россия, у нас этакое событие тянет на немедленный
доклад по всем инстанциям...
- Рыгор, век за тебя буду бога молить...
- Так я и поверил,- сказал Басенок.- Так бы я тебе, акула капитализма, и
поверил... не наведи я о вас справочки. Тут ты прав. То есть не врешь.
Насчет денежек и развития производства.
- Так тогда...
- Тайну следствия нарушить ради тебя прикажешь? - Он выдержал паузу.-
Ладно. Благо следствие вовсе не мы ведем. Но если хоть одной живой душе...
- Обижаешь.
- Рванула стандартная осколочная "эргэдэшка"...
- Я и сам примерно так прикидывал,- кивнул Данил.
- А то, что там нашли еще пять, ты прикидывал? То-то. И два
"Калашникова", из тех, что - АКСУ. И как венец всему - винтовочка.
Холодильник хороший, финский... Хорошая винтовочка, снайперская.
Бельгийская. ФН тридцать-одиннадцать. Имел дело?
- Нет.
- Хорошая винтовка. Оптика, эргономичный прикладик, на шестьсот метров
лупит - залюбуешься, да и на восемьсот сподручна. Что скажешь?
- Взрыватели были ввинчены?
- Нет.
- Совсем интересно,- сказал Данил.- А в той, что рванула, стало быть,
оказался ввинчен... Идиотский набор. Селедка с вареньем. Я не Винни-Пух,
белый и пушистый, но у меня здесь просто нет задач, которые следовало бы
решать оружием.
- Скажи спасибо.
- Спасибо.
- Да не за то, что протрепался тебе, а за то, что я-умный,- усмехнулся
Басенок.- Я ж говорю, собрал справочки... Иначе хрен бы ты у меня получил, а
не информацию, да и не прошел бы ты дальше сержанта на входе... Короче, что
нужно?
- Ничего,- сказал Данил.
- Слушай, я понимаю, что вы у себя в России привыкли творить дела
по-другому, но у нас государство, знаешь ли, правовое. И расследовать такие
дела должны не заезжие инвесторы, а соответствующие службы.
- Ты же говорил, дело в ГБ.
- У нас тоже тяжелые отдельчики имеются...
- Верь не верь, но у меня пока что попросту нет зацепок,- сказал Данил.-
Ни малейших. Ни черта я еще не знаю. И не понимаю ни черта.
...Он покинул помпезное здание, пребывая, в общем, в хорошем настроении.
Басенок даже пригласил его на дачу в ближайшие выходные, но оптимизма,
конечно, добавляло не это приглашение, а то, что "органы", можно уверенно
сказать, настроены вполне благожелательно: иначе генерал держался бы с ним
совершенно по-другому, какая, к черту, былая служба "в одним и тем полке"...
И не вспомнил бы о такой ерунде, имей он что-то против Данила и
"Клейнода"...
Тогда? И главное, какого черта на свет всплыла бельгийская винтовочка с
оптикой? Он не кривил душой, когда говорил, что набор оружия прямо-таки
идиотский: гранаты и стандартные трещотки плохо сочетаются с хорошим
снайперским стволом...
По-прежнему тщательно проверяясь, он покружил по городу - и чтобы выявить
возможных преследователей, и чтобы примитивно убить время. Посидел в
небольшом кафе, побродил у книжных лотков, перешел по подземному переходу к
станции пригородных автобусов, где бесцельно шатавшийся человек не вызывал
вовсе уж никакого интереса.
Железнодорожный вокзал был в двух шагах, и Данил хорошо расслышал
хрипение динамика, возвещавшего о прибытии московского поезда. Неторопливо
направился к перрону, занял выгодную позицию. И стоял у стены, пока не
увидел спустившегося на перрон негра.
Негр был русский. Такое случается. Франсуа Петрович Пормазов являл собою
один из довольно многочисленных, надо признаться, плодов Всемирного
фестиваля молодежи и студентов, имевшего честь сотрясти Москву в 1957 году.
Жгучий, пламенный интернационализм лучших представительниц советского
народа, как-то ненароком слившись с сексуальным любопытством, породил самые
неожиданные мимолетные романы - в самых причудливых сочетаниях рас,
национальностей и колеров кожи. Сколько заграничных лапочек покинули
просторы нашей Родины брюхатыми, истории в точности неизвестно. Правда,
статистике неизвестно также, сколько "фестивальных" младенчиков запищали и
загукали в пределах социалистического отечества девять месяцев спустя.
Определенно, немало.
Будущая мамаша Франсуа угодила на фестиваль в качестве знатной и
передовой ткачихи, комсомольской суперзвездочки из захолустного уральского
городка. Москва, как ей и положено, уже в те времена взирала на многое не
без цинизма, но вот в кондовой российской глубинке, не избалованной лишней
информацией о внешнем мире, к неграм отношение было, пожалуй что,
нежно-трепетно-братское. Поскольку ни одного из них и в глаза не видели, их
любили заочно, а следовательно, горячо - как бедолаг, зверски угнетаемых
зарубежным империализмом. И вдруг наивные комсомолочки из провинции
обнаружили, что угнетаемые - не какие-то там абстрактные скелетики,
громыхающие цепями, а вполне мускулистые и сытенькие мужички, проявлявшие к
белым девочкам отнюдь не классовый интерес и сами вызывавшие здоровое
томительное любопытство у периферийных красоточек, не изведавших ничего,
кроме прямолинейного лапанья в темном уголке убогой танцплощадки.
Одним словом, братство народов стало затягиваться до утра...
Мамочку Франсуа спасли от всеобщего осуждения не только фестиваль и
время, но еще и захолустье - в семьдесят седьмом ее и в глухомани без
раздумий зачислили бы в падшие создания, но в провинции безвозвратно
упорхнувших хрущевских лет черномазики были пока что овеяны романтическим
ореолом пролетарского братства и коммунистического единения с угнетенными. К
тому же мама-комсомолочка твердила, что невзначай обрюхативший ее Франсуа -
героический подпольщик, партизан из джунглей, сражавшийся против злых
сухопарых колонизаторов в шортах и пробковых шлемах за свободу и светлое
будущее угнетенной родины.
Окружающие ей верили. Она, впрочем, и сама искренне верила, поскольку ее
в этом убедил сам Франсуа (который на самом деле был вторым сыном туземного
короля, полноправным наследником сплетенного из прутьев священного дерева
ибу престола, а уж на плантациях сроду не гнулся, поскольку видел плантации
не иначе как из окна папашиного "Кадиллака")...
Провинция не привыкла долго удивляться, да и вообще там не особенно любят
чему-то удивляться. Когда схлынули пересуды и сплетни, кроха-негритенок
прекрасно вписался в жизнь тихого уральского медвежьего уголка - носится по
улицам, играет в "чику" и лазает по садам, как все его сверстники. В
конце-то концов, конечностей у него было, как и полагалось, четыре, голова -
одна, хвоста при детальном осмотре не обнаружилось, а бананов он не просил,
поскольку до десяти лет и не подозревал, что на свете существуют бананы...
В свидетельство о рождении его записали "Петровичем" из-за полной
беспомощности должностных лиц - как ни мучили мозги милиционеры в паспортном
столе, не смогли придумать, какое отчество можно образовать от имени
"Франсуа":
Франсуевич? Франсуич? Франсуавович? Все варианты смотрелись как-то
чудновато... А в жизни его больше кликали Федькой.
Куда может угодить, войдя в половозрелые года, индивидуум, наделенный
классическим, каноническим внешним обликом негра, но рожденный русской мамою
и воспитанный славянами в глубинке?
Если только не загремит допрежь в колонию вместе с белокожими шпанистыми
соседями?
Кем ему суждено быть, ежели увернется от печальной стези тюремного
сидельца?
Правильно, тут и думать нечего, не бином Ньютона...
Соответствующие органы взяли Франсуа на примету, едва его загребли на
действительную, и после демобилизации чернокожий младший сержант куда-то
испарился, да так надежно, что в родных местах показался лишь полтора
десятка лет спустя, да и то проездом в Сибирь. В детали Данил, разумеется,
не вникал (да и кто бы ему открылся?), но по редким обмолвкам восстановил
основной пунктир: долгие годы Франсуа провел скорее в Штатах, нежели в
Африке (впрочем, засветившись и на Черном континенте), и сгорел, когда к
янкесам переметнулась очередная курва в серьезных погонах, обремененная
кое-какими тайнами. Ноги-то Франсуа унес, но дальнейшая карьера, как легко
догадаться, рванула под уклон, закончившись рапортом об отставке уже в
шизофренические перестроечные года. После замысловатых и туманных жизненных
перипетий потомок чернокожего принца всплывал на поверхность то в качестве
волонтера казачьей сотни в Приднестровье, то частного сыскаря в краях
поспокойнее, ибо по капризу судьбы жизненные взгляды Франсуа относились к
тем, что принято изящно именовать национал-патриотическими. С русскими
неграми такое тоже случается. 6 октября девяносто третьего он до последнего
