всего.
- Заждалась, Данилушка!
Он еще фыркал неизрасходованным гневом.
- Моя беда! - скороговоркой повинилась Овдотья.
- Ты в дому! На то бояра есь! - буркнул Данил в ответ. Он еще метал
глазами по сторонам, ища домашнего беспорядку. Но тут с ликующим визгом
налетели малыши. Юрко, вцепившись, полез, как белка, и уже, сопя,
усаживался на плечи. Сашок повис на ногах. И Борисок уже торопился,
ковыляя, а нянька, сияя во весь рот, семенила, поддерживая его за ручку, а
другой рукой неся уставившегося на отца круглыми глазами Ванятку.
- Ну, даве дрались, а тута вместях!
- Дрались? - спросил Данила, стягивая Юрка. - Ты, поди?!
Дети разом погасили гнев. Тут уж Овдотья могла без труда усадить
мужа, сама стянула сапоги, уже несли сменное платье, уже стояла девка с
полотенцем. Данил, отмахнувшись, прошел в изложницу. Овдотья следом.
Сволок рубаху, брызгался, тер шею.
- Ладно! Париться ужо!
Жена с поклоном подала чистую сорочку, зипун. Данила переменил порты,
перепоясался. В мягких домашних сапогах вышел в столовую палату. Овдотья
сунулась подавать.
- Седь! - приказал Данил. - Слуги есь!
Овдотья присела, стала отламывать по кусочку, взглядывая на мужа.
Знала, что не любил есть один за столом.
Данил наконец отвалился, срыгнул. Посидел, прикрыв глаза. Тело гудело
от целодневной скачки.
- Что за послы? - спросил он еще сердитым голосом.
- Завтра...
- Завтра, завтра! Знать должон! Зови!
Думный боярин боком влез в покой, поклонился князю.
- Каково доехали?
Приличия не позволяли сразу начать о деле. Расспросил князя про
поход. Данил, дернув усом, отмахнул рукой.
- Сказывай!
- Опять выход требуют, батюшка-князь!
- Что они там сами не сговорят никак! Телебуга с Ногаем в брани, а я
при чем? Али и тому и другому выход давать? Ладно, из утра приму. Опеть
подарки давать, будь они неладны... А вы тут с хлебом!
- Виноваты, батюшка!
- Помене бы виноватых, поболе тружающихся! - проворчал Данил. В
голове уже складывалось, как лучше отделаться от татар: <Свалить на Митю!
Пущай брат, раз уж великий князь, сам и решает, а послам - ни да ни нет!>
- Что еще?
Боярин улыбнулся:
- Как ты, батюшка, велел примать убеглых, дак с Рязани к нам много
народа нонече!
- Слышал. Елортай Рязань громит! Как еще всех не разогнали?
- Тут такое дело... Коломенски бояра опеть просятся к нам!
- С Романовичами в ссору...
- Дак вишь... татары... Им и тех забот хватает!
- Сейчас хватает, а уйдут татары, как тогда? Коломна рязанская ить!
- Душат нас! Мытное с кажной лодьи в Коломне даем! - В голосе боярина
аж слезы зазвенели.
Данил пожевал губами. Пристально глядя в лицо боярину, задумался.
Коломна была нужна! Как на смех - сразу-то он не разобрался, - его
княжество со всех сторон оказалось зажато соседями. К югу пути запирали
рязанские города: Коломна и Лопасня, к Смоленску - Можайск, меж ним и
Тверью поместился дмитровский князь, хоть и свой, а пошлины платить все же
приходилось, от Новгорода отделял Волок Ламской, когда-то новгородский, а
теперь Митин город... Туда, к Переяславлю, леса, а там уж удел великого
князя. С любым товаром ни к себе, ни от себя без торговых пошлин никуда не
сунешься. Купцы, пока доберутся до Москвы, платят и платят. Хорошо Михайле
Тверскому: Волга! До самого Сарая, и того дале - до Персии самой, путь
чист. Волга - не Москва, ее цепями не запрешь, плотами не перегородишь
поперек воды! И все-таки воевать не стоило. Сейчас разорены, дак уломаю.
Позволил бы хоть рязанский князь свои анбары в Коломне поставить, и то
добро! А бояр... Бояр... Поговорить надо, а принять...
- Ладно, иди! Да, что там за колгота у Кочевы с Блином? Места в думе
не поделят? Или покосов на Воре? Скажи, вдругорядь выдам головой, тем и
кончится, и села отберу! - пообещал Данил. Боярин с поклонами полез вон.
Коломна не выходила из головы, пока парился, смывая дорожную грязь.
Все просят! Дак на иные просьбы... Как Овдотья тогда рыдала, узнавши, что
Муром снова громят, требовала бить татар: <Ты можешь!> Даже брат не может!
А Рязань... Нет, нынче Рязань трогать не след. Еще не след!
После бани Данил, подобревший, возился с детьми. Журил за драки.
Теперь велел принести веник и дал ломать. Несмышленыши сопели, старались.
Юрко даже с яростью ломал - не получалось. Отец посмеивался. Наконец,
когда уже почти дошло до слез, сказал:
- Дай-кося!
Ловко рознял, и стал ломать по прутику, и откидывать.
- А я думал, надо целый!
- Вот то-то, что целый! Целый не поломашь! Так и вы, братья. Одна
семья! Вместях вас николи никто не сломат! А будете драться - ратиться,
так кажного по одинке... Уразумел?
- Да! А они!..
- Уразумей! Ладно, воины, спать пора!
- Ты чего пришел? - поднял он глаза на житничего, что давно уж
переминался у порога. Житничий начал объясняться, почему сгрузил вечером и
не убрал.
- Сам же ты, батюшка, Данил Ляксаныч, не велел мужиков в ночь
держать...
- И не велю! Они и так от зари до зари тружаются! Ты на что ставлен?!
Беречь добро! Кто там перекидает - дело пятое, а от тебя одна польза: вот,
что наработали, вот, люди, твое дело, чтоб - он поднял ковригу, показывая,
- от поля до стола зерна не пропало!
- Дак, батюшка, не пропало же! Зерно, оно холоду не боится...
- Ну, а пал бы морок в ночь? Ростепель? Дождь? И сгорело бы сколь
четвериков доброй ржи! Поди! Да, еще! - остановил Данил. - В шелковом
зипуне кули не таскают. Свое не беречи - Князева и подавно не сбережешь!
Ступай! Вдругорядь сблодишь - на конюшню сошлю, коням хвосты чистить...
Разоболокаясь, Данил качался от усталости, но, и уже обарываемый
сном, он привлек к себе пышное тело жены. Все-таки как он по ней
соскучился! И только одно стороннее еще тревожило ум: что Юрием надо
заняться по-годному. Семь лет уже, и учить пора путем!
Данил так и уснул, не разжав объятий. Овдотья, удовлетворенно, с тем
радостным удивлением, которое и теперь, после четверых детей, каждый раз
появлялось в ней после его ласк, гладила ему волосы, расправляла бороду,
потом, повозившись, устроилась, привалясь грудью, уснула тоже.
Данил не любил отлагать решенного дела и взялся за Юрия на другой же
день. Тем паче вскрылись крупные Юркины шкоды: он пролил мед из бочонка и
рассыпал зерно на поварне. От шалостей с зерном, помня давешнее, Данил
решил отучить сына враз. Дал решето и велел все просыпанное там и в амбаре
собрать и просеять. Юрий, поглядывая на отца, принялся за работу. Ему
скоро надоело ползать по полу, и он, пользуясь тем, что отец отворотился,
решил схитрить, принялся заметать зерно под кули. Но батя увидел, и дело
кончилось поркой, первой взаправдашней, которую учинили Юрию. Отец порол
сам. Избитый, глотая обидные слезы, Юрко вздумал было напомнить о своих
правах.
- Я наследник! - звонко и зло крикнул он отцу. Данил, сопя, оглядел
наследника, вытащил за шиворот из дверей. По двору как раз проходил
спившийся боярчонок, которого не успели услать на село, о чем велел Данил,
но тут как нельзя лучше пригодившийся. Данил показал бородой:
- Видишь? Эй! Подойди!
Тот, скинув шапку, угодливо и жалко улыбаясь, приблизился ко князю.
От него и нынче несло брагой.
- Все пьешь? Ладно, поди! Видел? Рассмотрел? Добро не беречи - таким
станешь!
- Я князь...
- Тебе князя такого показать? И князи есь, что не удержались на
столе!
Юрко исподлобья оглядел отца, понял - не врет. Два часа спустя он
сосредоточенно веял собранное зерно.
- Батя, а дале чего? Сушить?
- Нет, молоть будем, - ответил Данил.
Пошли на поварню, где была ручная мельница, и там Юрко начал молоть
собранное и провеянное зерно. Сперва показалось просто, даже весело, но
скоро руки начали отваливаться, глаза заливало потом, он тихо выл, но уже
знал, что отец спуску все равно не даст, а Данил только подсыпал да
подсыпал в отверстие жернова новые горстки ржи и словно не замечал
усталости сына. Когда уже, изнемогая, Юрко отваливался, готовый потерять
сознание, отец брался сам, но чуть Юрко приходил в себя, снова передавал
ему рукоять мельницы. Овдотья забегала поглядеть, пожалеть сына, но Данил
только цыкнул на нее - разом исчезла. Он заставил-таки Юрия домолоть до
конца, хоть мальчишка даже с лица спал и глаза провалились. Когда уже
кончали, откуда ни возьмись, явился Сашок, хотел потрогать муку.
- А ты отойди! Ты не молол! - с замученной гордостью отгонял брата
Юрко. Дали помолоть и Сашку. У него хоть и руки не доставали, но, с
помощью отца, намолол-таки горсточку. После замешивали тесто. Юрий,
передохнув, въелся в работу, уже месил из всех силенок. Квашню поставили в
тепло и прикрыли рядном. Юрко поминутно бегал смотреть, как подымается
опара. Даже ночью просыпался, спрашивал про свой хлеб. Утром выбежал еще
до завтрака. Холоп-пекарь умело поправил слепленный княжичем каравай, Юрко
сам пальцем сделал крест на нем, чтобы не перепутать. Затем хлебы
поместили в печь.
Перед обедом доставали горячую ковригу. Данил дал нести хлеб самому
Юрию. Когда уселись за стол, после молитвы, Данил задержал руку и
торжественно подал нож Юрию. Тот, прижав теплую ковригу к животу,
сосредоточенно, хоть и неумело, покраснев лицом, стал резать. Кое-как
отвалил первый ломоть. Приостановясь, поднял голову:
- Батя, это мой хлеб?
- Твой, твой! - усмехнулся Данил. - Сам делал! Теперь угощай!
Юрий стал раздавать куски, положил отцу и матери, братьям. Не
утерпев, наказал Сашку:
- Крошки не роняй!
Вечером, уже в постели, когда Данил зашел в детскую опочивальню, Юрко
спросил его:
- Батя, а я таким не буду, как ентот пьяница?
<Запомнил!> - подумал Данил.
- Береги добро! Всю жисть береги. Кажинный день! И с братьями не
воюй! Спи!
ГЛАВА 79
Гонцы от Михаила Тверского прибыли как раз тогда, когда Данил, четыре
дня подряд проговорив ни о чем и наградив конями, портами, соболями и
куницами всех и каждого из татар в отдельности, сплавил их наконец в
Переяславль и был очень доволен собой. Известию о приезде Михайлы он
обрадовался еще больше. Все-таки пополох его рати на Пудице был обиден, и
то, что к нему первому пожаловал тверской князь, приятно утешило
тщеславие.
Данил, не обманываясь нимало, знал не только то, что Тверь и сильнее
и богаче Москвы, знал он, прикидывая доходы с торговли, и то, насколько
сильнее и богаче. И это <насколько> было настолько много, что ни Андреев
Городец, ни братний Переяславль уже не равнялись с Тверью, ни даже Углич,
Ростов или Кострома. Один Новгород еще превосходил ее. Ну, Новгород был
городом особым, с которым не сравнивались никто и ничто. Даже и в
заморских-то землях таких, почитай, поискать! Ежели бы тверской князь
сумел подчинить Новгород себе, то без спора следовало согласиться на то,
чтобы отдать ему и великое княжение. Вот как Данила понимал Тверь. И порой
удивлялся: почему этого не видит Дмитрий? Ведь и нынче, собрав войска из
четырех княжеств да еще помочь из Новгородской земли, едва одолели
тверичей!
Он постарался принять молодого (между ними было как-никак десять лет
разницы!) и молодшего по лествичному счету (Михайле Данила приходился
двоюродным дядей) тверского князя как можно лучше. Вершников с Протасием
услали встречать гостя на Сходне. Дружина и городовые бояре приоделись в
лучшие порты. Начищенное оружие блестело как лед. Были прибраны и
