Мы плавали в тумане, обнимаясь с водой и стараясь нечаянно не
коснуться друг друга. Сейчас я наслаждался отдохновением тела и размышлял
о сущности воды.
Лайк оделся и застегнул пояс. На поясе крепко держались три мешочка.
- Путник говорил: ярки еще придут и с востока и с юга, - произнес
Квинт Арета. - Путник говорил: ярков больше, чем мы думаем.
С тех пор как Публий отъехал на полуостров, Квинт Арета стал
частенько повторять его изречения. Дня не проходило (да что там дня!),
чтобы мы не слышали: "Путник говорил, Путник рассказывал..." Некоторые
слова Квинт специально заучил наизусть. Он отменный воин, Артур Рейз, но
говорить, увы, не мастак. Все мы не мастера говорить, и я, к сожалению,
тоже. Я, как и все, говорю односложно, совсем не так, как думаю, и не так,
как мне хочется. Раньше я никогда не замечал этого. Я не замечал этого
даже когда Путник был здесь, с нами. И смог заметить лишь когда он уехал.
- К молнии привыкли, - сказал Квинт Арета. - Да?
Квинт желал говорить так же хорошо, ярко, как умел драться. Он
пытался объяснить, поделиться своими чувствами...
Мелодии молнии, те или иные, уже требуют от нас тех или иных приемов
боя. Молния - тот же сонг, вот только звук ее куда чище, протяжнее и... и
громче, как это ни просто. День за днем жрецы приучают нас к ее музыке, а
та уже сама по себе учит не переставать быть воинами даже во сне. Одно
накладывается на другое, и звук вызывает трепет, и жажду, жажду победы, и
когда его долго нет, начинаешь ждать и выбирать в тишине самую нужную из
притаившихся мелодий.
Примерно так хотел сказать Квинт Арета и примерно так сказал бы ему
я, если бы мог выразить это в словах. В словах, предназначенных для мира,
а не для себя самого.
Квинт Арета бережно вынул Разрушитель из ножен - и совершил внезапный
выпад в сторону моря.
Как великолепно смотрелся Квинт Арета с Разрушителем!
Он прошел всю страну желтых варваров с этим мечом, от побережья до
начала мартонского тракта; год провел он в Долине теплых ключей и до сих
пор убежден, что сил после целебной долины у него прибавилось; первым
деянием его лет сто назад было разрушение замка, в котором он провел
юность, - замок был обречен, и Квинт Арета предпочел разорить родное
гнездо, едва стало ясно, что отстоять его свыше сил человеческих.
В одном из боев гигант-варвар вышиб ему передние зубы, разумеется,
поплатившись за это жизнью. Вместо зубов Квинт установил пластины из
желтого золота, сопровождавшие сиянием его немудреную речь.
- Где семнадцатая битва?! - вопросил Квинт Арета фиолетовый туман.
Желтые земли он знал лучше, нежели полуостров. Арету вообще не
помнил, хотя второе имя ему нравилось. В Арете он произвелся на свет - и
тут же был отправлен на юг. В Джессертоне никогда не был, с Публием
познакомился в столице. В столице Квинт имел двухэтажный дом, в доме том
массу дорогих вещей, бывал во дворце, знал всех главных Флинтов, но из
столицы постоянно уходил, уезжал, уплывал (как правило, конечно, уплывал),
потому как пережил он пятнадцать битв и дождаться не мог, когда будет его
шестнадцатая.
Шестнадцатой стала утренняя стычка, хотя назвать битвой истребление
глупых ярков он упорно не соглашался.
Я смотрел на Квинта Арету и мечтательно представлял:
"Этот человек живет в Лунной Заводи!"
- После полнолуния пойдем вместе! - сказал Квинт Арета и прикоснулся
Разрушителем к лежащему мечу Лайка.
Изо всех сил Квинт Арета ждал полнолуния. В полнолуние молния
прозвучит для нас последний раз, и звук ее будет необычен. Год завершится.
Квинт Арета станет рыцарем-бригадиром, прошедшим Храм. К его заслугам, к
боевому опыту и Долине теплых ключей еще Храм Ириса - таких людей мало в
Королевской Республике.
Сейчас вид рыцаря-бригадира выражал непреодолимое желание скрестить
наконец Разрушителя в достойном поединке с достойным противником.
Лайк однако вовсе не светился боевым ожиданием. Он встал, неторопливо
отряхнул песок и кивнул. Что призван был означать этот кивок - согласие со
словами Квинта или же вечное да своим собственным мыслям - ни я, ни Квинт
Арета так и не поняли.
- Идем, - произнес Лайк.
Но вопреки себе он стоял и не двигаясь смотрел в небо.
Я отряхнул песок и побрел к воротам Храма, на ходу размышляя о
сущности музыки и о сущности нетерпения.
Четыре убывающих доли. Четыре доли и три дня.
Храм Ириса старше Республики Селентина. Он старше восточной войны, и
первые жрецы Цветка появились здесь в доисторические времена. Их было
пятеро и, по-видимому, это они построили чашу и обвели ее террасами. С тех
пор в стенах Храма всегда находится пять жрецов. Изредка жрецы умирают, но
как и зачем? И откуда приходят новые? Тайна. Может, Король и имеет к ней
ключ, но для прочих тайна за семью печатями. Хотя скорей всего за семью
печатями она и для Короля, - жрецы Храма не граждане и не подданные, они
не стоят ни на чьей стороне и втянуть их в битву, пусть даже под угрозой
немедленной смерти, невозможно. Если бы утром в Храм ворвались не восемь
ярков, а две сотни, и во дворе разыгралось бы побоище, четыре жреца
оставались бы на террасе и наблюдали за ходом сражения с видом
невозмутимым. А что сделал бы пятый, одарил нас молнией или нет, -
известно только ему.
Существует легенда, будто во время восточной войны, когда, по словам
Публия, "бои следовали за боями, и погибали голубоглазые, устремляясь в
небо, и сливались с землей воины-тени", когда плакали травы, а "ледяные
вершины становились седыми от горя", так вот когда это все происходило, в
Храме якобы находились и хнумы, и всадники. И жрецы, естественно, обучали
тех и других. Но я не верю.
Зато кольцевая оборона Храма Селентиной не легенда, а исторический
факт. Накануне северной экспедиции корабли год охраняли подходы с моря, а
две армии, укрепив позиции, год стояли с той стороны тумана. Лайк назвал
решение тогдашнего командующего, будущего Грей-Дварра Несчастного
"странным", а Публий Джессертон "оригинальным". Впрочем, история с
кольцевой обороной не очень известна в Республике, да и все, что касается
Храма, в Республике не очень известно. Храм - не тайна, но рассказывать о
нем кому попало не принято. Только рыцари достойны Храма, и только
избранные рыцари попадают в Храм.
Правда, я не понимаю, зачем тогда Король отправил сюда Путника?
Путник зачарованно слушал мелодии молнии, но ему не было нужды ждать
полнолуния - он не воин. Путник уехал, когда Король призвал его обратно в
столицу.
Мы, воины Королевской Республики, выйдем за пределы лиловой завесы
лишь став прошедшими Храм, спустя без трех дней семь долей Луны, 1-го
селентина 312 года.
Но уже сейчас я чувствую изменения.
Я больше не провинциальный сторож.
Я понял разницу между Лайком, Королем, Казначеем - и (да простит меня
Луна!) Гаем, Юлом, Анком, моими златоградскими братьями. Обычно люди, будь
то простые крестьяне или рыцари, решают задачу, как им правильней прожить
в мире, прожить и не ошибиться. Но некоторые говорят: "Этот мир мой!" - и
думают, что с ним дальше делать.
Когда мы знакомились с Храмом и Лайк впервые услышал молнию, он, как
и все, выхватил меч. Меч в его руке лежал неудобно, неправильно, что бы он
с ним ни делал - все казалось неверным, нарушающим самые-самые азы боевого
искусства. Целых две доли, пока шлифовалась чистая техника (не как в
Златограде, а по десять часов на день!), Лайк ходил в худших. На нем не
было лица, он не произносил ни слова и в глазах его читалось отчаянное
недоумение, кричащий вопрос - почему так?! Однако все переменилось, едва
начались поединки. Только безопасное тупое оружие спасло любимца жрецов
Квинта Арету, прозевавшего оглушительный неправильный удар по голове. Три
безопасных меча ломались от разного рода неправильных ударов Лайка в
поединках с другими бойцами, а рыцарь из Аристона получил повреждение
колена, бросившись в атаку, когда Лайк ошибочно, по его мнению, перенес
тяжесть тела на правую ногу. Жрецы с великим интересом наблюдали за таким
поворотом событий. Один из них даже самолично взял оружие и встал против
нерадивого ученика. А спустя какое-то время в базовой технике появились
дополнительные элементы.
В начале четвертой доли обучения (она же пятая доля убывающей Луны)
молния вторглась в сознание каждого. Тогда-то пошли боевые комплексы. Один
комплекс - одна композиция молнии. Всего комплексов восемь: против волков,
против варваров, против рыцарей, против лучников, против конных воинов,
против превосходящих числом ополченцев, против летающих тварей. А также,
что меня несказанно удивило, против нечисти. Я как-то привык сомневаться в
существовании нечисти: драконов, демонов и прочей подобной мерзости.
Легенды есть легенды, жизнь есть жизнь: никогда Селентина с нечистью дела
не имела, а я и нормальных-то летающих тварей в глаза не видывал, даже
обыкновенных лесных пегасиков.
Каждый комплекс имеет три разновидности: бой при обороне замка, бой
при нападении на замок, битва в открытом поле. Каждая композиция молнии
имеет три тональности. Я пока освоил два комплекса: волчий и рыцарский.
"Лесной зверь" - это хорошо, но вот с рыцарями когда мне драться и ради
чего? Рыцари есть только в Селентине и в Мартоне, а с Мартоном войны уже
не будет.
Впрочем, каждый комплекс - это новая музыка и новые грани
совершенства. Если Храм дарит радостных ощущений больше, чем необходимо
для воина, - тем лучше! За все заплачено! И все впереди!
За семь лунных долей можно столько успеть...
Днем Лайк слишком долго смотрел на небо, а вечером слишком рано лег
спать. Слишком рано ложиться спать, как известно, не свойственно
природному селентинцу. По вечерам природный селентинец спрашивает Луну о
своей участи.
Нынче Лайку многое не нравилось. Ему не нравились ярки. Ему не
нравилось, что в Верхопутье мы пришли 14-го селентина, а 16-го уже
отчаливал "Цветок". И само собой, ему не нравилось, что скоро новолуние.
Луна стала узкой. Доля Вэйборна - последняя доля убывающей Луны. Но
ведь опасна лишь сама ночь новолуния, единственное время, когда судьба
против всех нас. Зачем страшиться ее заранее, с первых дней лета?
Новолуние пройдет, и нам достанется чистый прекрасный год, шесть растущих
долей, полная Луна и время перемен вплоть до 30-го вэйборна следующего
оборота.
Порассуждать перед сном - любимое занятие природного селентинца.
Я попрощался с ночью и отправился спать. Возле молельни Лайка я
задержался и прислушался. Некоторые рыцари бормотали во сне, стремясь
удержать губами скользящие мотивы молнии, я слыхал такое не раз. Но Лайк
шептал нечто иное.
Я стоял, слушал и никак не мог разобрать. Наконец, я понял.
- Уходить... Уходить... Уходить... - сквозь сон шептал Лайк
Александр.
Ночь. Лето. Влажные ароматы ирисового...
Я открыл глаза и спросил себя: "Почему я проснулся?"
Неужели опять? Неужели это входит в цикл обучения и пробуждения
отныне будут только такими?!
- Гилденхом! - позвал Лайк.
Я вскочил.
Он стоял в дальнем темном углу.
- Идем. Я хочу, чтобы ты слышал.
Мы вышли на террасу и тихонько спустились вниз по лестнице.
Храм был совершенно пуст, небо вбирало его в себя. Я думал о пустой
чаше.
Лайк приблизился к подножию цветка. Дверь отворилась. Он вошел.
Я помедлил - и ступил за ним.
Тусклый фонарь освещал фигуру жреца. Не сказав ни слова, жрец
