головой рискнет, только чтобы магический символ расколдовать?
59. Теперь эго у всех вон до чего сильное, может, и не нужны они, ма-
гические символы?
60. Подумал и решил: нет, нужны, и на гору лезть тоже нужно.
61. А если не так, то какого черта я ошиваюсь на высоте 206 футов,
прямо над этими спиленными вязами, обрубочки еще белые совсем.
62. Вот уж кто точно на гору не вскарабкается, так это рыцари в пол-
ных доспехах да верхами, искры вжик, вжик из-под копыт.
63. Нижеперечисленные рыцари попробовали гору одолеть, а сейчас у
подножья валяются да кряхтят: сэр Джайлс Гилфорд, сэр Генри Ловелл, сэр
Альберт Денни, сэр Никлас Во, сэр Патрик Гриффорд, сэр Джисбурн Гоуэр,
сэр Томас Грей, сэр Питер Колвилл, сэр Джон Блант, сэр Ричард Вернон,
сэр Уолтер Уиллоугби, сэр Стивен Спир, сэр Роджер Фолконбридж, сэр Кла-
ренс Воэн, сэр Губерт Ратклифф, сэр Джеймс Тиррел, сэр Уолтер Герберт,
сэр Роберт Бракенбери, сэр Лайонел Бофорт и еще многие джентльмены.
64. Мои знакомые шастают среди павших рыцарей.
65. Перстни там всякие подбирают, бумажники, карманные часы, сувенир-
чики, для дамы сердца припасенные.
66. "Благоразумие граждан, свободных от сомнений в своих возможностях
и силах, способствовало чувству уверенности, которое воцарилось в нашей
стране" (мсье Помпиду).
67. Золотой замок охраняет иссохший орел с огненными рубинами вместо
глаз.
68. Высвобождаю левую руку и думаю, а что, если...
69. Мои знакомые выдирают золотые коронки у рыцарей, которые окочури-
лись, хотя еще не совсем.
70. Кругом полно людей, которые скрывают чувство уверенности за прес-
ледующим их смутным страхом.
71. "Широко распространенный символ (например, соловей, который обыч-
но ассоциируется с меланхолией), хотя он и обладает смысловым содержани-
ем, закрепленным за ним в результате традиционного употребления, не мо-
жет считаться наглядным знаком (подобно цветам светофора), так как при-
нято считать, что символ способствует пробуждению более глубоких чувств
и наделен качествами, не исчерпывающимися набором доступных глазу харак-
теристик" ("Словарь литературных терминов").
72. Мимо меня пролетает стайка соловьев, у каждого по светофору на
лапке.
73. А надо мною появляется рыцарь в броне бледно-розового колера.
74. И тут же грохается, визжит стекло, по которому царапают доспехи.
75. Пролетает мимо да этак искоса на меня поглядывает.
76. Пролетает и бормочет: "Muerte".
77. Скидываю трос с правой.
78. Мои знакомые спорят: кому из них достанется после меня квартира?
79. Прикидываю, не проникнуть ли мне в замок обычным способом.
80. Обычный способ проникновения в замок вот какой: "Орел стальными
своими когтями впился в нежную грудь юного героя, а тот сносил боль, не
издавая ни звука, и лишь все сильнее сжимал пальцами лапы своего врага.
Охваченный ужасом, орел взмыл вверх вместе с героем и начал делать круги
над замком. Юноша отважно продолжал с ним биться. В бледных лучах луны
слабо поблескивала под ними крыша дворца, напоминавшая тускло светящийся
фонарь, а дальше виднелись бойницы и галереи на башне замка. Выхватив
из-за пояса свой верный кинжал, юный герой отсек орлу обе ноги. С воем
орел взмыл еще выше, а юноша мягко приземлился на просторном балконе. В
ту же секунду широко распахнулась дверь, перед ним предстал сад, полный
цветов и благоуханий, а посреди лужайки стояла прекрасная заколдованная
принцесса" ("Золотая книга сказок").
81. Мне стало страшно.
82. Ведь я же забыл пластыри.
83. И когда орел впился своими стальными когтями в мою нежную
грудь...
84. Может, вернуться за пластырями?
85. Но если я вернусь за пластырями, мои знакомые обольют меня през-
рением.
86. Решаю: ладно, обойдемся без пластырей.
87. "В некоторые столетия его (человека) воображение превращало жизнь
в непрерывающееся творчество, питаемое лучшими порывами души" (Джон
Мейсфилд).
88. Орел впился своими стальными когтями в мою нежную грудь.
89. Но я сносил боль, не издавая ни звука, и лишь все сильнее сжимал
пальцами лапы моего врага.
90. Тросы так и торчат, где торчали, под прямым углом к склону горы.
91. Охваченный ужасом, орел взмыл вверх и стал делать круги над зам-
ком.
92. Я отважно продолжал с ним биться.
93. Я увидел в бледных лучах луны слабо поблескивающую крышу дворца,
которая напоминала тускло светящийся фонарь, а потом увидел бойницы и
галереи на башне замка.
94. Выхватив из-за пояса свой верный кинжал, я отсек орлу обе ноги.
95. С воем орел взмыл еще выше, а я мягко приземлился на просторный
балкон.
96. В ту же секунду широко распахнулась дверь, передо мной предстал
сад, полный цветов и благоуханий, и в нем прекрасный магический символ.
97. Я приблизился к символу, помня про все его многослойные значения,
но когда я до него дотронулся, он превратился всего-навсего в прекрасную
принцессу.
98. И я швырнул прекрасную принцессу головой вниз, чтобы она скати-
лась по стеклянной горе к моим знакомым.
99. Уж они ею займутся, будьте уверены.
100. На орлов тоже не больно-то приходится рассчитывать, даже совсем
не приходится, а сейчас особенно.
Critique de la vie quotidienne
Пока я читал "Бюллетень сенсорных нарушений", Ванда, моя бывшая жена,
не отрывалась от "Эль" . У таких, как она, "Эль" только недовольство
жизнью распаляет, еще бы, французский-то у нее был основным предметом в
колледже, а теперь вот возись с ребенком да в окно улицу разглядывай, и
больше ничего. А уж верит она журнальчику этому дамскому ну просто во
всем. Вычитала как-то раз: "Femmes enceintes, ne mangez pas de bifteck
cru!" - и для нее это все равно что приказ. Пока ребенка носила, насчет
bifteck cru ни боже мой. Еще "Эль" советует напускать на себя un petit
air naif, как будто вы все еще школьница, ну Ванда и старается. А то все
ко мне приставала с этими снимками в четыре краски, на них какая-то
мельница в Бретани, и правда красиво ее отреставрировали, внутри мебель
сплошь от Арне Якобсена, ярко-красная, и всякие пластиковые штуки из Ми-
лана, они оранжевые. "Une Maison Qui Capte la Nature" написано. В "Эль"
тогда жутко много писали про Анну Карину, тысячи четыре статеек ей пос-
вятили, так Ванда кинозвезду эту даже чем-то стала напоминать.
Бесцветные у нас с нею были вечера. Вечером весь мир кажется бесцвет-
ным, если ты женат. Делать-то тебе нечего, вот и плетешься домой, а там
выпьешь - девять раз, больше ни-ни, - ну и на боковую.
Плюхаешься в свое любимое кресло, и чтобы все девять стаканчиков сто-
яли шеренгой на столике рядом, тут они, только протяни руку, другой ру-
кой поглаживаешь ребенка по кругленькому животику - на завтрак поменьше
бы давать надо - да покачиваешься, если, как я в ту пору, поставил у се-
бя кресло- качалку, и вдруг, очень может быть, нахлынет на тебя этаким
облачком неуловимым презрение - исправить: прозрение, - да-да, прозре-
ние, что и тебе кое-что досталось из призов, которые жизнь хранит на
особом складе, куда пускают одних только всем довольных, а уж тогда, мо-
жешь не сомневаться, в отключившихся твоих мозгах застучит, затрепыхает-
ся, чтобы прочнее угнездиться: так ведь плоды трудов-то твоих, они же
вот, перед тобою, и чего ты все печалился, мол, где они, плоды? После
чего, расчувствовавшись, ободрившись, словно тебе открылась истина, тя-
нешься рукой (не той, которая при стаканчиках) потрепать мальчишку по
волосам, а он тебе, с одного взгляда сообразив, в каком ты благодушии:
"Купи лошадку, а?" - кстати, нормальное и в общем-то законное желание,
хотя, с другой стороны, оно ну уж никак не вяжется с умиротворенностью,
такими стараниями тобою достигнутой к шести вечера, и ясно, что ни о чем
подобном не может быть речи, и ты ему рявкаешь: "Нет!" - резко, катего-
рически, еще хорошо, не укусил, - короче, никаких лошадок, табу наложено
раз и навсегда, бесповоротно. Но, замечая, до чего у него стоптаны баш-
маки - добитые мокасины оборванца из мультика, как же он в них ходит? -
представляешь самого себя черт знает сколько лет тому назад, еще до
Большой войны, и как тебе тоже хотелось лошадку, а вспомнив, пытаешься
унять нервы, опрокидываешь еще стакан (нынче, кажется, третий), напуска-
ешь на себя сосредоточенность (ты и весь день ходил такой серьезный,
сосредоточенный, все хотел сбить с толку врагов и, как щитом, защититься
от безразличия друзей), а потом мягким голосом, ласково, этак с лукавин-
кой даже, пробуешь втолковать ребенку, что животное, относящееся к роду
лошадей, уж так оно устроено, предпочитает жить в степях да полях, где
ему вольная воля бродить, да пастись, да спариваться с другими красивыми
лошадьми, это же тебе не захламленная квартира в разваливающемся кирпич-
ном доме, ты сам подумай, как ей тут будет скверно, в твоей квартире,
или ты хочешь, чтобы она мучилась у нас, лошадка несчастная, и тоскова-
ла, и валялась на нашей двуспальной кровати, а она и наблевать запросто
может или разозлится и копытами по стене, по другой, дом так ходуном и
ходит. А ребенок, догадавшись, к чему клонится дело, нетерпеливо переби-
вает тебя, машет ручонкой своей крохотной: "Я не про то, я совсем не про
то", и выясняется, что и правда ты напрасно старался, мальчишка другого
хочет, то есть чтобы у него была лошадка, но держать ее будем в конюшне,
в парке, вот как Отто. "А что, у Отто своя лошадка?" - с изумлением
спрашиваешь ты, - этот Отто учится с мальчишкой в одном классе, одногод-
ки они, и на вид ну ничем он не лучше моего малыша, вот разве с деньгами
у него посвободнее, а мальчишка кивает, да, родители купили Отто лошад-
ку, и сам в слезы, да норовит, чтобы ты увидел, как он ревет, - ну и ро-
дители, ни черта в голову не берут, скорее бы на рынке спад начался, да
чтобы потом им уж и не подняться, - а ты сталкиваешь рыдающего своего
сына с колен, не обращая внимания на его театральные всхлипы, ставишь
его на пол, направляешься к жене, которая всю эту сцену пролежала, от-
вернувшись лицом к стене, и выражение у нее было, я точно знаю, такое
же, как у святой Катерины Сиенской, когда та обличала папу Григория за
неподобающее роскошество его покоев в Авиньоне, вы бы сами увидели, что
я не преувеличиваю, только увидеть ничего нельзя, она уткнулась лицом в
стену и даже не обернется, короче, направляешься к жене, а, между про-
чим, время коктейлей уже истекает и осталось всего два из девяти поло-
женных (ты дал торжественный зарок, что до ужина девять и ни стаканом
больше, не то здоровья совсем не останется), да, так, стало быть, ты к
ней подходишь и самым невозмутимым тоном осведомляешься, что там у нас
на ужин и с какой радости она, блядь, спустила на меня это вопящее чудо-
вище. Ну и она, с королевской выдержкой сохраняя свой air naif, а заодно
не упустив случая продемонстрировать, какие у нее красивые ноги - и тебе
бы перепало, если бы хорошо себя вел, - размеренным шагом удаляется из
гостиной на кухню, где вываливает на пол весь наш ужин, так что, загля-
нув за порцией льда из холодильника, начинаешь выписывать пируэты,
скользя по свиным отбивным с sauce diable, вылившимся из датской нержа-
веющей кастрюльки, а также по патиссонам в маринаде "Луис Мартини" с до-
бавкой горных трав. И поскольку таким вот оказался приготовленный для
тебя приз, свой счастливый час ты решаешь увенчать тем, что нарушаешь
собственное железное правило, переступив через сей закон превыше всех
законов и выпив одиннадцать вместо тех скромных девяти, коими томленье
вечеров ты приглушить пытался, когда в камине теплился огонь, а ветер за
окном метался и пр. Только вот какое дело: открыв холодильник, убежда-
ешься, что эта сука, которой дела ни до чего нет, забыла залить воду и
льда нет ни кубика, как хочешь, так и пей десятую и одиннадцатую тоже.
