исходящее от нее характерное хлорофилловое свечение. Телеуправляемые
ракеты были отозваны и начали одна за другой возвращаться сразу же, как
рой пятиметровых футбольных мячей, окружая тот новый мир, к которому
приближался город.
Картина везде была одинаковой: первобытные тропики, охваченные
агонией того геологического периода, который можно было сравнить с
Каменноугольным периодом на Земле. Было ясно, что единственная пригодная
для человека планета может стать только мимолетной остановкой на пути
города; никакой работы здесь получить не удастся.
Ракеты начали передавать какие-то слабые радиосигналы.
Язык этих сообщений был им незнаком. Амальфи предложил разобраться с
языком Отцам Города. Однако, выводя город на орбиту, он продолжал слушать
вырывавшееся из динамиков странное бормотание. Течение речи было похоже на
ритуальный обряд.
Вскоре пришел ответ от Отцов Города:
"ЭТОТ ЯЗЫК ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ ОДИН ИЗ ДИАЛЕКТОВ, НА КОТОРОМ ГОВОРЯТ
ГУМАНОИДЫ ГРУППЫ G, ОДНАКО СИТУАЦИЯ ЯВНО НЕОДНОЗНАЧНАЯ. ИЗ ОБЩИХ
СООБРАЖЕНИЙ МЫ МОЖЕМ ЗАКЛЮЧИТЬ, ЧТО РАСА, КОТОРАЯ ГОВОРИТ НА НЕМ, МЕСТНАЯ.
ЭТО ДОВОЛЬНО РЕДКИЙ СЛУЧАЙ, НО НЕЛЬЗЯ СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТО СОВЕРШЕННО
НЕВЕРОЯТНО. В ЯЗЫКЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ ПРИЗНАКИ, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩИЕ, ЧТО НЕКОТОРЫЕ
ЕГО ОБОРОТЫ ВОЗНИКЛИ В РЕЗУЛЬТАТЕ ДЕГРАДАЦИИ АНГЛИЙСКОГО. ОДНАКО, СТОЛЬ ЖЕ
ОЧЕВИДНЫ УКАЗАНИЯ НА ТО, ЧТО В ЯЗЫКЕ СМЕШАЛИСЬ ДИАЛЕКТЫ, СВОЙСТВЕННЫЕ
ПЕРВОБЫТНЫМ ПЛЕМЕНАМ. ЭТОТ ФАКТ НЕ СОГЛАСУЕТСЯ С НАЛИЧИЕМ РАДИО, А ТАКЖЕ С
ОДНООБРАЗИЕМ, ХАРАКТЕРНЫМ ДЛЯ ГРУППЫ G. УЧИТЫВАЯ ВЫШЕИЗЛОЖЕННЫЕ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, МЫ ВЫНУЖДЕНЫ СО ВСЕЙ ОПРЕДЕЛЕННОСТЬЮ ЗАЯВИТЬ О ЗАПРЕТЕ НА
КАКИЕ-ЛИБО КОЗНИ СО СТОРОНЫ МИСТЕРА ХЭЗЛТОНА НА ВСЕ ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЯ НА
ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ".
- Советов-то я у них не просил, - обронил Амальфи. - И вообще, зачем
нам в такой ситуации уроки этимологии? Марк, я все же советую тебе быть
осторожнее...
- "Помни о планете Тор Пять", - произнес Хэзлтон, очень похоже
подражая покровительственному тону мэра. - Все в порядке. Ну что, мы
спускаемся?
Вместо ответа Амальфи повернул рычаг управления, и город начал
опускаться на планету. На поверхности не было видно ни одного участка,
пригодного для посадки, и мэр уже смирился с тем, что удобную площадку
найти вряд ли удастся. Он осторожно опускал город, руководствуясь, главным
образом, голосами, которые все громче и громче звучали в его наушниках.
С высоты четырех тысяч метров он вдруг разглядел какие-то светлые
проблески среди темно-зеленых волн раскидистых деревьев. Камеры, медленно
перемещаясь, поймали в поле зрения блестящий объект: на экране появилась
крыша с расположенными на ней башенками. Затем показалась еще одна, еще и
еще - уже отчетливо была видна целая дюжина зданий. Это был город. Не
город-Бродяга, а настоящий, выросший на этой планете. Подобравшись ближе,
камеры передали более крупное изображение: город был обнесен стеной,
расположенной внутри границы лишенного всякой растительности кольца.
Зелень между башнями, судя по всему, являлась просто маскировкой.
Когда город-Бродяга достиг высоты трех тысяч метров, со стороны
планеты, словно перепуганные птицы, взлетела стая маленьких кораблей,
ощерившихся огненными перьями.
- Артиллеристы! - заорал Хэзлтон в микрофон. - Отправьте им несколько
посылок.
Амальфи отрицательно покачал головой, опуская город все ниже к
поверхности. Птицы с огненными хвостами крутились вокруг, сплетая
причудливый орнамент из струек дыма. Глядя на них, Амальфи вспомнил
когда-то давно увиденную им незабываемую картину: брачный танец пчел,
сопровождаемый мерным ровным жужжанием. Земных птиц и пчел Амальфи не
приходилось видеть, наверно, уже добрую тысячу лет. Тем не менее, в
сопровождающем их ощерившимся копьями кортеже он интуитивно почувствовал
какое-то сходство с ритуальными церемониями из жизни этих милых существ.
Он аккуратно вел город-Бродягу к его новой стоянке неподалеку от
затерявшегося в джунглях поселения аборигенов, ненадолго зависнув над
верхушками гигантских растений. Затем, вместо того, чтобы, словно косой,
выкосить мезотронными ружьями посадочную площадку, Амальфи произвел
поляризацию экрана спиндиззи.
Основание города-Бродяги и верхушки городских зданий погрузились в
темноту. Что произошло с гигантскими папоротниками и хвощами, разглядеть
было невозможно. Очевидно, все они за какую-то долю секунды превратились в
единый спрессованный пласт. Те, что находились чуть подальше, за чертой
опустившегося города, не устояв перед разыгравшейся бурей, сбросили листья
и разваливались на части. Еще дальше находившийся внутри огромного круга и
залитый солнцем лес наклонился в противоположную от города сторону,
сотрясаясь под ударами грома.
К несчастью, спиндиззи на Двадцать третьей улице взорвался, не
выдержав огромного напряжения последней минуты посадки, и последние сто
пятьдесят метров город находился практически в состоянии свободного
падения. Удар о поверхность планеты оказался значительно сильнее, чем мог
предполагать Амальфи. Хэзлтон, вцепившись в подлокотники кресла,
дожидался, пока башня перестанет раскачиваться, а когда все успокоилось,
принялся вытирать платком кровоточащий нос.
- Довольно драматичное приземление, - пошутил он. - Пожалуй, стоит
починить спиндиззи, так - на всякий случай. Босс, еще немного - и этот
двигатель совсем сдохнет.
Амальфи решительным жестом выключил устройство управления.
- Если эти бандиты здесь появятся, - сказал он, - мне кажется, им
будет не так просто доказать свое могущество. Ладно, Марк, принимайся за
дело.
Мэр протиснул свое грузное, напоминающее бочонок, тело в кабину лифта
и, преодолевая фрикционное поле, заскользил вниз, на улицу. Такой способ
передвижения он находил гораздо более быстрым и удобным, чем
автоматические эскалаторы или скольжение по стенам зданий, когда в
качестве тормозного башмака приходится использовать собственный лоб.
Спустившись на улицу, он отметил про себя, что башня управления буквально
сияет, освещенная яркими и горячими лучами солнца.
- Городской Центр, - подумал Амальфи, - наверняка выглядит сейчас
точно так же, и девиз города отчетливо виден во всей красе медной
инкрустации. Ему оставалось только надеяться, что никто из местных жителей
не сможет прочитать этот девиз. Это могло бы принизить грандиозный эффект,
которого они добились столь впечатляющим приземлением. Неожиданно Амальфи
уловил, что непонятная речь, которая звучала в его наушниках во время
посадки, накатывается со всех сторон. Спокойные будничные лица жителей
города-Бродяги, обращенные в конец Авеню, постепенно приобретали выражение
удивления, смешанного с веселостью и безотчетной печалью. Амальфи
повернулся. По направлению к нему двигалась невероятная процессия: группа
детей, одетых в невероятные полосатые - красные с белым - одежды. Амальфи
вспомнил, что однажды ему приходилось видеть древние мумии, облаченные в
нечто подобное. Полосатая ткань покрывала плечи и грудь детей и ниспадала
ниже пояса. Ноги были облачены в куски многоцветной материи, что-то вроде
шелка, которая трепетала при каждом движении. Сделав очередной шаг, дети
склонялись в низком поклоне, вытягивая в сторону руки и принимаясь махать
ими, словно порхающие бабочки. При этом они безостановочно крутили
головой, будто перекидывая ее с одного плеча на другое, и двигали ногами,
переступая с носка на пятку и раскачиваясь. В такт движениям детей мерно
постукивали собранные из сухих стручков браслеты; они опоясывали детские
запястья и голые лодыжки. Шествие сопровождалось мелодичным, словно бег
ручейка, пением. Первым чувством, которое охватило Амальфи при виде этой
странной процессии, было удивление: почему Отцы Города так озадачены
происхождением языка этой планеты. Вне всякого сомнения - это человеческие
дети. Ничто в них не производило впечатления чего-то чужеродного. Вслед за
детьми двигалась толпа высоких черноволосых мужчин, которые вели себя
менее подвижно. Через продолжительные, точно выверенные интервалы они
принимались хором скандировать какое-то слово, которое громко
перекатывалось под мерным постукиванием, сопровождавшим танец детей.
Мужчины тоже во всем походили на людей: их неподвижные, вытянутые вперед и
повернутые ладонями вверх, руки имели по пять пальцев с совершенно
нормальными ногтями. Бороды мужчин ничем не отличались от тех, что носят
обыкновенные люди; рубаха у каждого в одном и том же месте на груди имела
широкую прорезь, сквозь которую, словно символическая рана, виднелась
нанесенная красным мелком полоса. Сквозь прорезь были видны также и
ключицы, и ребра, которые тоже были точно такими, какими им и положено
быть.
Замыкали шествие женщины, выглядевшие не совсем обычно. Сгрудившись в
огромной повозке, которую тащили ящеры, обнаженные и понурые, они ехали
молча, обозревая окрестности воспаленными от гноя глазами и не обращая ни
малейшего внимания на город и его жителей. Вид их свидетельствовал о том,
что в своем развитии они очень недалеко ушли от приматов. Время от времени
то одна, то другая принимались чесаться, острыми когтями непроизвольно
царапая собственное тело.
Дети плотным кольцом окружили Амальфи, очевидно, посчитав его
предводителем пришельцев. Это вполне можно было принять за доказательство
человеческого мышления. Амальфи стоял неподвижно, а дети кружком уселись
вокруг него, продолжая петь и трясти кистями рук. Мужчины тоже образовали
круг, держась все время лицом к Амальфи и вытянув вперед руки. Вслед за
ними последней подоспела испускавшая зловоние повозка, которую пропустили
внутрь двойного кольца прямо к ногам Амальфи. Двое мужчин-погонщиков
отпрягли послушных ящеров и отпустили их на волю.
Пение вдруг прекратилось. Самый высокий и представительный из мужчин
вышел вперед и склонился перед Амальфи, постучав руками-крыльями по
асфальту Авеню. Прежде, чем Амальфи успел понять, что этот мужчина
намеревается сделать, тот вытянулся, положил ему в руку какой-то тяжелый
предмет и отступил, громко прокричав то слово, которое мужчины
скандировали по пути в город. Мужчины и дети ответили ему слившимся
воедино громким ужасным криком, а затем наступила тишина.
Амальфи стоял рядом с повозкой, окруженный плотным двойным кольцом.
Он перевел взгляд на оказавшийся в его руке предмет.
Это был витиеватой формы сваренный из металла ключ.
4. ОН
Мирамон нервно заерзал в кресле; огромное, черное, похожее на пилу
перо, закрепленное в собранных в пучок волосах, закачалось. То, что он в
конце концов все же опустился в кресло, показывало его доверие к Амальфи:
сначала Мирамон упрямо отказывался от этого, сидя на корточках - эта поза
была обычной для жителей планеты. Кресла в их представлении являлись
незавидной прерогативой богов.
- Сам я в богов не верю, - объяснял он Амальфи, потрясая своим пером.
- Любому человеку, сведущему в технике, ясно, что ваш город - это просто
продукт общества, которое в техническом отношении превосходит наше. И сами
вы - такие же люди, как мы. На нашей планете религия всегда была решающей
силой. В таких условиях крайне недальновидно действовать против
общественного мнения.
Амальфи кивнул.
- Судя по тому, что вы мне рассказали, в это нетрудно поверить.
Ситуация на планете действительно уникальна, насколько я могу понять. Что
