Он припомнил Роджера Септена, как тот подтрунивал над ним, стоя
подбоченясь на высушенном склоне горы. Эти мерзавцы оказались немногим
лучше.
Гордон прошел по их следам ярдов сто на запад от засады. Следы были
отчетливые, их не пытались скрыть, что говорило о высокомерной уверенности
преследователей.
Он уходил не торопясь, однако у него и в мыслях не было избрать иное
направление.
Уже в сумерках он приблизился к укреплению, окружавшему Нью-Окридж.
Открытое пространство, бывшее когда-то городским парком, теперь оказалось
обнесено высокой сплошной деревянной изгородью. Изнутри раздавалось
мычание и блеяние скота. Заржала лошадь, Гордон учуял аромат сена и густые
запахи домашней скотины.
Рядом стояла еще более высокая ограда - она окружала три квартала на
юго-западной окраине бывшего города Окридж. В центре поселения стояли
двухэтажные лома, протянувшиеся примерно на полквартала, - Гордон видел их
крыши поверх ограды; его взору открылась также водонапорная башня,
увенчанная вороньим гнездом. На башне нес караульную службу человек;
сейчас он смотрел в сторону леса.
Поселение выглядело вполне благополучным, и даже более того; ничего
столь же процветающего Гордон не встречал ни разу с тех пор, как покинул
Айдахо. Вдоль ограды, с наружной стороны деревья были вырублены, чтобы
улучшить обзор караульным, однако с той поры, как здесь поработали
топором, прошло немало времени, и молодая поросль на опушке поднялась в
человеческий рост.
"В округе вряд ли осталось много "мастеров выживания", - подумал
Гордон, - иначе местные обитатели не проявляли бы такой беспечности.
Поглядим, на что походят их главные ворота".
Он направился к южной окраине поселения. Приблизившись к цели, Гордон
услыхал голоса и предусмотрительно укрылся в молодом леске. Из
распахнувшихся дощатых ворот вышли двое вооруженных мужчин, огляделись,
затем помахали кому-то за оградой. Раздался крик, хлопанье поводьев, и из
ворот выкатился фургон, запряженный двумя лошадьми. Натянув поводья,
возница придержал лошадей и обратился к часовым:
- Скажи мэру, что я благодарен ему за ссуду, Джефф. Уж я-то знаю, в
какую яму угодила моя ферма! Однако пускай не сомневается: мы обязательно
расквитаемся с ним из следующего урожая. Ему и так уже принадлежит часть
моей земли, так что он делает неплохое вложение.
Один из стражей кивнул:
- Конечно, Сонни. А ты давай, гляди по пути в оба. На восточной
стороне города наши ребята засекли сегодня бродягу. Пришлось даже
пострелять.
Фермер всполошился.
- Кого-нибудь подранили? Ты уверен, что бродяга был один?
- Уверен, не дрейфь. Боб говорит, он улепетывал, что твой кролик.
У Гордона участился пульс. Такое количество оскорблений он уже
переносил с трудом. Левой рукой он нащупал под рубашкой подаренный Эбби
свисток, висевший на цепочке. Эта вещица напомнила ему, что в мире
остались и приличные люди, и ему полегчало.
- А вообще-то этот тип оказал мэру неплохую услугу, - продолжал
первый страж. - Прежде чем ребята Боба его спугнули, он раскопал тайник,
полный лекарств. Сегодня на вечеринке мэр угостит кое-чем местных
собственников. Вот бы и мне попасть в их компанию! Интересно, что из этого
выйдет.
- И мне... - вмешался второй страж, моложе первого годами. - Слушай,
Сонни, как ты думаешь, если вдруг мэр заплатит тебе в этом году
наркотиками за хороший урожай, ты тоже устроишь тогда веселую вечеринку?
Сонни невесело улыбнулся и пожал плечами. А потом и вовсе повесил
голову. Часовой постарше окинул его недоуменным взглядом.
- Что стряслось? - спросил он.
Сонни покачал головой. Гордон с трудом расслышал его ответ:
- Мы теперь не больно-то гордые сделались, верно, Гэри?
- Что ты имеешь в виду? - спросил Гэри, нахмурившись.
- А то, что мы спим и видим, как бы затесаться к мэру в дружки,
вместо того чтобы заиметь другого мэра, не разводящего любимчиков.
- У нас с Салли до Светопреставления было три дочери и двое сыновей,
Гэри.
- Я помню, Сонни, но...
- Хэл и Питер погибли на войне, но мы с Салли считали благословением,
что выросли все три наши дочери. Благословением!
- Сонни, ты ведь не виноват. Ну, не повезло...
- Не повезло? - повысил голос фермер. - Одну изнасиловали бандиты, да
так, что она не выжила, другая, Пегги, испустила дух при родах, а у моей
малышки Сюзан появилась седина. Представь, Гэри, ее можно принять за
сестру Салли!
Воцарилось неловкое молчание. Старший тронул фермера за рукав.
- Завтра я зайду к тебе с кувшинчиком вина, Сонни, обещаю. Вспомним
старое, как когда-то.
Фермер кивнул, не поднимая головы. Потом, хлестнув лошадей, пустил их
вскачь.
Старший еще долго смотрел вслед скрипучему фургону и жевал травинку.
Затем, повернувшись к молодому напарнику, проговорил:
- Слушай, Джимми, я когда-нибудь рассказывал тебе про Портленд? До
войны мы с Сонни частенько туда наведывались. Я был еще ребенком, а у них
заправлял этот наш мэр, который метил в...
Больше Гордон ничего не разобрал, так как стражники скрылись за
воротами.
При иных обстоятельствах Гордон долго размышлял бы о том, что узнал
из подслушанного разговора насчет общественного устройства Окриджа и его
окрестностей. Фермер, делаясь вечным должником, вынужден оплачивать долг
урожаем - вот вам стадия крепостного права в классическом виде. Гордон
читал о подобном в учебнике истории для второкурсников - давным-давно, в
другой жизни. Это называлось феодализмом.
Впрочем, в данный момент у него не было времени на философию и
социологию. Его захлестывал гнев. Бешенство, охватившее его сегодня, когда
пришлось на потеху преследователям уносить ноги, не шло ни в какое
сравнение с праведным негодованием, душившим его сейчас, когда он услышал,
какое применение уготовано обнаруженным им медикаментам. Стоило Гордону
подумать, какие чудеса исцеления творил бы с ними знакомый врач из
Вайоминга... А ведь большая часть этих лекарств не позволит безмозглым
дикарям испытать даже кратковременного блаженства!
Ему сделалось тошно. Перевязанная правая рука снова напомнила о себе.
Он наверняка мог бы без особого труда перелезть через стену, найти склад и
потребовать свою долю находки... Оскорбления, боль, сломанный лук чего-то
да стоят!
Впрочем, возникшая перед мысленным взором картина не доставила ему
удовольствия. Тогда он принялся фантазировать. Вот бы нагрянуть на
вечеринку к мэру и перебить всех жадных до власти подонков, возводящих в
своем дремучем углу карликовую монархию! Он представлял себе, как,
завоевав власть, обратит ее на службу добру, как заставит этих мужланов
использовать во благо образование, полученное когда-то, прежде чем ученое
поколение не исчезнет навеки с лица земли...
Ну почему, почему никто и нигде не берет на себя ответственность,
чтобы наладить нормальную жизнь? Он бы помог такому человеку, посвятил бы
ему остаток жизни...
Однако все великие помыслы давно обратились в прах. Все славные люди,
подобные лейтенанту Вану и Дрю Симмсу, погибли, защищая идеалы гуманизма.
Гордон казался себе единственным, кто еще сохранил веру.
Уйти? Об этом не могло быть и речи. Сочетание гордости, упрямства и
непроходящей злости не оставляло ему иного выхода, кроме мести. Он примет
бой, и точка.
"Вдруг где-нибудь, в небесах или в аду, гарцует ополчение, сплошь
состоящее из идеалистов? Скоро я это узнаю".
На счастье, гормоны воинственности взыграли в нем не настолько
сильно, чтобы он окончательно позабыл о тактике. Отступая в тень, чтобы
обдумать предстоящие действия, Гордон задел ветку и она, выпрямившись,
сбросила с его головы фуражку. Он поймал ее на лету и хотел было снова
надеть на голову, но внезапно замер, глядя на кокарду.
Перед ним гордо восседал в седле всадник из меди. Под копытами коня
вилась надпись на латыни. Поворачивая фуражку под разными углами и ловя
начищенной кокардой луч света, Гордон улыбался. Это будет дерзостью -
возможно, гораздо большей, нежели попытаться перелезть в потемках через
забор. Однако сама идея манила своей гармоничностью, чем и пленила
Гордона. Наверное, никто, кроме него, уже не в силах избрать столь опасную
стезю исключительно по эстетическим соображениям. Пусть попытка обречена
на неудачу - поражение все равно будет захватывающим зрелищем.
Претворение замысла в жизнь требовало набега на старый Окридж,
оставшийся вне пределов возникшей здесь после войны деревни; цель набега -
визит в учреждение, наверняка вызвавшее наименьший интерес у мародеров,
терзавших город. Снова покрыв голову фуражкой, он быстро зашагал, чтобы не
терять оставшегося светлого времени суток.
Спустя час Гордон, выбравшись из выпотрошенных зданий старой части
города, торопливо двинулся по разбитому асфальту, чтобы успеть вернуться к
воротам до наступления ночи. Сделав крюк через лес, он вышел на дорогу, по
которой уехал из деревни фермер Сонни, - она вела от ворот на юг. Теперь
он шагал уверенно, ориентируясь по свету фонаря, вывешенного над воротами.
Часовой проявил преступную небрежность: Гордон остался незамеченным,
подобравшись к его посту футов на тридцать. Он отлично видел этого
болвана, торчавшего на стене у ее дальнего конца, но тот глазел в
противоположную сторону.
Набрав в легкие побольше воздуха, Гордон зажал зубами свисток Эбби и
трижды оглушительно свистнул. Звук заметался среди домов и эхом отразился
от леса, как клекот пикирующего хищника. По доскам загремели шаги. Над
воротами возникли три физиономии с ружьями и масляными фонарями,
силившиеся разглядеть пришельца в сгущающейся тьме.
- Кто здесь? Чего вам надо?
- Мне необходимо переговорить с вашим начальством, - отозвался
Гордон. - У меня официальное поручение, и я требую допуска в город Окридж!
Неслыханное требование совершенно сбило их с толку. Последовало
томительное молчание. Стражники очумело смотрели то друг на друга, то на
Гордона. Наконец один из них торопливо удалился, а другой, откашлявшись,
закричал:
- Эй, где ты там? Ты бредишь? Ты болен?
- Здоров. Но утомлен и голоден. Кроме того, я рассержен тем, что в
меня стреляли. Однако всему свое время. Первым делом я должен выполнить
данное мне поручение.
На сей раз старший караула не смог скрыть замешательства.
- Данное тебе... Да о чем ты болтаешь, приятель?
По доскам снова застучали шаги. Над воротами появились, еще несколько
мужчин, а также женщины и дети, растянувшиеся в обе стороны. Похоже, с
дисциплиной в Окридже было слабовато. Местный мэр и его приспешники,
видимо, давно выпустили бразды правления из рук.
Гордон снова затянул свое, стараясь говорить медленно и веско,
голосом гамлетовского Полония:
- Я требую встречи с вашим начальством. Вы испытываете мое терпение,
не пуская меня в город, что обязательно будет отражено в моем отчете.
Немедленно вызовите кого-нибудь, кто наделен правом принимать решения, и
отворите ворота!
Толпа делалась все гуще; наконец над воротами образовался целый лес
голов. Люди тупо пялились на Гордона, пока справа не появилась группа с
фонарями. Толпа отпрянула, пропуская вновь прибывших.
- Слушай, бродяга, - рыкнул старший караула, - ты напрашиваешься на
пулю. Мы не ведем никаких "официальных" дел ни с кем за пределами этой
долины с той самой поры, как порвали отношения с коммунистами в
Блейквилле, а это было уже несколько лет назад. Заруби себе на носу: я не
