Солдаты неохотно возвратились в караулку, и опять стало тихо.
- Тронк, - спросил Дрого, не отваживавшийся на самостоятельное решение,
- вы не думаете, что надо объявить тревогу?
- В смысле - сообщить в Крепость? В смысле - пальнуть в воздух,
господин лейтенант?
- Да я и сам не знаю. Как по-вашему, стоит поднимать тревогу?
Тронк покачал головой.
- Я бы подождал, когда развиднеется. Если выстрелим, всю Крепость
поднимем на ноги. А окажется, что там ничего и нет.
- Пожалуй, - согласился Дрого.
- К тому же, - добавил Тронк, - это было бы не по уставу. В уставе
сказано, что тревогу можно объявлять лишь в случае опасности, прямо так и
говорится: "В случае опасности, при появлении вооруженного противника и
если подозрительные лица приблизятся к пограничной стене на расстояние, не
превышающее ста метров". Вот что говорится в уставе.
- В общем, да, - сказал Дрого, - а тут, наверное, побольше ста метров
будет, правда?
- Я тоже так думаю, - кивнул Тронк. - И потом, мы ведь не уверены, что
это человек.
- А что же, по-вашему? - возразил Дрого несколько раздраженно.
- Привидение?
Тронк ничего не ответил.
В нерешительности, дожидаясь, когда пройдет эта бесконечная ночь, Дрого
и Тронк стояли, опершись о парапет, и напряженно смотрели вниз, туда, где
начиналась Татарская пустыня. Загадочное темное существо вроде бы
остановилось, уснуло, и Джованни понемногу стал успокаиваться, думая, что
там и впрямь ничего нет - просто черный валун, по очертаниям напоминающий
монахиню, или это обман зрения, нелепая галлюцинация - все от усталости.
Теперь он даже испытывал смутное разочарование: так бывает, когда самые
важные часы жизни проносятся мимо, не задев нас, и их грохот затихает
вдали, а мы остаемся в одиночестве среди взвихренных сухих листьев,
сожалея о том, что упустили опасный, но славный момент.
Ночь все тянулась, и из темной долины снова повеяло страхом. Ночь
тянулась, и Дрого чувствовал себя ничтожным и одиноким. На дружескую
поддержку Тронка рассчитывать не приходилось: слишком уж они были разными.
Вот если бы рядом находились его товарищи - хотя бы один, - тогда другое
дело, тогда у Дрого достало бы сил даже на шутку и ожидание рассвета не
было бы таким мучительным.
А языки тумана все ползли и ползли по равнине, образуя призрачный
архипелаг в черном океане. Один из них протянулся у самого подножия
Редута, накрыв тот таинственный предмет. Все вокруг было пронизано
сыростью; шинель Дрого пропиталась влагой и обвисла тяжелыми складками.
Какая долгая ночь! Он уже потерял надежду, что она когда-нибудь
кончится, но небо вдруг начало бледнеть, и порывы ледяного ветра
возвестили о близком рассвете. И тут на Дрого навалился сон.
Продолжая стоять у парапета, он уже дважды ронял голову и дважды,
вздрогнув, поднимал ее. В конце концов она безвольно свесилась на грудь, и
налитые тяжестью веки сомкнулись. Нарождался новый день.
Проснулся Дрого оттого, что кто-то тронул его за руку. Он с трудом
стряхнул с себя сон, поражаясь тому, что уже совсем светло. Раздался
чей-то голос - Тронка, конечно:
- Господин лейтенант, это лошадь.
Только тут он вернулся к действительности, вспомнил о Крепости, о Новом
редуте, о загадочном черном пятне. И сразу же глянул вниз, горя желанием
все узнать и в глубине души трусливо надеясь увидеть там одни лишь камни и
кусты - ничего, кроме равнины, какой она была всегда - безлюдной,
пустынной.
Но голос рядом все повторял:
- Господин лейтенант, это лошадь.
И Дрого действительно увидел эту фантастическую лошадь, неподвижно
стоявшую у подножия скалы.
Небольшая, приземистая, но упитанная лошадка, по-своему даже красивая -
с сухими ногами и длинной гривой. Выглядела она странно, но больше всего
поражала ее масть: иссиня-черная, резко выделявшаяся на фоне тусклой
равнины.
Откуда она взялась? Чья она? Ни одно живое существо - кроме ворон и
гадюк - уже много лет не заносило в эти места. А тут лошадь, да к тому же
сразу видно, что не дикая, а отличный экземпляр, настоящая боевая лошадка
(разве что ноги чуть тонковаты).
Это было поразительно, это настораживало. Дрого, Тронк, часовые, да и
другие солдаты, выглядывавшие из бойниц нижнего этажа, не могли оторвать
от нее глаз. Появление лошади не укладывалось ни в какие уставы,
воскрешало в памяти древние легенды о севере, о татарских ордах и битвах,
наполняло своей таинственностью всю пустыню.
Сам по себе этот факт был не таким уж значительным, но ведь вслед за
лошадью должно непременно появиться что-то еще. На лошадке было хорошо
притороченное седло, как будто совсем недавно кто-то ехал на ней верхом. В
общем, история была непонятная, и то, что до вчерашнего дня считалось
нелепым предрассудком, сегодня могло оказаться правдой. Дрого мерещилось
присутствие врагов, татар, распластавшихся в кустах, в расщелинах скал,
замерших в неподвижности с крепко стиснутыми зубами: они ждали лишь
наступления ночи, чтобы совершить свой набег. А за это время могли
подтянуться их главные силы: грозная кишащая орда, выныривающая из
северного тумана. Без музыки, без песен, без сверкающих сабель и красивых
знамен. Оружие у них матовое, чтобы его не демаскировали солнечные блики,
и даже кони приучены не ржать.
Но одна лошадка - именно так сразу же и подумали на Новом редуте - одна
лошадка сбежала и, опередив противника, тем самым выдала его. Враги,
вероятно, еще не заметили пропажи, поскольку животное сбежало из лагеря
ночью.
Таким образом, лошадка принесла важную весть. Но насколько она
опередила своих хозяев? До наступления вечера Дрого ничего не сумеет
сообщить командованию Крепости, а татары между тем вот-вот могут нагрянуть.
Выходит, надо объявить тревогу? Тронк не советовал: в конце концов, это
всего-навсего лошадь, а оказалась она возле Редута потому, что отбилась от
хозяина, а ее хозяин - возможно, охотник-одиночка - по неосторожности
заехал в пустыню и погиб там или заболел. Лошадь осталась одна, стала
бродить по пустыне, ища спасения, и, почуяв в Крепости присутствие людей,
ждет, что ей принесут овса.
Так утверждал Тронк, ставя под сомнение версию о том, что к Крепости
приближается враг. Животное в такой необитаемой местности вряд ли покинет
свой лагерь. И потом, говорил Тронк, он слышал, что кони у татар почти все
как есть белые. На старинной картине, висящей в одном из залов Крепости,
изображены татары верхом на белых скакунах, а эта лошадь черная как смоль.
И Дрого после долгих колебаний все же решил дожидаться вечера.
Небо между тем порозовело, солнце залило все своим горячим светом, и
солдаты, согревшись, приободрились. Да и Джованни с наступлением дня
немного успокоился: соображения насчет татар утратили свою убедительность,
все вновь обрело нормальные пропорции, животное оказалось обыкновенной
лошадью, и ее появление можно было объяснить как угодно, а вовсе не
обязательно наступлением противника.
И тут, позабыв о ночных страхах, он вдруг понял, что готов к любым
приключениям, и душа его наполнилась радостным предчувствием: уж не сама
ли судьба стучится к нему в дверь? Счастливая судьба, которая может
возвысить его над всеми прочими людьми.
Он с удовольствием лично позаботился о самых мелких формальностях
караульной службы, словно хотел доказать Тронку и солдатам, что появление
лошади, каким бы странным и тревожным оно ни было, его лично нисколько не
обеспокоило; именно так, думал он, и поступают настоящие офицеры.
Солдаты же, по правде говоря, не испугались; появление лошади вызвало
всякие шуточки, и всем ужасно хотелось поймать ее и отвести как трофей в
Крепость. Один из солдат попросил даже у старшего сержанта разрешения
сходить за лошадью, но тот лишь укоризненно глянул на него, давая понять,
что, когда речь идет о службе, шутки неуместны.
А этажом ниже, там, где были установлены пушки, один из канониров при
виде лошади страшно разволновался. Звали его Джузеппе Лаццари, был он еще
совсем молод и на службу поступил недавно. Он утверждал, что лошадь эта -
его собственная, он ее сразу узнал, и ошибки тут быть не может: наверно,
ее упустили, когда водили из Крепости на водопой.
- Да это же Фьокко, мой Фьокко! - вопил он так, словно его обокрали.
Спустившийся вниз Тронк сразу же велел прекратить этот крик и строго
объяснил Лаццари, что его лошадь убежать никак не могла: чтобы попасть на
северную равнину, ей пришлось бы перебраться либо через крепостную стену,
либо через высокие горы.
Но Лаццари возразил, что есть какой-то проход - он сам слышал, -
удобный проход в скалах, древняя, заброшенная дорога, о которой все уже
позабыли. И верно, в Крепости помимо прочих ходила и такая легенда. Скорее
всего, это была выдумка, так как никто никогда не видел даже следов той
дороги. Справа и слева от Крепости на протяжении многих километров
вздымались дикие горы, и перебраться через них было невозможно.
Но солдат не унимался, он прямо из себя выходил от мысли, что ему велят
сидеть в Редуте и не позволяют забрать свою лошадь, хотя и дела тут всего
на полчаса.
Между тем время шло, солнце клонилось к западу, в установленные сроки
сменялись часовые, пустыня слепила глаза, безжизненная, как никогда, а
лошадка была на прежнем месте: то стояла совсем неподвижно, будто спала,
то бродила вокруг в поисках чахлой травки.
Дрого выжидающе глядел вдаль, но ничего нового не замечал. Все те же
отвесные скалы, туман далеко на севере и кусты, с приближением вечера
постепенно менявшие свой цвет.
Явился сменный караульный отряд. Дрого и его солдаты вышли из Редута и
направились через галечные россыпи к Крепости, на которую уже наползали
синие вечерние тени. Когда подошли к крепостным стенам, Дрого произнес
пароль за себя и за своих людей, ворота открылись, сменившийся патруль
выстроился в небольшом дворике, и Тронк начал перекличку. Дрого же
направился к коменданту, чтобы сообщить ему о странной лошади.
Как предписывалось уставом, сначала Дрого доложил о своем прибытии
капитану-поверяющему, потом они вместе пошли искать полковника. Обо всяких
новостях, как правило, сообщали старшему адъютанту, но на этот раз
происшествие было слишком серьезным, чтобы терять время. А слух о лошади
молниеносно облетел Крепость. На самых отдаленных фланговых постах форта
уже поговаривали о татарской коннице, ставшей лагерем у подножия скал.
Полковник, узнав новость, сказал только:
- Зря не попытались взять эту лошадь, если на ней седло, мы могли бы
узнать, откуда она.
Но было уже поздно, так как солдат Джузеппе Лаццари, когда патруль
возвращался в Крепость, спрятался за огромным валуном, и никто этого не
заметил. Потом он спустился вниз по галечнику, взял лошадку и теперь
возвращался с ней в Крепость. К своему удивлению, он обнаружил, что
лошадь-то не его, но теперь это уже не имело значения.
Только когда отряд вступил в Крепость, кто-то из товарищей Лаццари
заметил, что он исчез. Если узнает Тронк, сидеть Лаццари на гауптвахте не
меньше двух месяцев. Нужно было спасать товарища. И потому, когда старший
сержант, делая перекличку, дошел до Лаццари, кто-то откликнулся за него:
"Я".
А через несколько минут солдаты, уже разбредавшиеся по двору кто куда,
вспомнили, что Лаццари не знает пароля. Здесь уже дело пахло не
гауптвахтой, а смертью: как только он подойдет к стенам Крепости, в него
по уставу должны стрелять. Несколько солдат тотчас побежали искать Тронка:
надо же было что-то придумать.
Да поздно! Лаццари, держа черную лошадку под уздцы, уже подходил к
Крепости. А Тронк как раз стоял на стене, куда его привело какое-то
смутное предчувствие. Сразу же после поверки старшего сержанта охватило
беспокойство; причины его он определить не мог, но чуяла его душа, что не
все в порядке. Перебрав в памяти события дня, он добрался до момента
возвращения в Крепость, так и не обнаружив ничего подозрительного. И вдруг
словно обо что-то споткнулся; да, во время поверки был какой-то сбой, но в
