человек государства. входит в моду с годами - как тела уступка душе,
Ночной кислород как намек на грядущее, как маскхалат
Рая, как затянувшийся минус.
Наводняют помехи, молитва, сообщенья Ибо все в барыше
о погоде, известия, от отсутствия, от
храбрый Кощей, бестелесности: горы и долы,
с округленными цифрами, гимы, фокстрот медный маятник, сильно привыкший к часам,
болеро, запрещенья Бог, смотрящий на все это дело с высот,
безымянных вещей. зеркала, коридоры,
соглядатай, ты сам.
XV
Призрак бродит бесцельно по Каунасу. Он
суть твое прибавление к воздуху мысли
обо мне, суть пространство в квадрате,
а не
энергичная проповедь лучших времен.
-37-
Не завидуй. Причисли от страницы, от букв,
привиденье к родне, от - сказать ли! - любви
к свойствам воздуха - так же, как мелкий петит, звука к смыслу, бесплотности - к массе
рассыпаемый в сумраке речью картавой, и свободы к - прости
вроде цокота мух, и лица не криви -
неспособный, поди, утолить аппетит к рабству, данному в мясе,
новой Клио, одетой заставой, во плоти, на кости,
но ласкающий слух эта вещь воспаряет в чернильный ночной эмпирей
обнаженной Урании. мимо дремлющих в нише
Только она, местных ангелов:
Муза точки в пространстве и Муза утраты выше
очертаний, как скаред - гроши, их и нетопырей.
в состояньи сполна
оценить постоянство: как форму расплаты
за движенье - души. XVII
XVI Муза точки в пространстве! Вещей, различаемых лишь
в телескоп! Вычитанья
Вот откуда пера, без остатка! Нуля!
Томас, к буквам привязанность. Ты, кто горлу велишь
Вот чем избегать причитанья
об'ясняться должно тяготенье, не так ли? превышения "ля"
Скрепя и советуешь сдержанность! Муза, прими
сердце, с хриплым "пора!" эту арию следствия, петую в ухо причине,
отрывая себя от родных заболоченных вотчин, то есть песнь двойнику,
что скрывать - от тебя! и взгляни на нее и ее до-ре-ми
там, в разреженном чине,
у себя наверху
с точки зрения воздуха.
-38-
Воздух и есть эпилог XIX
для сетчатки - поскольку он необитаем.
Он суть наше "домой", В царстве воздуха! В равенстве слога глотку
восвояси вернувшийся слог. кислорода. В прозрачных и сбившихся в облак
Сколько жаброй его ни хватаем, наших выдохах. В том
он успешно латаем мире, где, точно сны к потолку,
светом взапуски с тьмой. к небу льнут наши "о!", где звезда обретает свой облик,
продиктованный ртом.
XVII Вот чем дышит вселенная. Вот
что петух кукарекал,
У всего есть предел: упреждая гортани великую сушь!
горизонт - у зрачка, у отчаянья - память, для роста - Воздух - вещь языка.
расширение плеч. Небосвод -
Только звук отделяться способен от тел, хор согласных и гласных молекул,
вроде призрака, Томас. Сиротство в просторечии - душ.
звука, Томас, есть речь!
Оттолкнув абажур, XX
глядя прямо перед собою,
видишь воздух: Оттого-то он чист.
в анфас Нет на свете вещей, безупречней
сонмы тех, (кроме смерти самой)
кто губою отбеляющих лист.
наследил в нем Чем белее, тем бесчеловечней.
до нас. Муза, можно домой?
Восвояси! В тот край,
где бездумный Борей попирает беспечно трофеи
уст. В грамматику без
препинания. В рай
алфавита, трахеи.
В твой безликий ликбез.
-39-
XXI * * *
Над холмами Литвы Восславим приход весны! Ополоснем лицо,
что-то вроде мольбы за весь мир Чирьи прижжем проверенным креозотом
раздается в потемках: бубнящий, глухой, невеселый и выйдем в одной рубахе босиком на крыльцо,
звук плывет над селеньями в сторону Куршской Косы. и в глаза ударит свежестью! горизонтом!
То Святой Казимир будущим! Будущее всегда
с Чудотворным Николой наполняет землю зерном, голоса - радушьем,
коротают часы наполняет часы ихним туда-сюда;
в ожидании зимней зари. вздрогнув, себя застаешь в грядущем.
За пределами веры, Весной, когда крик пернатых будит леса, сады,
из своей стратосферы, вся природа, от ящериц до оленей,
Муза, с ними призри устремлена туда же, куда ведут следы
на певца тех равнин, в рукотворную тьму государственных преступлений.
погруженных по кровлю,
на певца усмиренных пейзажей.
Обнеси своей стражей
дом и сердце ему.
-40-
* * * * * *
Время подсчета цыплят ястребом; скирд в Я распугивал ящериц в зарослях чаппараля,
тумане, куковал в казенных домах, переплывал моря,
мелочи, обжигающей пальцы, звеня в кармане; жил с китаянкой. Боюсь, моя
северных рек, чья волна, замерзая в устье, столбовая дорога вышла длинней, чем краля
вспоминает истоки, южное захолустье на Казанском догадывалась. И то:
и на миг согревается. Время коротких суток, по руке не вычислить скорохода.
снимаемого плаща, разбухших ботинок, Наизнанку вывернутое пальто
судорог сводит с ума даже время года,
в желудке от желтой вареной брюквы; а не только что мусора. Вообще верста,
сильного ветра, треплющего хоругви падая жертвой свово предела,
листолюбивого воинства. Пора, когда дело губит пейзаж и плодит места,
терпит, где уже не нужно, я вижу, тела.
дни на одно лицо, как Ивановы-братья, Знаешь, кривая способна тоже, в пандан прямой,
и кору задирает жадный, бесстыдный трепет озверевши от обуви, пробормотать "не треба".
пальцев. Чем больше пальцев, тем меньше От лица фотографию легче послать домой,
платья. чем срисовывать ангела в профиль с неба.
-41-
ПОЛЯРНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ПЯТАЯ ГОДОВЩИНА
(4 июня 1977)
Все собаки съедены. В дневнике
не осталось чистой страницы. И бисер слов Падучая звезда, тем паче - астероид
покрывает фото супруги, ее щек на резкость без труда твой праздный взгляд настроит.
мушку даты сомнительной приколов. Взгляни, взгляни туда, куда смотреть не стоит.
Дальше - снимок сестры. Он не щадит сестру:
речь идет о достигнутой широте! *
И гангрена, чернея, взбирается по бедру,
как чулок девицы из варьете. Там хмурые леса стоят в своей рванине.
Уйдя из точки "А" там поезд на равнине
22 июля 1978 г. стремится в точку "Б". Которой нет в помине.
* * * Начала и концы там жизнь от взора прячет.
Покойник там незрим, как тот, кто только зачат.
Дни расплетают тряпочку, сотканную Тобою. Иначе среди птиц. Но птицы мало значат.
И она скукоживается на глазах, под рукою.
Зеленая нитка, следом за голубою, Там в сумерках рояль бренчит в висках бемолью.