всеми, Мари-Шатт приготовилась втиснуться в транспортное средство,
которое в срок, равный одной земной неделе, должно было унести ее за
пятьсот тысяч световых лет от родной Земли.
Но даже это короткое путешествие, мало чем напоминающее космическое,
не должно было стать для нее пустой тратой времени. В бессознательном
состоянии, в которое она должна была впасть во время путешествия, она
должна была изучить язык страны своего места назначения. Приборы,
которыми была снабжена капсула, должны были обеспечить ее этими знаниями
без малейшего напряжения с ее стороны для их усвоения. В этом не было
ничего необычного, так как тот неизмеримый объем знаний, который был дан
ей в институте, был влит в нее аналогичными методами. Иначе как бы она
могла достигнуть в свои едва исполнившиеся шестнадцать лет уровня
интеллекта, необходимого для участия в созидательном развитии Вселенной,
что она и собиралась сделать в ходе своего первого жизненного испытания.
Родители и группа друзей пришли, чтобы проводить ее, возбужденные и
чрезмерно говорливые, как обычно бывает в подобных случаях. Девушка,
обняв всех и пообещав давать о себе знать, сняла с себя защитный
комбинезон, в который она была облачена весь этот день и приборы
которого тщательно фиксировали любое, даже самое незначительное
изменение в ее настроении, и голой втиснулась в капсулу.
Капсула идеально воспроизводила каждую часть ее тела, так как была
сконструирована по меркам Мари-Шатт. Когда аппарат закрыли, трудно было
понять, есть ли что-нибудь на Мари-Шатт. И тем не менее оболочка,
толщина которой едва достигала сотых долей миллиметра, гибкая и тонкая,
как чулок, и абсолютно прозрачная, отделявшая девушку от внешнего мира,
содержала в себе количество аппаратуры, значительно превосходящее то,
которое десятки тысячелетий назад имели на борту космические корабли,
отправлявшиеся к ближайшим звездам, где они, конечно же, ничего не
обнаруживали.
Думая о трудностях, которые люди должны были испытывать, делая первые
шаги, чтобы выйти из космического детства, Мари-Шатт снисходительно
улыбнулась. Именно с этой улыбкой запомнили ее близкие: спустя мгновение
Мари-Шатт исчезла.
- Проедет чуть больше года, и она вернется! Время пролетит быстро, -
заметил кто-то, продолжая пристально смотреть на пустое место,
оставшееся после нее в центре группы.
Затем все Покинули институт, чтобы участвовать в других мероприятиях.
Центр управления полетами сообщил им через пятнадцать дней, что
какие-то механизмы транспортного средства, несомненно, вышли из строя,
так как была потеряна всякая связь с путешественницей. Связавшись с
властями, которые должны были принять ее, пришли к заключению, что нет
никакой возможности обнаружить следы. девушки, поэтому ее решили считать
без вести пропавшей.
В ту эпоху подобные инциденты не были редкими, и хотя о них
сообщалось в сводках новостей, никто не воспринимал их слишком трагично.
Один из комментаторов выяснил, что никто не прилетал туда, и высказал
мнение, что пока лучше не посылать туда больше никого: достаточно было
других районов, более доступных и представляющих больший интерес.
Мари-Шатт же была жива и здорова и хорошо чувствовала себя на
планете, куда ее отправили: просто там никто не установил ее личность. И
так как безразличие и бюрократическая волокита были там не меньшими, чем
на Земле, полученные послания не были переданы лицам, которые были бы в
состоянии ответить. Поэтому о Мари-Шатт никто не вспомнил, и о ней
быстро забыли и на Земле.
Девушка очнулась в местности, поверхность которой отдаленно
напоминала металл. Она сразу же смогла найти ей точное определение. Ум
ее располагал множеством средств выражения, четко соответствовавшим
месту, которое она собиралась изучить. Мари-Шатт мысленно отметила
отличную работу аппарата по обучению языку. Однако в тот самый момент,
когда к ней пришла эта мысль, она почувствовала, что испытывает
необычные трудности, пытаясь сформулировать ее. Надеясь поупражнять ум,
повторила эту мысль на языке нового для себя мира. Но как только она это
сделала, у нее пропала способность воспроизводить мысли на родном для
нее языке - языке землян. И как она ни напрягалась, ей так и не удалось
ничего вспомнить.
Это неожиданное затруднение удивило и расстроило ее. Но вот
постепенно досада стала уходить из ее сознания, как уходит воздух из
дырявого мяча и его больше не остается там.
С прибытием к месту назначения приборы, предназначавшиеся для
обучения ее языку инопланетян, распались вокруг нее вместе с оболочкой
транспортного средства. Но при распаде вышли из строя, что и
способствовало тому, чтобы выветрить из памяти Мари-Шатт родной язык.
В ее мозгу, свободном от прежних воспоминаний, возникли мысли,
далекие от ее прежней жизни.
Когда первый дианиец приблизился к ней, Мари-Шатт поняла очень
хорошо, что он у нее спрашивал, однако не нашла, что ему ответить.
Он спросил у нее, кто она и что делает здесь. Девушка не знала этого.
Удивление его было таким же сильным, как и ее растерянность.
Дианиец, вероятно, проконсультировался с вышестоящими властями, так
как очень скоро он вновь обрел уверенность.
- По всей вероятности, - передал он незнакомке, - ты прилетела с
системы, которая была недавно открыта. Этим объясняется то, почему у нас
нет данных о твоем строении. Несомненно, мы пригласили тебя, чтобы
изучить тебя.
Девушка между тем с недоумением рассматривала единственный предмет,
который был у нее перед глазами: собственное тело. Она не могла понять,
что это значит. Перебирая богатый лексический запас местных жителей, она
не могла подобрать нужного слова, чтобы описать этот предмет, а тем
более - дать ему точное название. До настоящего момента ей не приходило
в голову подвигать им, сделать какой-либо жест. Она оставалась
неподвижной, будто ее невидимый скафандр продолжал сковывать ее.
А ее собеседник - на что он был похож? Тот факт, что она могла задать
себе такой вопрос, был сам по себе уже обнадеживающим. К сожалению,
ответ представлялся не таким легким, так как собеседника своего она
почти не видела.
- Я никак не могу хорошо рассмотреть тебя, - сказала Мари-Шатт.
Собеседник был в некотором замешательстве:
- Что ты хочешь этим сказать? Я почти рядом с тобой.
Глаза Мари-Шатт расширились. Мобилизовав все свое воображение, она,
конечно, могла себе признаться, что часть пространства, которое ее
окружало, была несколько расплывчатой. Существо, вероятно, находилось
именно там.
- Кстати, - осведомилось оно, - а чем ты видишь?
- Ну, естественно, моими...
Слово не приходило ей на ум. Это начинало раздражать ее. Тогда она
перешла в контрнаступление.
- Если ты, как кажется, не испытываешь затруднений в общении со мной,
то не будешь ли ты так любезен объяснить мне, как тебе это удается?
Ошеломленный собеседник возразил:
- Между нами установлена четкая связь: я вижу твои мысли, и ты видишь
мои. Мне непонятны твои затруднения.
Мари-Шатт быстро осмыслила данные, предоставленные ей: их было
достаточно, чтобы ситуация стала понятна ей.
Она тут же с необычайной точностью, создала в уме понятия для
определения того, что она когда-то называла "глазами", "взглядом",
"увиденным предметом", "своим телом" - в общем, всего того, что она
мало-помалу обнаруживала.
Собеседник был потрясен. Острота наблюдения и легкость восприятия
Мари-Шатт возрастали по мере их испытания.
Она неожиданно вновь обрела способность двигаться. Все пошло еще
лучше с того момента, как она смогла подняться и размять ноги.
Единственное, что она не могла обрести вновь, - это способность
говорить, хотя и это было вполне объяснимо: в обществе телепатов, в
котором она находилась, слова ничего не значили.
Ей было приятно сознавать, что собеседник проявляет к ней большой
интерес. Мари-Шатт решила, что настал момент высказать какие-нибудь
жалобы.
- Однако очень жаль, что ты не имеешь никаких осязаемых форм, -
заметила она. - Мне бы хотелось увидеть, с кем я имею дело.
- Твои высказывания совершенно необдуманны, - возразил он,
возмутившись, как казалось, этой критикой. - Если в этом есть
необходимость, мы можем принять любую телесную форму.
- Необходимость для чего?
- Для выполнения какой-либо функции, конечно же.
- Следовательно, вы меняете облик в зависимости от необходимости?
- Практически мы уже давно не используем эту свою способность. При
нынешнем социальном уровне развития, достигнутом нами, нам не нужны
органические подпорки, чтобы обмениваться между собой тем, чем полезно
обменяться. Зачем напрасно тратить свои усилия, чтобы превращать в
грубую физическую ткань энергию, которая бесценна для обеспечения работы
ума?
- Эта грубая физическая ткань могла бы помочь тебе увидеть меня, -
заметила Мари-Шатт.
Дианиец погрузился в то, что должно было быть размышлениями. Плод его
решения заставим вздрогнуть пришелицу. Два глаза, висящие в пустоте,
пристально взирали на нее: зеленые радужные оболочки, усеянные мелкими
пятнами оранжевого цвета, окружали внимательные зрачки на поверхности
блестящих глазниц. Несколько нитей связывало глазницы с чем-то мягким и
бесцветным, расплывшимся за ним, как белок яйца, вылитый на сковороду.
В первый момент девушка испытала брезгливость. Потом решила
посмеяться над ним.
- Отлично! - воскликнула она. - Однако ты - далеко не красавец.
- Между прочим, это твои глаза, - ответил дианиец.
- Хотелось бы что-нибудь увидеть и вокруг глаз, - подсказала она.
- Для чего? - спросил местный житель, оставаясь верным логике своих
собратьев.
На Мари-Шатт нашло вдохновение:
- Ты сказал, что хочешь изучить меня. Если бы ты полностью мог войти
в мой образ, стать полным моим подобием, возможно, ты лучше мог бы
уяснить, для чего я существую, для чего служат эта материя и строение
моего тела.
Еще раз ее подсказка имела успех. Ее в этом убедили происшедшие в
последующие часы события: действительно, если дианийцы были способны на
невероятные превращения, конечно же, они не могли совершать их
мгновенно, особенно тогда, когда надо было сделать копию с такой
неизвестной структуры, которая свалилась на них с неба в этот день.
Поэтому натурщице пришлось выдержать немалое испытание. Неудачи,
разочарования и упорство скульптора трогали ее, но и делали в какой-то
мере неспокойной. Не проявила ли она легкомыслие, подсказав существу,
которое, несомненно, было выше ее в психологическом плане, создать
произведение, которое в конечном счете могло разочаровать его.
Если по окончании работы он обнаружит, что прилагал столько усилий,
чтобы превратиться в скелет, обросший мясом, кожей, с кровеносными
сосудами, кишками, которые нисколько не увеличивали его интеллект, не
отвергнет ли он это нагромождение странных органов, будто речь идет о
вышедшей из моды одежде?
И тогда как удалось бы Мари-Шатт скрыть свой конфуз?
Но, что еще хуже, эти благие намерения могли вполне вылиться в
создание монстра. Живые органы, которые он создавал на глазах у молодой
женщины, возможно, лишь отдаленно были похожи на ее фигуру.
Несмотря на все сомнения, Мари-Шатт не могла не испытывать растущего
волнения по мере того, как видела возникающие перед собой так близко,
что она могла коснуться их, верхнюю губу цвета розовой охры, затем -
ниже - другую губу, более мясистую, более бледную, более опухшую от сна.
