символам, в следовании масонской тактике и стратегии. Масон-декабрист
Рылеев называет свой журнал именем ложи масонов-иллюминатов - "Полярной
Звездой". Когда Герцен начинает издавать в Лондоне журнал он, тоже называет
его... "Полярная Звезда". Еще более откровенно выражает свою симпатию к
масонству Герцен, вместе с Огаревым, в приветственном письме к декабристу
Н. Тургеневу, члену самого революционного масонского ордена Иллюминатов
(см. стр. 199). Может быть, Герцен, Огарев, Бакунин и Белинский и не
состояли членами тайной русской или какой-нибудь иностранной ложи, но
исповедуя масонские идеалы, они были духовными учениками русского и
иностранного Братства Мистической Петли, как именуют свою организацию
масоны. Они добровольно захлестнули вокруг своей шеи идейную петлю
масонства и, с яростным фанатизмом, стремились набросить подобную же
идейную петлю на весь русский народ, что, в конце концов, и удалось сделать
их последователям.
XI
"Западная жизнь, - завидует член Ордена Андреевич в "Опыте философии
русской литературы", - переходила от одного "безумия" к другому: от
крестовых походов к грандиозной борьбе с чертом, с колдунами и ведьмами, к
религиозно-социальным революциям XIV-XVI веков. Безумие религиозного
фанатизма, упрямая и настойчивая борьба городов и сословий за свои права,
рыцарство, империя и папство в их сложных взаимных отношениях, наполняют
своим шумом историю Запада, обращая ее в процесс постоянного брожения".
Все эти безумия, фанатизм, религиозные перевороты и социальные
революции, процесс постоянного умственного брожения (подогреваемый все
время масонством. - Б. Б.), страшно нравится Андреевичу, и он с
негодованием пишет: "Наша история знает мало безумий, мало массовых
увлечений. Она не пережила ни одной умственной эпидемии, ни одного периода
окрашенного фанатизмом, ни одной идеи, которая заставила бы двигаться
массы. Даже в расколе и беспорядках Смутного времени русскому человеку не
удалось проснуться" (Андреевич. Опыт философии русской литературы. С. П.
1905 г. Стр. 127).
Умственные безумия и фанатизм появились на Руси только после того,
как Петр I постарался превратить Россию в нечто среднее между Голландией и
Германией, а русских превратить с помощью указов в европейцев. Эти идеи
приняли у Петра навязчивую форму и носили явный характер умственного
поветрия.
А увлечение масонством и вольтерьянством носили уже совсем
отчетливый характер умственной эпидемии.
Когда умственно нормальный человек знакомится с "идейными исканиями"
членов Ордена Р. И., он сразу по горло погружается в трясину философской и
политической патологии. От философских и политических теорий и политической
практики членов Ордена несет патологической атмосферой сумасшедшего дома, в
который навек заключены неизлечимые безумцы. "Вспоминая прошлое, - пишет в
"Бывшее и несбывшееся" Ф. Степун (т. I, стр. 62), - иной раз трудно
удержаться от мысли, что все наше революционное движение было каким-то
поветрием, сплошным бредом, не объяснимыми ни социально-политической
отсталостью русской жизни, ни особой чуткостью русской души к несчастьям
ближнего, а скорее всего поветрием, некоторой эпидемической болезнью
сознания, которая заражала и подкашивала всех, кто попадался ей на пути".
Порвав с Православием, члены Ордена Р. И., только недавно ушедшие
из-под власти религиозного просвещения, продолжали воспринимать всякую
идеологию религиозно, то есть догматически. Расставшись с церковной верой,
они создали себе суррогат ее в виде верований философских и политических. В
статье "Наша университетская наука" Писарев утверждал, что "Сильно развитая
любовь ведет к фанатизму, а сильный фанатизм есть безумие, мономания, идея
фикс". Такого рода фанатизмом, доходившего часто до настоящего
умопомешательства и обладали многие из Ордена. Бакунин признавался в своей
"Исповеди", что в его "природе была всегда любовь к фантастическому, к
необыкновенному, неслыханным приключениям, к предприятиям, открывающим
горизонт безграничный".
История русского западничества и история "идейных исканий" Ордена Р.
И. - беспрерывная цепь, сменяющих друг друга идейных эпидемий. После
запрещения масонства, увлечение масонством сменяется увлечением германской
идеалистической философией, которая усвоила многие идеи европейского
масонства. В тридцатых годах представители нарождающейся русской
интеллигенции увлекаются пантеистической философией Шеллинга. Затем
пантеистической же философией Гегеля, который смотрел на христианство, как
на временную форму раскрытия в человеческом сознании Абсолютной Идеи. В
сороковых годах начинается преклонение перед позитивной философией
Спенсера, Канта и Маркса, рассматривавших религиозное мировоззрение как уже
устаревшую форму умственного развития, которая сменится почитанием высшего
положительного познания.
Чтобы понять почему Гоголь так тревожился за судьбы России,
необходимо вспомнить духовную атмосферу первой половины девятнадцатого
века.
XII
Увлечение Гегелем в девятнадцатом веке было равно по силе увлечению
Вольтером в восемнадцатом. Духовная и душевная атмосфера русских
философских кружков сороковых годов - странная смесь: философских идей,
энтузиазма, романтизма и фантастики. Эпоху увлечения немецкой
идеалистической философией, по словам Д. И. Чижевского, автора исследования
"Гегель в России", изданного на немецком и русском языках, характеризует:
беспокойство, философская тоска, "анархия духа" и философская страсть, но
прежде всего - стремление к осмыслению мира, истории и человека, к
осмыслению всего конкретного. Но еще больше эпоху сороковых годов
характеризует духовная неуравновешенность - духовная истеричность,
увлечение философией, философский энтузиазм незаметно вырождавшийся в
философскую истерию".
"...Философские понятия распространялись у нас весьма сильно, -
писал Киреевский, - нет почти человека, который не говорил бы философскими
терминами, нет юноши, который не рассуждал бы о Гегеле, нет почти книги,
нет журнальной статьи, где незаметно было бы влияние немецкого мышления;
десятилетние мальчики говорят о конкретной объективности..."
"...Имя Гегеля, - вспоминает Фет, - до того стало популярным на
нашем верху, что сопровождавший временами нас в театр слуга Иван, выпивший
в этот вечер не в меру, крикнул при разъезде вместо: "коляску Григорьева" -
"коляску Гегеля!" С той поры в доме говорилось о том, как о Иване
Гегеле..." Этот комический эпизод очень верно передает атмосферу увлечения
Гегелем в России в сороковых годах. Можно было себе представить, сколько
было крику о Гегеле, если даже пьяный слуга кричит, чтобы подавали коляску
Гегелю.
"...Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, -
сообщает Герцен, - не согласившись в определении "перехватывающего духа",
принимали за обиду мнения об "Абсолютной личности и ее по себе бывшие". Все
ничтожнейшие брошюры, выходившие в Берлине и других губернских и уездных
городах немецкой философии, где только упоминалось о Гегеле, выписывались,
зачитывались до дыр, до пятен, до падения листов в несколько дней... как...
заплакали бы все эти забытые Вердеры, Маргейнеке, Михелете, Отто, Башке,
Шиллеры, Розенкранцы и сам Арнольд Руге, если бы они знали, какие побоища и
ратования возбудили они в Москве, между Маросейкой и Моховой, как их читали
и как их покупали"...
Увлечение Гегелем приняло форму общественной истерии, форму,
напоминавшую своей силой общественные истерии в Европе, в Средние века. "Я
гегелист, как он, как все", - высмеивал это увлечение немецким идеализмом,
Григорьев в своей пьесе "Два эгоизма".
Прав Чижевский, когда говорит, что душевную атмосферу русских
философских кружков можно назвать: энтузиастической, "эксхатологической",
"романтической" и "фантастической". Это была, действительно, фантастическая
эпоха. Новоявленные философы желали немедленно воплощать свои философские
идеалы в жизнь. И. С. Тургенев однажды несколько часов яростно спорил с
Белинским о бытии Божьем. Улучив минуту, он предложил прекратить временно
спор и идти поесть.
- Как, - закричал в возмущении Белинский, - мы еще не решили вопроса
о бытии Божьем, а вы хотите есть.
В. И. Оболенский после издания "Платоновых разговоров", целую неделю
играл на флейте без .. сапог. Друг Герцена Огарев, решивший жить "под
знаком Гегеля", решил подавлять все чувства любви: "я не должен поддаваться
любви, - пишет он, - моя любовь посвящена высшей универсальной любви... я
принесу свою настоящую любовь в жертву на алтарь всемирного чувства".
Неистовый Бакунин проповедовал философию Гегеля всем знакомым дамам.
На одном благотворительном балу провозглашались тосты за категории
гегелевской логики.
Московские салоны стали "философскими салонами".
Гегельянские кружки существовали не только в обоих столицах, но даже
и в провинциальных городах.. Был гегельянский кружок даже в Нежине.
Увлечение немецким идеализмом шло широко, чисто по-русски:. "от соленых
нежинских огурчиков прямо... к Гегелю".
В "Былом и Думах", характеризуя книжное отношение к жизни, царившее
в московском гегельянском кружке 1840-х годов, Герцен писал: "Все в самом
деле живое, непосредственное, всякое простое чувство было возведено в
отвлеченные категории и возвращалось оттуда без капли живой крови, бледной
алгебраической тенью".
Философия Гегеля подобного восторженного поклонения совершенно не
заслуживала. Выдающийся русский мыслитель К. Ф. Федоров дает следующую,
верную оценку Гегелю: "Гегель, можно сказать, родился в мундире. Его предки
были чиновниками в мундирах, чиновники в рясах, чиновники без мундиров -
учителя, а отчасти, хотя и ремесленники, но, тоже, цеховые. Все это
отразилось на его философии, особенно же на бездушнейшей "Философии Духа",
раньше же всего на его учении о праве. Называть конституционное государство
"Богом" мог только тот, кто был чиновником от утробы матери".
XIII
"Франкмасонство является организацией космополитической", -
указывается в уставах всех масонских ритуалов. Организацией
космополитической был по своему духу и Орден Р. И. Члены его любили все
общечеловеческое и отворачивались от всего русского. Так же как и масоны,
члены Ордена Р. И. являются космополитами.
Белинский в короткий период своей идейной трезвости (в эпоху
"примирения с действительностью") утверждал, что "Космополит - есть
какое-то ложное, бессмысленное, странное и непонятное явление, какой-то
бледный, туманный призрак, существо безнравственное, бездушное, недостойное
называться священным именем человека". "...без национальностей человечество
было бы логическим абстрактом... В отношении к этому вопросу я скорее готов
перейти на сторону славянофилов нежели оставаться на стороне
гуманистических космополитов". Но стоило Белинскому увлечься политическими
и социальными идеями масонства, как он со свойственным ему спокойствием
совести стал всюду пропагандировать мысль, что он "гражданин Вселенной".
"Чтобы покорить умы, - говорится в "Наставлении для получения
степени Руководителя Иллюминатов", - надо проповедовать с великим жаром
интересы всего человечества и внушать равнодушие к интересам отдельных
групп его". Вот этой масонской идеи и придерживались основатели Ордена и
всегда ее с жаром проповедовали. По пути космополитизма шли и духовные
потомки Герцена, Белинского и Бакунина: национальные интересы России их не
интересовали.
"Уменьшайте, уничтожайте в сердцах людей чувство патриотизма,
наставляют иллюминаты членов своего ордена. - Посредством работы тайных
философских школ монархи и национальности исчезнут с лица земли. Тогда
разум будет единственным законодателем".
И вот уже Печорин приветствует грядущий космополитизм жуткими
