"СИДРА ОТБИЛИ!".
Вскоре из леса прямо к марширующему 17 Ударному корпусу выкатили повозки
с четырнадцатью бочками и двумя дюжинами бурдюков. Из бочки последней
повозки беспризорно хлестал свежий самурайский сидр.
Адамсон, не будучи большим знатоком сидра, подошел к ней, попробовал и
удивился, что в Самурайе могут делать такую гадость.
- И чего мы с ними воюем?
Спустя три дня разведка уже передавала в Ставку слухи о том, что в
войсках Самурайи бытуют упаднические настроения в связи с утратой обоза с
сидром, из чего предполагалось, что вскоре за этим начнется повальная сдача
самурайцев в плен.
18.
Впрочем, ситуация на Фронтах складывалась не совсем так, хотя и
драматически для противника. Части Второй самурайской Армии, выступающей в
направлении деревни Отсосовки, изможденные и потрепанные от непрерывных
боев, второй месяц упорно окапывались на рубежах реки Течки и Сучьей
канавы. Видимо, самурайское командование не теряло надежды восполнить
потери.
В результате ожесточенных схваток лейб-гвардия самурайцев отхватила себе
единственный участок сухого берега. Вся остальная территория оказалась
болотом. Место это пользовалось испокон веку дурной славой - настолько
дурной, что этот берег был вторым в округе местом, где никогда не мочились
деревенские пастухи.
Лейб-гвардия беспробудно хлестала остатки сидра, а если кто-нибудь от
недовольствия делал себе харакири, то норма выдачи спиртного и хачапури
остальным увеличивалась.
По ночам самурайцы тайком уходили в поля и братались там с местными
крестьянками. Самурайская лейб-гвардия, как и остальные части обеих Армий,
в предвкушении ближайшей резни, разлагалась и в разврате хоронила себя
прямо на глазах.
Напротив, в Ставке Верховного главнокомандующего войсками Империи
адмирала Нахимовича проистекал прямо противоположный процесс - Ставка, да и
все приближенные адмирала, возрождались с завидным увлечением. Захваченный
обоз с сидром, не только поднимал боевое настроение, но и позволял неплохо
расслабиться.
Сверкающий Нахимович в пышном, но местами замызганном мундире,
представил офицеров Каца, Адамсона, Блюева и Бегемотова перед очи госпожи
Императрицы. Это было особенно лестно, поскольку поговаривали, что
императрица достаточно близко схожа с адмиралом Нахимовичем.
Сам государь Император на встрече, понятно, не присутствовал, поскольку
уехал не только за границу, но и за пределы Карты Мира, которая хранилась у
адмирала Нахимовича. Посему последний не мог послать ему даже пылкой
телеграммы.
Пока разгружали обоз с сидром, адмирал слал курьера за курьером в город
Же с требованием прислать вагон девиц-гимназисток в опломбированных
вагонах. Эшелон задерживался в пути, но мадам Снасилкина- шестью, к этому
времени уже содержавшая в Отсосовске игорный дом, уже приперлась в Ставку и
стращала окружающих своим патриотическим бюстом.
Подпоручик Бегемотов, издержавшийся в дороге без барышень, обошел своим
вниманием госпожу Снасилкину и строил глазки княжне Марии-Терезе.
- Кто же это отбил обоз-то, с сидрушкой-то? - ласково поинтересовался
Нахимович у своих любимых офицеров.
- Стыдно сказать, - заявил Блюев. - Но это был я. Я отбил его у
обер-лейтенанта Каца.
- Ох, что творят сионисты, - вздохнул Нахимович. - Если будет желание, я
когда-нибудь лично произведу вас в генералы.
Блюев зарделся и, кивая головой, стал пить сидр со шведским эмиссаром
господином Злюгером, укрепляя тем самым дружбу между Фронтами. Оба как-то
сразу назюзюкались и почему-то заговорили о политике.
Блюев стал выкладывать свои идеи об утренних артподготовках, чем увлекся
и совершенно перестал понимать, зачем он столько пьет.
- Это что, - сообщил шведский эмиссар, что-то вспомнив, - то ли дело у
нас в Швеции... Какая большая снежная страна! А какие у нас
Коммуникационные Шлагбаумы!
- Швеция - это фуйня, - обиженно рыгнул Блюев.
- Как вы сказали? - возмутился эмиссар Злюгер.
Блюев повторил, по-прежнему рыгая, на что Злюгер заявил, что это
политическое оскорбление, и потребовал от Блюева, чтобы тот далеко не
заходил. Блюев, напротив, как раз хотел отлучиться и столкнулся с адмиралом
Нахимовичем. Адмирал Нахимович был мрачен, а все от того, что выпил
чрезмерно мало и выпил "Салюта".
- Послушайте, Блюев, я не позволю обижать друзей, я имею в виду,
господина Хрюгера... пардон, Зюнгера... так сказать, нашего Зюзю, -
высокопарно доложил Нахимович, путая имя посланника. - Если вы будете себя
плохо вести, я вас немедленно разжалую в корнеты!
- Но ведь совершенно очевидно, что Швеция - это фуйня, - упорстовал
поручик Блюев.
Тут как раз подкатили два бочонка со свежим сидром, и Блюев
почувствовал, что сейчас он как следует напьется...
* * *
На следующий день в Ставке узнали о том, что Швеция закрыла второй Фронт
и открыла третий, но уже против Империи.
Зато поручика Блюева разжаловали в корнеты.
Часть Вторая
РУЛЕТКА
(*) Действие этой повести разворачивается через два-три года после
событий, описанных в повести "Третий Фронт". Глава Ставки адмирал Нахимович
уже отставлен, и его место занимает абсолютно не легендарный генерал
Мюллер. Офицеры Ставки приданы сформированным штрафным ротам и гнездятся в
уездном городе Отсосовске, либо в Козлодоеве, может быть даже в
Запредельске, который находится почти за Пределами Империи, возле самой
границы. Со-Авторы лишены более точной информации. Прилежный Читатель может
поискать этот город на карте, которую сам и нарисует.
Не акцентируя на этом свое внимание, Со-Авторы благодарят литератора
Данилу Горыныча Слонова за участие в работе над рукописью "Рулетки".
В сапогах, как на белом в горошек коне,
Блюев с бутылью идет в неглиже
Солнце на бляхе, луна - на ремне
Он движется строем к городу Же.
Блюев с бутылью, как дворянин,
Не знает сомнений или измены
Он пьет что угодно, он полный кретин
Это венец нашей нервной системы.
19.
Над городом Отсосовском вставало толстое, багровое солнце, в игорном
доме госпожи Снасилкиной, в котором был основан офицерский клуб, светало.
Поручик Адамсон накрывал свечи медной крышкой, одетой на длинный стержень.
Он любил быть в центре внимания.
В зале уже не бросались азартно картами, а клали их на столик даже
как-то неохотно, словно в полусне. Только пилот Румбель бодрствовал -
поднимал с пола погнутые карты и, украдкой помечая их мелом, запускал в
игру.
В зале незаконно незакрытого казино было почти что пусто, но вовсе не
потому, что находиться здесь было опасно - офицерам это даже поощрялось,
просто большинство гусар уже проигрались подчистую и никто не собирался
верить им на слово. Солдатню же сюда, по непонятным причинам,
предусмотрительно не пускали - карт они не знали, а вели себя, как быдло.
Не было видно среди офицеров и корнета Блюева, проводившего Котрудар на
Фронтах с Самурайей. Больше всех скучал по Блюеву поручик Адамсон, который
привык видеть его возле себя, особенно в те минуты, когда поручику не шла
карта.
Хозяйка игорного дома госпожа Снасилкина-Шестью ходила между столиками,
разносила шампанское и шепеляво напевала цыганские романсы. Время от
времени она предлагала некоторым гусарам целоваться - в общем, полностью
мешала сосредоточиться и играть не только в бридж или винт, но даже в такую
бездарную игру, как очко.
Так бы все и продолжалось часов до шести утра, если бы в казино не
заглянул, просунув голову в дверь, полутрезвый барон фон Хоррис де
Секс-Мерин. Когда-то барон прибыл в имперскую Ставку на своем дирижабле из
заснеженной Швеции, представляя Армию Союзника, но потом Швеция стала
воевать Империю, потерпела, кажется, поражение, а барон так и остался с
полюбившимися ему офицерами.
Все знали, что барон Хоррис порядком оСПИДенел, да и не стеснялись порой
бросить ему это в пьяной драке или поножовщине, однако, когда Секс-Мерин
еще не был пьян, даже заслуженный адмирал Нахимович, бывший одно время
Верховным главнокомандующим Ставки, не смел помянуть о странностях фон
Хорриса. Адмирал Нахимович был низложен и его офицеры приданы
сформированным штрафным ротам только из-за того, что швецкие захватчики
потерпели свое поражение крайне неубедительно и теперь теснили в кровавых
схватках Армии Империи от своих Пределов. После утраты боевого знамени 17
Ударного корпуса в Ставке верховодил назначенный фаворит генерал Мюллер, не
покидавший Столицу ни при каких обстоятельствах и лично охранявший покой
Империатрицы. Читателю уже известно, что сам Император однажды не удержался
и сбежал за пределы Карты Мира, хранившейся в Ставке, от него не приходило
никаких вестей, он совсем не писал писем в свою Империю, возможно что
основал другую.
Вошедший барон фон Хоррис мутным взором оглядел залу, а затем,
неуверенно покачиваясь на плохо гнущихся ногах, приблизился к столу
игроков.
- Эй, человек! - крикнул барон Хоррис, прислонившись к спине упившегося
и теперь спящего подпоручика Хабибулина.
На зов барона появился опухший от сидра местный половой Иван в грязной
поддевке, надетой прямо на тело полового.
- Чего-с желаете-с? - спросил он, поклонившись, на что барон только
молча сверлил его глазами, проникновенно глядя сквозь тушу полового.
- Чего-с желаете-с? - механически повторила туша.
- Ты! Деревенщина! Скотина лесная!.. Ты хоть понимаешь, с кем ты
разговариваешь?!! - неожиданно прошипел барон. - Да я... я... Срок мотал,
понимаешь?! Пошел вон, урод... - и, оттолкнув удивленного Ивана, Хоррис, к
раздражению игроков, подсел за столик, достал из кармана пачку измятых
банкнот и бросил их на банк.
- Двадцать восемь! - сказал он и, чтобы войти в азарт, матерно
выругался.
- Чего - "двадцать восемь"? - вежливо спросил пилот Румбель.
- Двадцать восемь, - заорал барон, - это значит "28"! 28 всегда было
28!.. Верти рулет!
Бросив эти обидные для игроков слова, барон Хоррис отхлебнул от бокала
поручика Адамсона.
Последнее невероятно расстроило Адамсона, который досадливо поморщился,
так как барон был скуп на выпивку. Надо заметить, что сидр на свои деньги
не шел ему впрок, поэтому барон стремился пить исключительно на "халяву", а
когда это не получалось, прикидывался пьяным, начинал буйствовать и бить
посуду, при этом старательно выбирая самую дорогую. На крайний
(экстремальный) случай барон всегда носил в кармане сюртука пузырек с
отвратительным можжевеловым самогоном, закупленным у частного пристава
Хрюкова.
- Двадцать восемь! - снова сорвавшимся голосом подтвердил барон Хоррис.
- Давай, крути рулет!..
- Господин барон, здесь не рулетка, но покер! - позволил себе возразил
поручик Адамсон, еще раз пожалев, что рядом нет разговорчивого корнета
Блюева, который мог бы отвлечь барона каким-нибудь самурайским анекдотом.
- К-как покер? - удивился барон. - Покер? Да ты кто такой?
- В самом деле, с вами я в таверне не пил! - почему- то обиделся
Адамсон, убежденный, что здесь идет игра именно в покер. - Я офицер Его
Имперского Величества, поручик штрафного полка Адамсон и не позволю вам,
господин барон, говорить со мной в тоне пренебрежительном! Я вам не быдло!
- А-а, так ты еше поручик? - протянул задумчиво барон Хоррис. - Слушай,
как там тебя, Адамсон!.. Не старайся быть большей сволочью, чем ты есть на
самом деле!
- В таком случае... Я... Я вызову вас на дуэль! - замявшись, подтвердил
Адамсон.
- Да ты не только сволочь, но еще и быдло после этого! - злорадно
пояснил барон Хоррис, которому давно уже хотелось поскандалить.
Даже пьяным фон Хоррис помнил, что Адамсон болезненно пуглив, всегда
отказывается следовать на Фронты и даже во время учебных Маневров
предпочитает отсиживаться в обозе. Посему барон уже предвкушал позор и
всеобщее презрение, в которое окунется стушевавшийся поручик.
