армию и отправил воинов по домам жить в мире, а Темпус отправился на юг, в
Рэнке, Империю, которая только-только родилась и едва стояла, покачиваясь,
на своих неестественно огромных ногах. И Темпус увидел себя на поле боя с
монархом, его прежним повелителем - хозяева меняются. Его не было там,
когда они захватили Великого Короля, вытащив его из колесницы, и начали
творить над ним Бесконечную Смерть, продемонстрировав непревзойденность
рэнканских варваров в этих делах. Те, кто был там тогда, говорили, что
Король держался вполне мужественно, до тех пор, пока у него на глазах не
кастрировали его сына, которого потом отдали работорговцу, сразу же надев
на него ошейник. Когда Темпус услышал об этом, он отправился на поиски
мальчика по разоренным северным городам, где рэнканцы возвели подлость в
норму поведения и куда они принесли легенды, разящие тех, кто оказывал
сопротивление, сильнее, чем металлические копья. Он нашел Абарсиса в
отвратительной конуре, где его держал работорговец. Мальчик пришел в ужас
от того, что этот воин пытается что-то сделать для него. На обращенном к
Темпусу лице ребенка не промелькнуло даже слабого проблеска радости,
энергичного жеста, выражающего благодарность своему спасителю - маленький
тщедушный герой с трудом волочил ноги по грязной соломе навстречу Темпусу;
глаза раба без страха смотрели на Темпуса, стремясь оценить, чего можно
ожидать от этого человека, бывшего когда-то среди наиболее преданных его
отцу людей, а теперь ставшего просто еще одним врагом рэнканцев. Темпус
вспомнил, как взял ребенка на руки, потрясенный тем, как мало он весит,
как торчат его кости. В этот самый момент Абарсис наконец-то поверил, что
он спасен. Он вспомнил слезы мальчика - Абарсис заставил Темпуса держать
их в секрете. Вспомнил все остальное, но чем меньше думать об этом, тем
лучше. Он нашел ему приемных родителей в скалистой западной части страны,
живших рядом с храмами на берегу моря, где родился сам Темпус и где боги
все еще творили от случая к случаю чудеса. Он надеялся, что боги вылечат
его, чего не сможет сделать любовь.
Он раскачивался в такт своим воспоминаниям, горьким, как отрава,
наблюдая, как угасает пламя. Теперь, ради души Пасынка по имени Абарсис и
над его телом Темпус смирился перед лицом Вашанки и вновь стал слугой
своего бога.
10
Ганс, спрятавшись за выступом, слушал и по-своему принимал участие в
похоронах. После того, как до него дошло, что именно он подслушал, он
пришпорил лошадь так, будто бы за ним гнался тот самый бог, громовой голос
которого достиг его ушей.
Он не остановился, пока не доскакал до "Распутного Единорога". Там он
быстро соскочил на землю, почти перепрыгнув через лошадь, резко хлопнул
животное по крупу и, присвистнув, велел ей идти домой, а сам скользнул в
трактир, почувствовав при этом такое облегчение, какое, наверное,
испытывает его любимый нож, когда его убирают в ножны.
- Культяпка, - позвал Ганс, приблизившись к стойке. - Что здесь
происходит? У Общих ворот среди солдат полная сумятица.
- Разве ты ничего не слышал? - насмешливо воскликнул хозяин таверны.
- Из дворцового подземелья сбежало несколько узников, а из Зала Правосудия
были украдены какие-то предметы, и поблизости не оказалось ни одного
офицера из службы безопасности, которому можно было бы дать нагоняй.
Взглянув в зеркало, висящее за стойкой, Ганс увидел безобразного
человека, ухмыляющегося без особой радости. Бросив пристальный взгляд в
зеркало, Ганс вытащил из-под плаща сверток из шкур.
- Это тебе. Ты должен отдать их своему благожелателю. - Он пожал
плечами, глядя в зеркало.
Культяпка повернулся и принялся протирать полотенцем и без того
блестящую стойку, незаметно смахнув с ее поверхности маленький сверток.
- А теперь скажи, зачем ты суешься в дела, подобные этому? Думаешь
продвинуться таким образом? Этого не произойдет. В следующий раз, когда
попадешь в подобные обстоятельства, постарайся их обойти. Или, еще лучше,
вовсе в них не попадай. Я думал, что у тебя больше здравого смысла.
Ганс звонко хлопнул рукой по стойке.
- Я уже однажды хватил достаточное количество дряни, виночерпий. А
теперь я скажу, что тебе нужно делать. Ненасытное Брюхо - ты возьмешь то,
что я принес тебе, и свой мудрый совет, свернешь их вместе и засунешь себе
в задницу! - и Шедоуспан шагнул к двери на негнущихся ногах, словно
разбуженная кошка, бросив через плечо. - Что же касается здравого смысла,
я думаю, у тебя его не больше.
- У меня есть дела и поважнее, - отозвался Культяпка слишком дерзко
для нытика.
- Ну да! И у меня тоже!
11
Бледно-лилово-лимонный утренний свет заиграл на стенах казармы,
выкрашенных в белый цвет и окрасил дворцовые парадные площадки.
Темпус работал всю ночь, подальше от владений Джабала. Он разместил
своих наемников за пределами города, вне досягаемости церберов и
илсигского гарнизона. Их было пятьдесят, но двадцать из них являлись
партнерами, членами трех различных отрядов Священного Союза - наследство,
которое оставил ему Пасынок. Эти двадцать убедили оставшихся тридцать
воинов, что "Пасынки" было бы хорошим названием для отряда, а потом, может
быть, и для всего войска, которым они будут командовать, в том случае,
если дела пойдут так, как все они надеялись.
Он хотел сохранить отряды Священного Союза, а других внедрить в
регулярную армию и в окружение Принца. Они подберут себе людей по своему
собственному усмотрению и на их основе создадут дивизию, на которую с
гордостью будет взирать душа Абарсиса, если только она не будет очень
сильно занята богоборческими сражениями на небесах.
Темпус мог гордиться этими людьми, великолепно показавшими себя в
сражении с Джабалом и после него. И этим вечером, когда он завернул за
угол казарм для рабов, которые они переделывали для домашнего скота, он
увидел надпись высотой в два локтя, сделанную овечьей кровью на окружной
защитной стене: "Война - это все, она - король всего, и все приходит в
жизнь через борьбу".
И хотя они и не смогли воспроизвести ее точно, он улыбнулся, потому
что несмотря на то, что эти дерзкие слова были сказаны им в своем
отрочестве, оставшемся в другом мире, пришло их время. А Пасынок по имени
Абарсис и его последователи склоняли Темпуса к мысли, что, возможно
(именно возможно), он, Темпус, и не был уж тогда таким молодым и таким
глупым, как ему казалось. Если это так, то человек, а следовательно и
эпоха, в которой он живет, склонны жить задним умом.
Теперь он и бог примирились - с него было снято проклятие и тень
страдания, которое оно бросало на всю его жизнь. Все его тревоги,
связанные с Принцем, утихли. Зэлбар прошел через все испытания огнем и
вернулся к исполнению своих обязанностей, успокоившись и как следует
призадумавшись. Его отвага вернется к нему. Темпус знал этот сорт людей.
Джабала он оставил Кадакитису. Он всегда хотел расправиться с ним
таким способом, к которому прибегали все бывшие гладиаторы - к сражению
один на один. Но теперь в этом не было никакого смысла, так как этот
человек уже никогда не сможет нормально передвигаться, если он вообще
когда-нибудь встанет на ноги.
Ведь мир вовсе не был так нелепо прекрасен, как это высокомерное
летнее утро, которое не знало, что оно утро Санктуария и которое, как
казалось Темпусу, должно было быть окровавленным, кричащим или наполненным
мухами, жужжащими над головой. Нет, человек на своем жизненном пути не раз
напарывается на шипы.
Был еще воришка по имени Ганс, который, несомненно, выражал свое
сочувствие к Абарсису всякий раз, когда это было в его интересах, но так и
не пришел к пасынкам, несмотря на неоднократные предложения Темпуса. Про
себя Темпус думал, что он, может быть, еще и придет, что он попытается
дважды вступить в одну и ту же реку. Когда его ноги достаточно остынут, он
выйдет на берег зрелости. Если бы он мог лучше сидеть на лошади, то,
возможно, гордость и позволила бы ему присоединиться к ним сейчас же, но
пока он только насмешливо улыбался.
Ганс должен найти свой путь. Но он не являлся объектом особого
внимания Темпуса, хотя тот с радостью взял бы на себя это бремя, если бы
Шедоуспан выказал хоть малейшее желание помочь нести его.
Однако оставался еще не решенным вопрос с его сестрой Саймой и решать
его должен был только он один, и сложность этой головоломки заставляла его
лихорадочно искать возможные варианты решений, то принимая их, то
отбрасывая, подобно тому, как боги засевают одно поле за другим. Он мог бы
убить ее, изнасиловать, сослать или терпеть, не вступая с нею в
конфронтацию.
Он совершенно не учел того факта, что она и Культяпка влюбились друг
в друга. Такого с ней никогда не случалось.
Темпус ощутил внутри себя какой-то шелест - это было чувство,
спрятанное в самых глубоких тайниках его души, которое подсказывало ему,
что бог собирается говорить с ним. "Молчи!" - предупреждал он бога. Они
чувствовали себя неловко, словно любовники после испытания разлукой.
"Мы можем осторожно забрать ее, а потом она уедет. Ты не можешь
допустить ее присутствия здесь. Увези ее. Я помогу тебе", - говорил
Вашанка.
- Стоит ли тебе заниматься предсказаниями? - пробормотал Темпус себе
под нос, отчего Трес Абарсиса насторожил уши, прислушиваясь. Он похлопал
жеребца по шее и велел ему быстро скакать вперед. Они держали путь к
небольшим восточным владениям Ластела.
"Постоянство - одна из моих черт", - многозначительно звучал голое
бога в голове Темпуса.
- Ты не получишь ее, о Пожирающий. Ты, кто никогда не может
насытиться, в этом единственном деле ты не достигнешь триумфа. Что же
такое должно произойти между нами, чтобы стало ясно, кто есть кто? Я не
могу допустить этого.
"Ты допустишь", - голос Вашанки прозвучал так громко в его голове,
что Темпус вздрогнул в седле, а Трес сбился с шага, укоризненно посмотрев
на него, чтобы понять, что означает это перемещение веса.
Темпус остановил лошадь посреди дороги и долго сидел, не двигаясь,
окруженный прохладой раннего утра, и ведя внутреннюю борьбу, в которой не
могло быть победителя.
Через некоторое время он повернул лошадь и пустил ее вскачь обратно к
казармам, от которых недавно отъехал. Пусть остается с Культяпкой, если ей
так хочется. Она встала между ним и богом еще раньше. Он не готов отдать
ее богу, и не готов к тому, чтобы вновь поставить себя под проклятие
разорвать на куски то, что с таким огромным трудом было сшито и такой
дорогой ценой. Он думал об Абарсисе и Кадакитисе, о непокорных людях из
внутренних районов страны, и он обещал Вашанке любую другую женщину,
которая должна быть избрана богом еще до заката солнца. Без сомнения,
Сайма останется там, где она находится сейчас. Он позаботится о том, чтобы
Ластел следил за нею.
Лошадь Абарсиса мягко фыркнула, будто бы в знак согласия - до казарм
оставалось рукой подать. Но Трес не мог знать, что этим простым решением
его седок одержал самую великую победу из всех побед во всех войнах всех
империй. И Трес, чье брюхо тряслось между коленями Темпуса, издал громкий
трубный звук, но вовсе не потому, что его всадник одержал победу над самим
собой и своим богом, а от того сильного воодушевления, которым лошади
приветствуют наступление прекрасного дня.
Линн ЭББИ
ПОСЛЕСЛОВИЕ. ТО, ЧТО НЕ СКАЗАЛ МНЕ РЕДАКТОР
