И молодой Император решил пожертвовать своим душевным спокойствием, но
спасти Россию от ужасов революционного безумия. "Сквозь тучи, затемнившие
на мгновение небосклон, - сказал 20 декабря 1825 года Николай I
французскому посланнику графу Лафероне, - я имел утешение получить тысячу
выражений высокой преданности и распознать любовь к отечеству, отмщающую за
стыд и позор, которые горсть злодеев пытались взвесть на русский народ. Вот
почему воспоминание об этом презренном заговоре не только не внушает мне ни
малейшего недоверия, но еще усиливает мою доверчивость и отсутствие
опасений. Прямодушие и доверие вернее обезоружает ненависть, чем недоверие
и подозрительность, составляющие принадлежность слабости..." "Я проявлю
милосердие, - сказал Николай дальше, - много милосердия, некоторые скажут,
слишком много; но с вожаками и зачинщиками заговора будет поступлено без
жалости и без пощады. Закон изречет им кару, и не для них я воспользуюсь
принадлежащим мне правом помилования. Я буду непреклонен: я обязан дать
этот урок России и Европе". "Нельзя сказать, - пишет еврей М. Цейтлин, -
что Царь проявил в мерах наказания своих врагов, оставшихся его кошмаром на
всю жизнь, (ему всюду мерещилось "ses amis du quatorze") очень большую
жестокость. Законы требовали наказаний более строгих" (М. Цейтлин. 14
декабря. Современные Записки. XXVI. 1925. Париж).
В изданном 13 июля 1826 года манифесте, после разъяснения истинного
смысла восстания декабристов, указывалось, что родственники осужденных
заговорщиков не должны бояться никаких преследований со стороны
правительства: "Наконец, среди наших общих надежд и желаний, склоняем Мы
особенное внимание на положение семейств, от которых преступлением отпали
родственные их члены. Во все продолжение сего дела, сострадая искренно
прискорбным их чувствам, Мы вменяем Себе долгом удостоверить их, что в
глазах Наших, союз родства передает потомкам славу деяний, предками
стяжанную, но не омрачает бесчестием за личные пороки или преступления. Да
не дерзнет никто вменить их по родству кому либо в укоризну; сие запрещает
закон гражданский и более претит закон христианский".
"Начальником Читинской тюрьмы и Петровского завода, где
сосредоточили всех декабристов, - пишет автор "Декабристы" М. Цейтлин, -
был назначен Лепарский, человек исключительно добрый, который им создал
жизнь сносную. Вероятно, это было сделано Царем сознательно, т. к. он лично
знал Лепарского, как преданного ему, но мягкого и тактичного человека" (М.
Цейтлин. 14 декабря. Современные Записки. XXVI). "Каторжная работа вскоре
стала чем-то вроде гимнастики для желающих. Летом засыпали они ров,
носивший название "Чертовой могилы", суетились сторожа и прислуга дам,
несли к месту работы складные стулья и шахматы. Караульный офицер и
унтер-офицеры кричали: "Господа, пора на работу! Кто сегодня идет? Если
желающих, т. е. не сказавшихся больными набиралось недостаточно, офицер
умоляюще говорил: "Господа, да прибавьтесь же еще кто-нибудь! А то
комендант заметит, что очень мало!" Кто-нибудь из тех, кому надо было
повидаться с товарищем, живущим в другом каземате, давал себя упросить:
"Ну, пожалуй, я пойду" (М. Цейтлин. Декабристы.). Да, Николай I выбрал,
генерала Лепарского начальником мест заключения в которых находились
.осужденные декабристы сознательно. Вызвав однажды Лепарского он сказал
ему: "Степан Романович! Я знаю, что ты меня любишь и потому хочу
потребовать от тебя большой жертвы. У меня нет никого другого, кем я мог бы
заменить тебя. Мне нужен человек, к которому я бы имел такое полное
доверие, как к тебе; и у которого было бы такое, как у тебя сердце. Поезжай
комендантом в Нерчинск и облегчай там участь несчастных. Я тебя
уполномочиваю к этому. Я знаю, что ты сумеешь согласить долг службы с
христианским состраданием".
Грибоедов, русский посланник в Персии, был убит фанатиками персами,
враждебно настроенными к России. Грибоедов погиб на служебном посту. Каким
образом в его гибели может быть виноват Николай I? Ведь если бы Грибоедов
умер естественной смертью в Петербурге, Герцен, с свойственной ему
безответственностью обвинял бы Николая I в том, что он убил Грибоедова
петербургскими туманами, не желая отправить его на дипломатический пост в
страну обладающую сухим, здоровым климатом. Когда человек намерен клеветать
он всегда найдет сколько угодно причин для клеветы.
Лермонтов, обладавший очень неровным характером, погиб на Кавказе,
на дуэли. Почему Николай должен нести ответственность за то, что Лермонтов
погиб на дуэли? Совершенно непонятно. К. Грюнвальд, в изданной на
французском языке в 1946 г. книге "Жизнь Николая I", человек в общем
недружелюбно настроенный к Николаю, оправдывает поведение Николая по
отношению к Лермонтову. Лермонтов, вопреки существовавшего запрещения
дрался на дуэли с сыном французского посла Баранта. Властям был известен
циничный отзыв Лермонтова о великой княжне Марии. "Перевод этого человека в
приграничный гарнизон, - пишет Грюнвальд, - где был он убит в новой дуэли,
был, собственно говоря, мягкой мерой, которая была бы принята в отношении
офицера при любом режиме и в любой стране".
Узнав о смерти Лермонтова Николай I сказал не: "Собаке - собачья
смерть", а как свидетельствует Вельяминов: "Жаль, что тот, который мог нам
заменить Пушкина убит".
"Веневитинов убит обществом! А Кольцов убит своей семьей"! Это какие
то уже совсем необычайные обвинения!
Про "жестокую расправу" с Шевченко К. Грюнвальд пишет следующее:
"...надо признать, что поэт принял участие в тайном обществе, цель которого
угрожала целости Империи, что он посвятил, без всякого к тому повода,
бранные стихи Императрице, и это после того, как он был выкуплен из
крепостных на средства царской семьи".
VI
Далеко от правды и утверждение Герцена, что Белинский был "убит
голодом и нищетой".
Большинство воспоминаний о Белинском так же тенденциозны, как был
тенденциозен сам Белинский. Авторы воспоминаний усиленно подчеркивают что
Белинский сильно бедствовал еще в юности. Так, например, Н. Иванисов 2-ой в
своей статье "Воспоминание о Белинском утверждает:
"В Пензе Белинский жил в большой бедности: зимой ходил в нагольном
тулупе; на квартире жил в самой дурной части города вместе с семинаристами;
мебель им заменяли квасные бочонки. Но бедность и лишения не всегда убивают
дарования".
Но учившийся вместе с Белинским Д. П. Иванов в статье "Несколько
мелочных данных для биографии В. Г. Белинского", уличает Иванисова Второго
во лжи: "Внешнее благосостояние семейства, - пишет он. - было, по-видимому,
удовлетворительное: у него был на базарной площади небольшой дом о семи
комнатах, довольно обширный двор с хозяйственным строением, амбарами,
погребом, каретным сараем, конюшнею и особою кухнею, примыкавшей к заднему
входу в дом и отделенною от него большими сенями. Позади двора тянулся
довольно обширный огород засевающийся на лето овощами; на огороде была
выстроена особая баня с двумя предбанниками, настолько поместительная и
чистая, что могла служить жильем и временным лазаретом для привозимых из
деревни больных. Прислуга Белинских состояла из семьи дворовых крепостных
людей, в числе которых был средних лет кучер с женой и две рослые
горничные".
Разоблачая ложь Иванисова о необычайной бедности, в которой жил В.
Белинский в Пензе, Иванов в другой статье пишет: "Мы квартировали и очень
долго в Верхней Пешей улице, довольно видной и чистой, застроенной
порядочными домами и выходившей на Соборную площадь, самую лучшую часть
города..." "Еще резче бросилась в глаза Иванисову встреча Белинского в
нагольном тулупе. Это обстоятельство требует также разъяснения. Не помню в
каком году, Белинскому не успели приготовить дома теплой шинели, или
пожелали сшить ее в Пензе, находя это удобнее и дешевле; запоздали
присылкою на это денег, и портной замедлил исполнением заказанной работы, и
Белинский принужден был в глубокую осень ходить некоторое время в дорожном,
некрытом калмыцком тулупе..." "Банковая или фризовая зеленого цвета шинель
была готова и тулуп сброшен с плеч."
"Появляться на свет Божий в некрытых шубах и калмыцких тулупах тогда
не считалось неприличным, многие зажиточные помещики постоянно разъезжали
по городу в некрытых медвежьих шубах, находя, что суконная покрышка
увеличит вес и без того сильной ноши".
Белинский несмотря на то, что отец иногда задерживал присылку денег
в Пензу, по свидетельству Иванова "несмотря на то, был вполне обеспечен в
главных своих нуждах". У него был большой запас белья, как носильного, так
и постельного, будничное и праздничное платье, обувь, все учебные пособия:
книги, бумага, перья, карандаши; а что всего важнее: у него была сухая,
теплая квартира, сытный стол с утренним и вечерним чаем. Хозяин наш,
Петров, сам любивший вкусно и плотно покушать, кормил нас хорошо..."
Белинский нуждался только в первое время занятия журналистикой. Потом он
зарабатывал вполне достаточно и о том, что он голодал не может быть и речи.
Ложь Герцена разоблачается очень легко. Взгляните на известную
картину, в которой изображен Некрасов у постели умирающего Белинского. Вы
видите огромную, прекрасную, красиво обставленную комнату, из которой видна
другая, обставленная не хуже. Перед смертью Виссарион Белинский занимал
квартиру из нескольких комнат.
Белинский умер не от нищеты и голода, а от чахотки. Но если человек
умирает от чахотки, то почему в смерти виновато русское правительство.
Сколько в разных странах мира умерло преждевременно знаменитых людей от
дуэлей, чахотки, от неладов в семье, но никто за всю историю человечества,
кроме русских интеллигентов, не додумался возводить за это на правительство
своей страны обвинения в преднамеренных убийствах. Даже если бы Белинский
умер действительно от голода и нищеты, то в этом был бы виноват не Николай,
а современное общество, которое, как известно, всегда с равнодушием
относится к выдающимся людям. Это всегда происходило и всегда будет
происходить. Пушкин писал, например, Нащокину в марте 1834 года: "Я ему
ставлю в пример немецких гениев, преодолевших столько горя, дабы добиться
славы и куска хлеба". Юный Достоевский пишет брату: "В "Инвалиде", в
фельетоне, только что прочел о немецких поэтах, умерших от голода, холода и
в сумасшедших домах. Их было штук двадцать, а какие имена! Мне до сих пор
страшно". А вспомним судьбу Сервантеса?
В очерке посвященном Золя, Мопассан пишет, что "...одну зиму
некоторое время он питался только хлебом, макая его в прованское масло...
Иногда он ставил на крыше силки для воробьев и жарил свою добычу, нанизав
ее на стальной прут. Иногда, заложив последнее платье, он целые недели
просиживал дома, завернувшись в одеяло, что он стоически называл
"превращаться в араба". Историки, клевещущие на Николая I, должны бы как
будто знать, что выдающиеся люди бедствовали не только в царствование
Николая I. И конечно, знают это, но продолжают лгать до сих пор.
V
Раз и навсегда необходимо положить конец масонской клевете о том,
что в убийстве Пушкина Дантесом был заинтересован Николай I и что он будто
бы жил с женой Пушкина. Клевета эта до сих пор усиленно распространяется
находящимися в эмиграции членами Ордена. 13 ноября 1955 года в издающейся в
Нью-Йорке еврейской газете "Новое Русское Слово" была помещена статья,
автор которой снова утверждал клеветнические вымыслы о том, что Николай I
будто бы жил с Пушкиной, и что узнав о смерти Лермонтова он сказал будто
бы: "Собаке - собачья смерть".
Николай I не только не был заинтересован в убийстве Пушкина, а
старался, наоборот, предотвратить дуэль. Если, действительно, кто-нибудь
был заинтересован в смерти Пушкина, то этим "кто-нибудь" уж скорее всего
могут быть масоны, которых никак не устраивало все возраставшее духовное
