два! И, между прочим, за тобой не пришли. Это уже три! Хватит?
- Ну, дожила! Ругаюсь с собственной кошкой!..
- Это не "дожила", это называется по-другому. Ну так что, будешь
оживать или поговорим через недельку?
- Подожди! Не убегай! Я как-то... Ну... Я не думала...
- Думала - не думала. Не видишь что ли? Остываешь уже! Тебя потом
что, неделю реанимировать?
- Да, действительно. Вот и кожа уже синеет. Боже мой! Ведь на
мусорке! Как некрасиво! Нет! Ни за что! На мусорке мне умирать совсем не
нравится! Может, пойти другое место поискать? Как ты думаешь?
- Поищи, поищи. Вот и я говорю. Грязно здесь. Негигиенично и
непоэтично.
- Ладно, давай. Как это делается?
- Все просто. Сейчас других котов позову. Отогреют тело. Ну, просто
лягут вокруг и отогреют. А ты подойдешь и ляжешь прямо сверху. Как только
температура приблизится к нормальной, ты провалишься внутрь. Там темно, но
ничего, пытайся сразу открыть глаза, пошевелиться, почувствовать хоть
что-нибудь. Главное - не бойся. Мы рядом, мы поможем. Ну что? Мяу?
- Мяу!
Желтая дверь с изящным витым номерком распахнулась в темный
коридорчик, который незаметно переходил в гостиную и кухню. Маленькая
уютная квартирка, расположенная на втором этаже, отличалась редкой
опрятностью и чистотой. Глядя на большие, круглые, идеально вычищенные
половики и сверкающую кухонную утварь, расставленную по своим местам,
можно было подумать, что здесь никто не живет, что это просто рекламная
квартира или студия.
Но нет.
На пороге появилась растрепанная, необычайно бледная девушка с
кровоподтеком на лбу. Она включила свет и проговорила безжизненным
голосом:
- Дорогой, я уже дома. Ой, я забыла, я же не замужем.
Затем дошла до ближайшего стула, положив на него изящную черную
кошку, которую до этого, как папку, держала под мышкой, сняла изодранную
драповую куртку и аккуратно повесила ее на спинку. Подойдя к холодильнику,
девушка вытащила пакет с молоком и, так и не захлопнув дверцу, подошла к
кошачьему блюдечку. Она двигалась медленно и четко, словно заведенный
автомат, глядя прямо перед собой и не обращая ни на что внимания.
Селина плеснула молока, рука с пакетом "задумалась", и молоко
пролилось на пол. Не обращая внимание на образовавшуюся белую лужу, она
подошла к столу, поставила локти на его край и отхлебнула из пакета. Рука
снова чуть промедлила, и струйки белой жидкости побежали по лицу, по
платью, вниз, вниз, словно два молочных водопада.
Вздохнув, девушка вновь поднесла пакет к губам и, обливаясь молоком,
но не отрываясь от пакета, медленно подошла к этажерке, на которой стоял
телефонный аппарат с автоответчиком. Нажала кнопку перемотки. Отошла от
этажерки, все еще обливаясь молоком, и остановилась возле стола.
Включился автоответчик:
- Селина, дорогая, это твоя мама. Позвони мне.
Она отняла пакет от губ.
- Селина, это твоя мама, - приставал аппарат, - почему ты мне не
позвонила?..
- Алло? Селина Кайл? - из динамиков вновь донесся хорошо поставленный
женский голос из рекламного отдела парфюмерной фабрики. - Мы звоним вам,
чтобы спросить, Вы уже пользовались нашими новыми духами? Попробуйте их, -
настаивал голос, - и ваш шеф попросит вас задержаться после работы.
Она взвыла и бросила в автоответчик пакет с молоком. Белые брызги
разлетелись по всей комнате, оставив следы даже на потолке. Но тот
продолжал соблазнять:
- Попробуйте, и он пригласит вас на ужин. В ресторан! Эти духи мы
приготовили специально для таких работающих девушек, как вы.
Селина подошла к аппарату и, вырвав его из сети, ударила об угол
этажерки. Пластиковый корпус лопнул, и детали внутренностей брызнули во
все стороны.
Глаза девушки блеснули, в них внезапно появилась жизнь, губы
растянулись в улыбке. Казалось она наконец проснулась и поняла, что надо
делать.
Отшвырнув растерзанный автоответчик и опрокинув этажерку, она
бросилась к диванчику, сгребла с него плюшевых мишек и тряпичных клоунов и
понесла их к кухонной раковине. Тихонько напевая и хихикая, она вынула из
ящичка стола нож и принялась вспарывать животы игрушек. Она резала и рвала
их матерчатые тела, тучи ваты и тряпок поднимались в воздух. Сейчас Селина
походила на расправляющуюся с птицей кошку, рвущую пух и перья, в надежде
добраться до вожделенной сладкой и теплой плоти. Затолкав останки игрушек
с ток раковины, она включила измельчитель. Взревел моторчик, и из
отверстия слива, как из жерла вулкана, фонтаном полетели клочья пушистой
обшивки и пуговицы глаз.
Отшвырнув нож, она взяла с плиты тяжелую чугунную сковородку и
двинулась в гостиную, орудуя ею, как булавой, обрушивая страшные удары на
все, что попадалось на глаза.
Срывались маленькие картинки, билось стекло ажурных рамок, на их
месте на стене оставались глубокие рваные провалы от ударов сковороды.
Ухнула и разлетелась вдребезги зеркальная полочка с тюбиками кремов,
флакончиками дезодорантов и фарфоровыми фигурками поющих птиц.
Селина носилась, как фурия, металась из стороны в сторону, разнося
миленькую уютную квартирку, расположенную на втором этаже. Похоже, это
было именно то, что нужно. Ее лицо раскраснелось, а глаза блестели, как у
девчонки, пришедшей в луна-парк.
Последней жертвой сковородки стал телевизор. Артиллерийским залпом
взорвался кинескоп, засыпая комнату мелкими, острыми осколками. Фанерный
корпус разваливался, вывернув наружу свои электронные внутренности.
Селина на мгновение остановилась, наслаждаясь беспорядком, и вдруг
почувствовала, что это все слишком просто и безвкусно. Она бросилась к
дверцам кладовки и, перевернув там все вверх дном, вытащила из какого-то
ящика большой пузатый баллончик черной краски в аэрозольной упаковке.
Нажав на головку форсунки, она принялась расписывать стены кухни и
гостиной. Медленно ведя струей по стене, девушка вошла в спальню и
приблизилась к платяному шкафу. Начертив на его белоснежных дверцах
авангардистскую композицию из ломаных и кривых линий, она распахнула
дверцы и остановилась, раздумывая, что бы сделать с его содержимым. По
внутренней стороне двери тем временем расползалась клякса.
Раздумье продолжалось недолго.
Струя черной краски прошлась по всему ряду одежды и принялась
выписывать вензеля на тонкой розовой футболке, заливая нарисованные на ней
смешные мордашки веселых котят. Изрисовав футболку, Селина сдернула ее с
плечиков и, разорвав пополам, бросила под ноги. Та же участь постигла одну
за другой и остальные вещи, находившиеся в шкафу. Разгром шкафа
прекратился только тогда, когда девушка вытащила большую черную дождевую
накидку. Она полюбовалась ее глянцевой поверхностью, блестящей в свете
ламп и ночников, а потом удовлетворенно произнесла:
- Есть!
Она вприпрыжку подбежала к небольшому столику возле кровати, на
котором стоял домик куклы Барби с маленькими комнатками и обстановкой, в
мельчайших подробностях передающих стиль и образ жизни хорошей
преуспевающей куклы, которую так любит ее нежная маленькая "мама". Не
выпуская из рук плащ, Селина обрушила на эту наивную идиллию струю черной
краски; она заливала каждую комнатку, каждую вещь в этом игрушечном мире.
Но завершить работу не удалось. Баллончик иссяк. Тогда, взбесившись,
секретарша пустой аэрозольной упаковкой просто разнесла дом вдребезги.
Образовавшиеся развалины она смела на пол и растоптала. Дом умер.
Повернувшись, Селина запустила бесполезным баллоном в светящуюся
корявую надпись: "Привет, милая". Буквы разлетелись, хлопая, как
праздничные хлопушки.
Внезапно она совершенно успокоилась и, безмятежно улыбаясь, вытащила
из-под стола большую пластмассовую коробку. Раскрыла ее, вывалив на стол
гору катушек, лоскутков, кружев, иголок, взяла в руки плащ, и, повертев
его перед глазами, принялась резать на мелкие кусочки, которые тут же
сшивала толстыми белыми нитками.
За окном жалобно мяукали коты, расхаживая взад-вперед по подоконнику
и заглядывая в комнату.
Селина ощутила: все, что она сейчас делает, происходит не по ее воле.
Руки сами брали ножницы, сами кроили и сшивали материал, отрезали куски
проволоки, выгибая из нее причудливые очертания кошачьих ушей. А ей было
просто хорошо и спокойно. Она была счастлива.
Сшив узкую перчатку, Селина натянула ее на руку - и тут же поняла,
что шьет себе не маскарадный костюм, а вторую кожу. Перчатка была именно
тем, чего не хватало руке.
Селина принялась разгребать хлам на столе и вдруг почувствовала укол.
Это под пальцы попалась шпулька от швейной машины. Девушка надела ее,
подобно обручальному кольцу, на безымянный палец, отогнув лепесток
крепления. Никелированное острие блеснуло в свете лампы, как железный
коготь.
Кошка облизнулась, сдернула перчатку и продолжила работу.
Через час окно на втором этаже старого дома со звоном вылетело в
ночной холод, разгоняя перепуганных котов. Тихий кошачий плач наполнил
улицу, он усиливался, рос, и, дойдя до апогея, замер.
В это время одна кошка призналась своей подружке:
- Знаешь, киса... Не знаю как тебе, но мне сейчас гораздо лучше!..
Утро выдалось хмурое и пасмурное. Серое небо, как тяжелое одеяло,
придавило город. Настроение природы совпадало с настроением граждан,
начинающих потихоньку оправляться от потрясений вчерашнего вечера. На
улицах было пустынно и тихо. И только возле большой скульптуры атланта,
держащего на плечах модель атома, толпился народ в ожидании выступления
мэра. Площадь была совершенно непригодна к проведению на ней каких-либо
мероприятий и поэтому здесь, прямо на ступенях городского парка, была
установлена небольшая трибуна, а внизу под лестницей расставили стулья для
почетных гостей.
Мэр быстро подошел к трибуне и, облокотившись на нее, обвел
присутствующих напряженным взглядом. Сидящий слева от него мистер Шрекк
слабо кивнул. Мэр начал:
- Дамы и господа! Сегодня я хочу подвергнуть критике тот хаос,
который творится сейчас в нашем городе. Это должно прекратиться и будет
прекращено. Мы не допустим, чтобы такой большой и процветающий город, как
наш, терроризировала шайка каких-то клоунов! По-видимому, они решили, что
им все дозволено? Но это - их большая ошибка. У нас хватит средств и
выдержки, чтобы положить конец этому вопиющему безобразию. Наш город,
господа, распадается на части, вместо того, чтобы быть монолитным, как
скала, как глыба, для отражения надвигающейся опасности. И мы - я и мэрия
- полны решимости прекратить эти безобразия. То, что произошло вчера, не
должно больше повториться никогда!
Слушатели одобрительно зашумели.
- Я знаю, - продолжал мэр, - может, сегодня и не стоит об этом
говорить, но тем не менее, сейчас Рождество. Нужно веселиться и хоть на
время забыть о неприятностях. Я говорю это не как чиновник, а как муж и
отец.
Мэр указал рукой в сторону сидящей справа от него женщины, держащей
на руках маленького ребенка, одетого в красный комбинезон Санта-Клауса с
оторочкой из белого меха. Все с умилением смотрели на эту настоящую
американскую семью и никто не заметил, как сзади, делая сальто и кульбиты,
приблизился щуплый человек, одетый в шутовской наряд. Он подбежал к жене
мэра и, выхватив ребенка из ее рук, ринулся к трибуне, оттолкнув плечом
опешившего мэра.
- Я не буду говорить долго, - улыбаясь и показывая гнилые зубы,
