- Брат Амброз, ты видел?
- Я был сбоку от вас, святой отец Лозимонец прицелился снести вам голову мечом, и я отбивался от него стулом. Я очень сожалею.
- Не извиняйся! - Монреале расхаживал взад и вперед. - Кольцо... Кольцо! Ну конечно! Будь я про.., то есть Господи меня помилуй! Так вот что в нем было.
- Так вы почувствовали что-то? - с облегчением сказала Фьяметта.
- Да, но мне следовало почувствовать больше! Что мог сделать Ферранте, чтобы спрятать... - Он повернулся к своему массивному книжному шкафу, словно притягиваемый магнитом, но покачал головой. - Попозже. Как жаль, что здесь нет твоего отца, Фьяметта.
- А что вы увидели в этом кольце, отче?
- Оно словно бы заключало простое заклятие против вшей и блох, которое мог бы носить кто угодно в амулете или ладанке у себя в кармане. Я еще подумал, какое странное щегольство - заключать такой пустяк в серебро. Да, что-то было не так, но я подумал, что причина в плохой отливке. Однако если заклятие против вшей и блох маскировало другое - для отвлечения внимания.., а уж за ним... - Он с шипением выпустил воздух сквозь сжатые зубы, и лицо у него посерело. - А что почувствовала ты, дитя?
- Уродливость.
- Устами младенца... Ты меня устыдила. - Он грустно улыбнулся. - Но ведь ты же дочь своего отца.
- Об этом-то я и начала вам рассказывать. Люди сеньора Ферранте явились на постоялый двор, куда я приехала с телом батюшки...
И Фьяметта быстро описала свои неприятности с мастером Катти, его алчность, коптильню, странное похищение трупа щербатым браво и явления мастера Бенефорте в дыму и в лесном мусоре. Тейр подтвердил подробности их возвращения, С куда большими колебаниями Фьяметта поведала о признании мастера Бенефорте, касавшемся его предыдущего опыта с кольцом духов, хотя не назвала ни герцога Лоренцо, ни Флоренцию: пусть Медичи исповедуется сам. Она сказала, как страшится, что сеньор Ферранте намерен сделать дух мастера Бенефорте своим новым и более могущественным рабом. Слушая се, аббат Монреале сутулился все больше.
- Батюшка взывал к вам, - заключила Фьяметта, - просил вас о помощи. Святой отец, что нам следует делать теперь?
Монреале глубоко вздохнул:
- Перед вашим приходом, дитя, я молился, прося Господа умудрить меня, ниспослать знак, показавший бы, что я поступаю правильно, соглашаясь на перемирие. Самая страшная опасность, заключенная в молитве. Порой Бог ниспосылает ответ. - Он устало кивнул секретарю. - Брат Амброз, порви договор.
Дюжий монах осторожно взял документ, который писал, когда впустил Фьяметту с Тейром, и медленно разорвал его пополам, В его устремленном на Монреале взгляде одобрение мешалось со страхом.
- Итак, монастырь ворота не откроет. Святой отец, так что же нам следует делать теперь?
Монреале зажмурился и потер морщинистый лоб.
- Тянуть время брат. Посылать кроткие ответы и тянуть время. - Он посмотрел на Тейра, потом на Фьяметту. - Отведи этих измученных детей в странноприимный дом. Я пойду в часовню предаться размышлениям перед службой. Если можно будет снять кого-то с поста пропеть ночные псалмы. - Он добавил вполголоса:
- Наконец-то я понял, почему так много говорится о том, чтобы братия училась обходиться без сна.
Его секретарь пробормотал "аминь", взял свечу и сделал знак Тейру и Фьяметте выйти из кельи прежде него.
По пути в странноприимный дом возле главных ворот они прошли через двор с крытым колодцем. Даже в этот поздний послеполуночный час возле него в очереди за водой стояли два монаха, солдат и женщина. Один из монахов держался за ручку ворота, но не вращал ее.
- Как она, брат? - спросил Амброз, проходя мимо.
- Плохая, - ответил тот. - Совсем замутнела. Вот мы и ждем, чтобы ил осел, а потом опять начнем черпать.
Наконец он завертел ручкой и разлил воду из колодезного ведра в сосуды, которые держали солдат и женщина. Потом спустил ведро и вновь начал ждать. Брат Амброз пошел за солдатом.
- Не хватает воды? - спросил Тейр.
- Надо бы, чтобы пошел дождь и наполнил наши цистерны, - ответил Амброз. - Обычно тут живет семьдесят человек братии. А теперь мы приняли пятьдесят - шестьдесят гвардейцев герцога Сандрино, среди них много раненых, а еще их семьи и те, что бежали от бесчинств в городе. Сейчас тут набито более двухсот человек. В лазарете теснота. Аббат Монреале думает приют отдать женщинам, а если еще будут раненые, укладывать их в часовне.
Когда они приблизились к лазарету, солдат с ведром свернул туда, и через его плечо Фьяметта увидела длинное помещение под каменным сводчатым потолком. Между деревянными кроватями были разложены соломенные тюфяки, и не всех лежали завернутые в одеяла тела. В тусклом мерцании двух масляных светильников блеснули остекленевшие горячечные глаза на заросшем щетиной лице. Между рядами пробирался монах в опущенном на лоб капюшоне, в глубине кто-то стонал от боли - протяжно, словно мычала корова. Через другую дверь брат Амброз провел их в странноприимный дом, единственное место в монастыре, куда в обычное время допускались посторонние. Он поручил Фьяметту усталой пожилой женщине в ночном балахоне. Ее седые волосы были заплетены на ночь в косу, падавшую на спину. Фьяметта узнала в ней белицу из приюта при городском соборе. Амброз увел Тейра через трапезную для посетителей туда, где спали мужчины. Тейр неуверенно оглянулся через плечо и, прежде чем скрыться за дверью, помахал ей левой рукой.
В женском спальном помещении каменный потолок нависал, как в лазарете, но оно было меньше, и теснота в нем царила еще большая. И здесь между кроватями постелили тюфяки, а то и просто насыпали солому, прикрыв сверху одеялом На них вповалку лежали двадцать пять женщин и вдвое больше маленьких детей и девочек-подростков. Мальчиков постарше, очевидно, положили спать с мужчинами.
Фьяметта пробралась между спящими к дверце в глубине, за которой прятался нещадно использовавшийся и смрадный нужник. Теперь ей стало попятно, почему аббат полагал, что монастырь не выдержит долгой осады, даже если бы им удалось отразить штурм прибывших из Лозимо подкреплений, а это само по себе представлялось весьма сомнительным, В прошлую ночь, в это самое время, она воображала, что стоит им пробраться к Монреале, и он каким-то образом все уладит. И, судя по этой спальне, она была не единственной монтефолькой, которая думала так. Но теперь...
Когда она вышла из нужника, белица проводила ее к куче соломы, на которой уже спали две девушки. Фьяметта сбросила погибшие туфли и улеглась рядом с ними. Пока хороша была и такая постель.
Глава 8
Ури... Тейр замигал слипающимися глазами, увидел каменный свод мужской спальни и раскинулся на жесткой постели - тонкий слой соломы, накрытый одеялом. Скверный сон, разбудивший его, рассеялся словно туман, когда он попытался вспомнить, что ему привиделось. Судя по тому, как болело его тело, солома не спасла его от каменного пола, хотя, конечно, синяками он был обязан бешеному лозимонцу, с которым дрался накануне ночью. Как же мучается сейчас Ури, тяжко раненный, брошенный в темницу его врагами? Какой ужас его терзает? У него, Тейра, есть солома, одеяло и свобода. А Ури, возможно, лежит на голых камнях.
Некоторые уже встали, другие продолжали спать. Рядом с Тейром заросший щетиной, пропахший застарелым потом монтефольский гвардеец закрыл глаза, перекатился на другой бок, стянув с себя одеяло, громко пустил ветер и снова захрапел. Тейр с трудом поднялся и встал в очередь к нужнику. Ну во всяком случае, темница Ури вряд ли так набита людьми.
Мучиться одеваясь ему не пришлось: он спал в одежде Своей единственной, потому что во вчерашней схватке потерял все, что имел. Ну так, значит, ему самое место здесь среди неимущих монахов, пусть нищим он стал случайно, а не по обету. Он посвятит свою нищету Богу, как здешняя братия, добавив молитву поскорее его от нее избавить.
В трапезной монах давал всем по ломтю ржаного хлеба и наливал пива или разбавленного вина. Ломти были не очень толстыми, но, хотя хлеб оказался вкусным, попросить добавки при таких обстоятельствах Тейр не решился. Пиво же пришлось в самый раз и отлично промыло его пересохшие к утру рот и глотку.
Едва к нему вернулся голос, Тейр принялся расспрашивать об Ури всех, кто мог бы знать его брата. Они были с ним обходительными ради Ури, рассказывали свои страшные истории о кровавых схватках и спасении, но никто из них не видел своего капитана позже и не знал о его судьбе больше, чем аббат Монреале или Фьяметта. От мучительной неуверенности у Тейра заныла шея.
В трапезной были и женщины, но Фьяметты среди них не оказалось. Они говорили вполголоса, кроме одной бой-бабы, чьи гнусавые жалобы оглашали трапезную, пока она внезапно не опустилась на пол и не разрыдалась. Другая женщина увела ее в их спальню. Тейр потирал львиное кольцо и прикидывал в нерешительности, не спросить ли о Фьяметте какую-нибудь женщину. Но прежде чем он собрался с духом, его за плечо потрогал брат Амброз:
- Тейр Оке? Тебя хочет видеть аббат Монреале, Тейр слизнул прилипшие к пальцам крошки, допил пиво, вернул кружку брату-трапезнику и последовал за Амброзом.
Секретарь провел его через двор, по коридорам, по галерее и вверх по деревянным ступенькам. Они вышли на плоскую крышу над кельей, где накануне их принял аббат. На севере изгибался контрафорс часовни. Угол крыши занимала деревянная голубятня. Рядом с ней, откинув капюшон, стоял Монреале. Амброз остановился и жестом остановил Тейра.
На руку аббата, зашумев крыльями, робко опустилась сизая голубка. Казалось, Монреале заговорил с ней, он прикоснулся губами к ее головке и поднял руку. С воркованием она, гремя крыльями, взмыла в небо, дважды облетела часовню и исчезла вдали.
Похрустывая подошвами по высохшему голубиному помету, они направились к аббату, который обернулся на их шаги, улыбнулся им обоим и обвел взглядом небосвод - Ни один голубь еще не вернулся, отче? - почтительно осведомился Амброз.
Монрале вздохнул и покачал головой:
- Ни единый. Ни единый! Я страшусь за судьбу вверенных мне созданий Божьих.
Амброз наклонил голову, уловив двойной смысл, и оба посмотрели на юг в голубую утреннюю дымку, приставив ладонь козырьком ко лбу. Потом Монреале решительно опустил руку и повел их назад по лестнице в свой кабинет, а затем через внутреннюю дверь в соседнюю келью.
Тейр остолбенел. Большие высокие окна прекрасно освещали обширное помещение со шкафами и ларцами для книг по стенам. Полки были заставлены всевозможными медными, керамическими и глиняными сосудами, флаконами из цветного стекла и таинственными коробочками с латинскими надписями. Два больших рабочих стола - один на середине кельи, другой у стены - были завалены всякими документами и тетрадями в матерчатых переплетах, носившими следы частого употребления. В углу в высоком бочонке стояли посохи из разных пород дерева и длинным рылом вверх торчал мумифицированный крокодил - кожистые губы были вздернуты, открывая челюсть, наполовину лишенную зубов. С балок свисали сумки, и в одной красной шелковой сетке виднелся полупрозрачный клубок сухих сброшенных змеями кож. Еще один угол занимал оштукатуренный очаг. В нем, вычищенный, готовый к употреблению, стоял небольшой тигель, формой напоминавший улей.
Брат Амброз достал из шкафа круглое зеркало величиной с тарелку, вделанное в деревянную раму, и поставил его на стол в центре. Рядом он положил тамбурин - небольшой, обтянутый белесым пергаментом. Монреале сдвинул бумаги и расположил вокруг зеркала с тамбурином сушеные травы по четырем сторонам света, еле слышно бормоча что-то по-латыни. Брат Амброз закрыл ставни, и в выбеленной комнате стало темно и прохладно. Потом секретарь сделал знак Тейру, из деликатности и осторожности остававшемуся у двери, подойти ближе и наблюдать, но прижал палец к губам, показывая, что надо молчать.
Из флакончика голубого стекла Монреале уронил капельку прозрачной жидкости па центр зеркала, и она блистающей пленкой растеклась по нему. Монреале подул на нес, и зеркало засветилось - но не отраженным светом. Тейр смотрев, вытягивая шею и затаив дыхание.
