разлегшегося у его ног. А у печки, прислонившись к ней спиной, скинув на
пол шапку и рукавицы, стоял бледный и лохматый человек, дуя на обмерзшие
руки. Он ошалело уставился на кинжал и, взвизгивая, вдавился в стену:
- Не надоть!
- Отколи ты, Тимоша?
- С Коломны. - Тимоша сразу отошел.
- Давно?
- Еще не садился, сразу с пути.
- Как же меня-то сыскал?
- Я давно думал, что ты сюда подашься. А теперича, как на пристани
спросил, не видали ль человека с кольцом на пальце да борода курчавая, так
сразу к тебе путь показали. Открыто живешь.
- А чего таиться?
- Гляди! На Коломне тебя разыскивали.
- Тут не достанут.
- Правда? - Тимоша сразу перестал дуть на руки и повеселел.
- А кто ж достанет? Тут - не Москва.
- Хорошо бы.
- А ты сбежал, что ль?
- Всю дорогу бежал. Ой, батюшки, страх какой!
- А что?
- Да выследили меня. Еле ушел. Гриша-то еще прежде обо мне знал, да
молчал до времени. А то вдруг схватили. Я у одного вырвался, а другой
Топтыги забоялся - отскочил. Я в переулок да вниз, Топтыга следом. Сам не
пойму, как ушел. Ведь что мне теперь будет? Клеймо поставят. А еще что?
Живым-то оставят? Не знаешь?
- Аль смерти боишься?
- А как жа!
- А сам-то убивал!
- То я, а то меня!
Вдруг Андрейша сказал:
- Все равно, дядя, помрешь.
- Ой, что ты! Не надоть!
Кирилл присмотрелся к Тимоше:
- А ты, видать, и впрямь напуган.
- Да нешто врать стану!
- Жрать будешь?
- А в лесу кто ж нас накормит?
- А ты лесом пер?
- Прямиком. Страшно дорогой-то!
Кирилл достал варева, отрезал хлеба; Тимошу кинуло в озноб, руки
дрожали, ложка стучала по чашке, расплескивая щи.
- С бараниной! Сытно живешь.
- Ешь, ешь!
- Ты Топтыгу покорми. Его все в сон клонит, да какой тут сон! А ты не
бойсь! Хозяин-то навряд ли вернется.
- Какой?
- Да этой-то избы. Она ведь бежецкая.
- Бежецкая. А чего ж ему не вернуться?
- А кому ж он тут будет капусту растить? Народ-то иссяк. Изба - не
хоромы: такую-то везде срубит, а землю и там найдет, где народу поболе.
Можешь, спокойно ею володать.
- Ты вон про что! А пущай приходят, я им избу не изломал.
- Будто тебе все одно!
- Придут, веселей будет.
- Да хозяевами-то они станут.
- Ну и что ж: в другое место пойду, мне это привычно. Чего ты
чешешься-то?
- Вши заели!
- А полезай в печь, мойся. Исподнее дам. Вода в печке.
- Вот хорошо-то!
Тимоша скинул белье и выбросил на мороз в сени. Все еще охая от
холода и ежась, он, голый, возился в избе, тащил в печь то веник, то
шайку, то попросил огарок свечи, зажег его и наконец полез.
- Гляди, на шостке уголья, не измарайся.
- Теперь все одно: отмоюсь.
Он осветил печь изнутри, урчал там и веником гнал из себя озноб,
усталь, ужас, временами восклицая:
- Господи, как хорошо-то!
- Ой и хорошо!
- Ой, батюшки, как тут тепло-то!
Наконец, раскрасневшийся, потный, полез назад.
Пришло время сна. Андрейша уже спал на скамье, Топтыгу прогнали спать
в сени, Кирилл лег на коник, а Тимоша запросился на печь.
Уже лежа на печи под овчинным тулупом, он заговорил:
- А нехорошо так жить, Кирилл, как ты.
- Чем?
- Бобылем-то? Бобылю надо в семейную избу на постой идти.
- Зачем?
- Домового у вас слыхать?
- Не слышно.
- Домовой не любит, когда так вот, без баб, бобыли живут. В таком
доме не жди добра.
- А ты женат?
- А как жа? Стал бы один в избе ночевать! Я домового уважаю Я кажную
пятницу от своей бабы отдельно сплю. Пущай, его дело.
- А баба что говорит?
- Не сознается.
- А ты?
- Бил ее. Бил, каюсь. Не сознается. Не приходит, говорит. А как может
не прийти, ежели баба одна лежит?
- А может, у тебя домового нет.
- Что ж, моя изба хуже других, что ль?
- А может, твои домовой в Орду сбежал?
- А он нешь татарин? В Орде небось свои есть.
- Ну ладно, спи.
- А я сразу приметил, зачем ты мальчишку в дом взял.
- Ну?
- Домового отводишь. Только, скажу тебе, из них не всякий на это
идет.
- Спи, дурак. А то в сени сгоню.
- Не, с печи ты меня уж не сволокешь!
Временами они прислушивались, как гудит метель; скулили волки.
Тимоша заснул, а Кирилл долго еще думал о себе: <Бобыль, бобыль,
бобыль...>
Ему снился маленький, бородатый, шустрый старик, который сидел на
печи и стучал о чело лапотками:
- Чего ж твоя баба дров не несет? Мне, поди, холодно.
- Домовым завсегда тепло!
- А ты послухай, как дует!
А и впрямь дуло от окна. Кирилл отодвинулся к стене, и больше ничего
не снилось.
Утром Тимоша рассказывал, как он уходил из Коломны; спасло его, что в
Коломну много людей из Рязани сбежалось. В многолюдии потерялся.
- А тут найдут. Одним махом накроют!
- Ну так в лес уходи.
- Да, если б дорогу знать!
Кирилл всмотрелся в Тимошу. Видать, не притворяется. Страх совсем
сбил человека с толку.
- Я б сказал, да надежен ли?
- Я тя предавал, что ль? Меня Гриша об тебе пытал, а я к тебе побег;
уходи, говорю! Так?
- Тогда я дорогу тебе открою. Только не сбейся, смотри. В эту пору
собьешься - сгинешь.
И в тот же день Тимоша повел ленивого и сонного Топтыгу по дороге на
Перевитск, в шалаш к Лешему.
Так наступила зима.
Тридцатая глава
ВИЗАНТИЯ
Кирилл пошел к Олегу. Февральский снег слепил глаза, налипал на
выпушку полушубка. Пахло морозцем, и радостно было дышать.
Он обогнал обоз, медленно поднимавшийся в город. Дымившие от натуги
лошади терпеливо шагали по ступенькам, выбитым копытами по горе. Ноги у
лошадей стали лохматы, а бока обросли длинной шерстью: зима!
В глубоких санях везли плоские желтоватые камни.
Один из мужиков, запрокинув шапку над красным взмокшим лицом,
радостно обернулся к Кириллу:
- Вот, батюшка, везем.
- Камень, что ль?
- Везем, везем! Крепкая Рязань у нас будет.
- Доброе дело.
- Да вот потеплело не ко времени. И нонче-то уж тяжело везти, а так
день-другой постоит - не вывезешь.
- Может, бог даст, захолодает.
- Дал бы бог: дело нужное.
На горе, в городе, уже разгружался другой обоз. Укрывшись в глубокий
тулуп приказчик кричал:
- Ровняй, кобель! Как кладешь, анафема?
Мужики старались, сбивая до крови руки об острые углы камней.
Завидя Кирилла, приказчик смолк и низко поклонился: знали, что мастер
идет, великого князя зодчий.
Олег жил в небольшом бревенчатом тереме. В низкой комнате темнели
ордынские ковры по стенам, будто княжеских богатств ни меч, ни пламень
истребить не может. Олег сидел с Бернабой, когда впустили Кирилла. Он
привык к генуэзцу: требовал рассказов об Орде, о Мамае, о дальних странах,
и Бернаба служил князю усердно, а к Кириллу благоволил.
- Время к весне, - сказал Олег. - Пора думать, как камень класть
будем.
- По всему ль городу сразу? - спросил Кирилл. - Может, с башен
начнем?
Олег промолчал. Потом, будто в раздумье, полюбопытствовал:
- Где б ты думал поставить мне терем? Тут будто шумно - от площади
недалеко. Мне б где-нибудь потише место выбрать.
- А на углу, над Трубежом, высокое место. Оттуда и Оку видать.
- Ты мне обскажи, как ставить терем. Чтоб, как уговорились, хорош
был.
- Как у патриарха на Босфоре поставим.
- Так гляди: завтра спрошу. Обмысли.
- Сделаю, княже.
Ранние сумерки уже погасили свет в маленьких окнах. Зажгли свечу, у
икон теплились лампады. Нежный туманный и теплый свет наполнил горницу.
Когда Кирилл собрался идти, Олег сказал:
- Людям скажи, чтоб камень везли в тое место, где ты покажешь
складывать.
- Да ведь там, где кладут, башни станут. Чего ж его с места на место
переволакивать?
- Пущай переволокут. Об башнях разговор в другой раз будет.
- Велю, княже. Пущай.
Бернаба прошел с Кириллом в сени.
- Ты не гневись, Кирилле. Все недосуг до тебя зайти. Андрейка растет?
- Да что ему подеется! Балует.
- Снеси ему.
Бернаба дал золотое яблоко, покрытое толстой, как у кабана, кожей.
- Отколь сей плод?
- С Орды князь получил.
- С Орды?
- Он уж с Покрова с Мамаем перекликается. Дружбу завести норовит. Сам
в Орду ехать хочет.
- Чего?
- Силу за ней чует. Мамай заколол хана Махмета. Вроде хана стал
Слыхал?
- Сам?
- Теперь у Орды - сильный хозяин.
- А ты об нем не заскучал?
- Я - Олегов.
- Хитришь... Теперь Олег уж не под татар ли стать думает?
- Да если б великим князем остаться, то и под Ордой бы сел.
- Не твои ль в том хлопоты?
- А ты сей разговор забудь.
- Может, ему ордынским обликом терем удумать? Я таких строек не
строил.
- Строй, как уговор был. Ему и Византия снится.
- Гляди сам. Чтоб потом не перемышлять.
И уже пошел было, да спохватился:
- Слышь, Бернаба!
- Что ты?
- Чего ж это он терем ставить прежде башен выдумал? Со стен бы
начать, город крепить, а с теремом успелось бы.
- А ты ставь, как велят. Ты весь - в его милости. Нечего поперек
идти.
- Ой, не твои ль тут хитрости?
- А мне чего хитрить? Олегу служу, об его удобстве забочусь.
Кирилл пошел по темному городу. В окне у великого князя по-прежнему
светлым туманом горел огонь. Захолодало, дул студеный ветер, небо
вызвездило, сапоги скользили по оледенелым тропкам.
На площади пылал костер.
Вокруг костра сидели, укутавшись в тулупы, мужики, невдалеке под
дерюгами и армяками стояли выпряженные лошади.
- Ночевать, что ль, тут удумали?
- А где ж? Прежнего-то города не стало: где и есть двор, под гостями
али под монахами занято.
Другой примирительно сказал:
- Да нонече ночь, не сказать, что студена. Студеней того видывали.
Кирилл подошел к огню ближе, чтоб поглядеть приказчика и передать ему
Олегов наказ. Один из мужиков обратился к белобородому крестьянину,
усердно жевавшему корку беззубым ртом.
- Ты, дедок, сулил сказки сказывать.
- А морозно.
- Ежели длинна будет, мы по снежку попрыгаем, опять слушать подсядем.
- Да не. Длинную в тепле хорошо говорить. А тут другие надобны.
Все смолкли. Старик выплюнул корку на ладонь и всунул ее в карман.
Отодвинул овчину от лица и, оборотясь к огню, сказал:
- Был грецкий царь и богат и славен, да минуло сие. Вовсе захирела
великая Византия. И вот сели греки думать, как им дела поправить. Ниоткули
дары им не идут, податные народы отпали, стены в Цареграде обветшали, а
чинить не на што. Вот, к примеру, у нас стены пожжены, а мы собрались да
паче тех новые воздвигать будем. А там не то. И надумали греки, что никто
столько денег не даст царю Константину, как Русская земля. Надобно,
значит, опять зазывать русских паломников. А русские туда ходить стали
неохочи - дорога длинна, через татар ходить боязно, а святыни и диковины у
нас и свои завелись. И решили греки - чем заманить? Думали-думали и
вспомнили - как кто из Руси ни придет, всяк спрашивает: а где, мол, у вас
Вольгов щит прибит над воротами? А щит, может, и поныне б там висел, да
ворота те давно изветшали и рассыпались, а новые построить денег нет. Вот
и надумали греки хоть тесовые ворота соорудить и на них Вольгов щит
прибить. Пускай, мол, русские приходят - дивуются. Хорошо. Поставили
ворота...
- Выходит, дедко, на это нашли казны?
- Да не, из достушек слепили кое-как. Надо щит прибивать. А щит тот
