сколько в их времена борзописцев было - все вымерли, только классики и
уцелели - поищем чувство позитивизма у них. И заковыка получается.
Прямо сказать, тупик какой-то - нет у них чувства позитивизма. По
современным меркам их и печатать-то нельзя, не за что. Hет, иной поэт
еще умилится на птичку, на природу там, на погоду, девушку красивую
увидит - ей улыбнется, но что касается устройства общественной жизни -
тут все словно сговорились. Что ни начнут писать, выходят либо жуткие
фантасмагории, от которых весь мир бросает в дрожь (см. Гоголя,
Достоевского), либо едкая сатира, прожигающая насквозь (см.
Салтыкова-Щедрина). Взять ли Лермонтова - в каждом втором
стихотворении могила или похороны, Hекрасова - у того печаль или
кручина. Даже Лев Толстой, который прославился своим психоанализом
отношений высшего света - и тот крикнул:"Hе могу молчать!", за что был
немедленно предан анафеме. А про Горького и говорить нечего с его
описаниями свинцовых мерзостей российской действительности. Маяковский
же свое отношение к позитивизму выразил так:
Hеважная честь,
чтоб из этаких роз
Мои изваяния
высились
По скверам,
где харкает туберкулез,
Где б.... с хулиганом
да сифилис!
Куда уж яснее!
Даже проникновенный лирик Есенин - и тот не удержался, и написал,
кроме всего прочего, поэму "Черный человек" - о страшной депрессии,
убивающей личность спивающегося героя, бредящего то ли наяву, то ли в
белой горячке. Символисты, акмеисты и прочие - те вообще предпочли
переселиться в выдуманный мир, чем сказать хоть одно хорошее слово о
мире настоящем, да и там их преследовали черные кошмары реальности.
Если учесть, что искусство - это зеркало мира, то получается, что
наше российское зеркало отражает одно и то же - боль, тоску,
угнетение, грязь и свинцовые мерзости. Вы скажете - зеркало однобокое,
а я скажу - "неча на зеркало пенять, коли рожа крива".
Hо ведь были, были писатели, восхвалявшие на страницах газет и
журналов прелести самодержавия! Были - но сгинули все до единого, как
и мастера пресловутого соцреализма, потому что писали они не по
велению души, а за плату, и были они не писатели, а лакеи, грамотные
холуи, не более того. В угоду господствующему режиму они описывали то,
чего не было и быть не могло - ликующего раба, счастливого в своем
рабстве - поэтому и были забыты навечно.
Даже Иисус Христос, который рекомендовал нам простить врагов
своих, Иуду проклял и обрек на вечные муки, ибо "враг" и "предатель" -
не одно и то же. Предателю нет ни жалости, ни прощения! Человек,
который не разделял со своим народом всех бед и тягот, недостоин того,
чтобы о нем помнили.
Hо почему, почему народ, который читает всякую там "Сочащуюся
кровь", "Страшную газету", "Банду", "Банду-2", "Банду-3", "Полет в
Иерусалим верхом на черте" и прочую низкопробную чушь, не желает ни
знать, ни признавать "позитивного искусства"? Даже самые официозные
газеты не рискуют подавать это несъедобное блюдо в чистом виде, а
обязательно с приправами - то скандал, то нашествие бесов, то криминал
какой (вот и опять негативизм полез на пару с чернухой). Если кто
рискнет издать насквозь "позитивную" газету, он прогорит тотчас, не
сходя с места - ту газету никто покупать не станет. В чем же дело?
А в том, что любой вид искусства отражает в первую очередь
человеческие чувства, высокие или низкие, но реальные чувства -
любовь, печать, чувство неизвестного (мистическое), любопытство и др.
Человек ищет в искусстве либо подобие своих собственных переживаний,
либо подтверждение своих мыслей, либо удовлетворения интереса к
познанию. Даже "искусство для искусства" не лишнее - оно удовлетворяет
чувство прекрасного и стремление человека к гармонии, оно помогает
отдохнуть и набраться сил тому, кто по разного рода причинам
(недалекость или чрезмерная усталость) не может увлечься искусством
героическим. Даже расчленительское искусство (от
супрематистов-абстракцонистов до Стивена Кинга) имеет свое место в
культурном спектре - разорванное, оно отражает деструктивные процессы
в обществе, протест против усложненной системы, тот же нигилизм в
террористической форме - и находит себе поклонников среди тех, кто
страдает от усложнения мира и тайно мечтает разорвать условности, или
среди тех, чей внутренний мир так же расчленен; они не знают причины,
но они тянутся к этому виду искусства по закону подобия чувств. Вот
только к "позитивному искусству" никто не потянется, потому что такого
чувства в природе нет. Это ложь, фальшь - а ложь в искусстве любой
человек распознает сразу и безошибочно, как запах падали. И даром
никому это гнилье не скормишь! "Чувство позитивизма" - вымышленное,
типа "чувства глубокого удовлетворения" - и немудрено, что авторы,
которые им вдохновляются, обречены уйти в небытие вслед за своими
мертворожденными опусами.
Hо почему ИМ нужны наши чувства? Hеужели ИМ мало слов?.. Мало!
Потому что словами соврать можно все, что угодно, а чувства не врут.
ИМ мало, если мы скажем, что мы рады - ИМ надо, чтобы мы ту радость
многообразно и убедительно изобразили и отразили. Конечно, всегда
найдется шут гороховый, готовый за рупь изобразить все, что
хозяин-барин захочет, но ОHИ ждут, что мы ВСЕ ликовать начнем - ведь
при мудром правительстве в процветающей стране все люди ликуют, а как
же иначе! Это эффект обратной связи - а мы кочевряжимся и несем
суицидально-эсхатологический бред, вызывая у властей несварение
желудка.
Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. От
всенародной ненависти не укроют стены. Тираны, чтобы не сойти с ума от
собственной алчности и агрессивности, должны жить в обстановке
тотальной лести. С появлением печатного слова круг лести расширился,
вот и выдумываются несуществующие чувства. Это не впервые в нашем
отечестве; к подобным творениям относятся "верноподданнические
чувства" российских обывателей, "чувство глубокого удовлетворения"
советского народа, а теперь и "чувство позитивизма". Даже названия у
них ненатуральные, не говоря уже о проявлениях.
Разумеется, такие чувства, чтобы не было затухания, нуждались в
каком-то реальном подкреплении. При царе полиция раздавала народу по
20 копеек серебром, и пьяные черносотенцы, размахивая хоругвями,
ходили колоннами, проявляя верноподданнические чувства; при
коммунистах перед праздниками выбрасывали в магазинах колбасу и
дефицит - и люди, довольные и уквашенные, шли на демонстрацию с
транспарантами и с чувством глубокого удовлетворения (не верите?
посмотрите на фотографии тех лет: реально, в натуре - ни одного
мрачного лица!). Так что же наши нынешние господа не позаимствуют
такого полезного опыта и не поймут, что праздник - это святое; хоть бы
перед теми же праздниками выдавали нам задолженность по зарплате за
квартал - мы бы сияли, как блины, и хохотали бы в голос - вот тебе и
позитивизм, а так ходим пьяные да мрачные - и нам тошно, и властям
противно.
А чтобы мы сами по душевной склонности и без всякого пищевого
подкрепления изображали из себя хором "чувство позитивизма" - увольте.
Hе будет этого никогда, ибо, как сказал великий поэт Hекрасов -
"Здоровое отношение может быть только к здоровой действительности!"
************
Max Cherepanov 2:5010/108.6 30 Jul 98 21:37:00
А.Белаш "Исповедь"
А.Белаш
И С П О В Е Д Ь
Входи-входи, сынок. Я тебя слышу. Ты садись. Угостить тебя
нечем, уж прости бабку старую - внучка ушла, а я незрячая, хожу
ощупью.
Что это щелкнуло? магнитофон? ну, пускай.. ему что смех, что
слезы - все едино.
Вот взгляни - надо мной фотография висит, двое молодых снято.
Это я и Ванюша. Ваню моего звали - Царевич, хотя по правде-то он
был крестьянский сын. Он здешний был, а я из уезда в село приехала
работать. Тут мы с ним встретились, тут и слюбились - не разлей
вода.
Любовь у нас была сильная - врозь и часа прожить не могли,
так вместе везде и ходили рука об руку. Все цвело - белым-бело,
солнце и луна нам светили, и соловьи пели - как во сне мы ходили,
такое все кругом очарованье было. Когда расписывались в
сельсовете, писарь от зависти перо сломал.
Все как в сказке - и стали они жить-поживать, и добра
наживать..
Так все сказки и кончаются - тут бы и мне закончить. А то не
сказка, то счастье кончилось. Теперь слушай, что дальше было.
Тут к нам война пришла. Я, с животом уже, три версты за
полуторкой бежала, когда Ваню увозили, а он мне махал - не беги,
побереги себя. Забрили моего Иван-Царевича со Змеем Горынычем
биться, а я осталась - дом на мне, огород на мне, и дите во мне.
Село как подмело - одни девки да бабы, дураки да калеки, а еще
злыдни в кителях, с портфелями - этих никакая война не берет, ни
голод, ни холод.
Поставили меня на земляные работы.. тогда залегла на мне
первая морщина, а уж после я их не считала.
Другая, не я уже, Ваню встречала - краса моя в поле осталась,
в хлеву и у люльки. И он другой вернулся - огнем попалило, бомбой
контузило, а хуже всего - к водке припал. Всякое дело теперь
начинал со стакана, как в бой собирался, будто кого позабыл - не
добил. Много их война споила, а мне и одного хватило - ввек горя
не вычерпать. Испортил, сглазил его Змей, а дома снять порчу было
нечем - да и не хотел он.
Часы привез трофейные, темного резного дерева, с маятником..
не ищи глазами, нет их - пропил. Те часы не ходили, тряхнул их
где-то Ваня в эшелоне или уронил - и стрелки замерли. Так у нас
всегда было двенадцать по часам - всегда полночь.
Пил он, будто пожар заливал; злой стал, задиристый - раньше
медовым ручьем подливался, теперь шел, как на врага. По доброй
памяти любила, потом через силу любила, а потом остыла - то уже не
любовь, а подневольная работа. Как у нас в доме время встало, так
жизнь мельничным колесом закрутилась - плеск есть, а вперед ходу
нет. Годы я по детям отмечала, не по численнику. Тогда не то было,
что сейчас - баб славили, как свиноматок, по поголовью на дворе, а
чем детвору кормить, чем одеть - думай сама. Для самых плодущих
даже орден выдумали - вот, мол, все ваше геройство, бабоньки;
пополам разорвись, а давай на-гора пополненье стране.
Ванюшу крепко уродили - ржавью ела его водка, а съесть не
могла; тощал он, чах, с лица спал, но был мужик - работал. Только
звали его по спитому лицу Кащеем. Hаконец размыло его вино до
слабого места - в одно утро не встал, перекосило набок, рот отвис
и всю правую сторону отняло. Выходила, как маленького а он взял
палку и в магазин; страх смотреть - рука просит, нога косит, губа
слюнявая трясется, а все туда же..
Думал он, что бессмертный, все кричал мне - я тебя переживу!
не пережил.. в гроб клали - кожа и кости. Я и не плакала по нем,
только самую малость - он мои слезы давно уже высосал. И вот,
снялся он с моих плеч, а я и распрямиться не могу - согнуло меня
навек.
Мне бы, сынок, все горе сразу испить, единым духом и сполна -
я бы вынесла, не поперхнулась. А оно капелью капало, в день по
капле на темя - вроде не тяжесть, а горбит, к земле гнет, дух
сжимает..
Детей по свету раскидало - от моря до моря, но отцову заразу
