дились, сколь хитроумен может быть враг. Дадим ли мы себя обмануть?" -
"Нет!!" - взревела толпа. Чэнь приказал обвиняемой заткнуться и покор-
но внимать критике революционных масс. Та возразила, что не может сог-
лашаться с лживыми фактами. Сказала, что преступно использовать ребен-
ка в политических целях.
Поскольку толпа немного угомонилась, женщина опустилась на колени,
чтобы отыскать на полу свои очки. Она надела их и принялась задавать
мне вопросы. Внезапно я испугалась. Никогда не ожидала, что она заго-
ворит со мной так серьезно. Меня охватил ужас. Захотелось спрятаться.
Но я сказала: "Почему вы допрашиваете меня как реакционера какого-ни-
будь? Раньше вы использовали меня, служа империалистам, а теперь жела-
ете использовать, чтобы избежать возмездия. Позор, если я поддамся
вам!" Учительница спросила, верю ли я в самом деле, что она враг. А
если не верю, то кто подучил меня? Сказала, что хочет услышать правду.
Ведь председателю Мао нравятся только честные дети. Она говорила со
мной так, будто помогала с домашним заданием. Ее взгляд требовал сос-
редоточиться на поисках ответа. Я не смела взглянуть ей в глаза. Эти
же глаза смотрели на меня, когда она посвящала нас в тайны математики,
когда она рассказывала про Русалочку. После моей победы на соревнова-
ниях по быстрому счету глаза эти смотрели на меня с радостью. Они
смотрели с состраданием, когда я болела. Я и не предполагала, как мно-
го значат для меня эти глаза, пока не потеряла их навсегда - на этом
самом митинге.
Я слышала крики. Голова раскалывалась. Взгляд учительницы простре-
ливал насквозь. "Только будь честной!" Она говорила так громко, как
позволял ее сорванный голос. Я обернулась к Чэню. Он кивнул, словно
спрашивая: неужто отступишь перед врагом? И улыбнулся насмешливо.
"Вспомни змею", - подсказал он. Да, да, конечно, я помню. Эту притчу
Мао рассказал в своей книге. Она о крестьянине, который нашел в канаве
змею в морозный день. Такой красивой кожи он отродясь не видывал. Ну и
пожалел несчастную тварь, положил в карман и отогрел своим теплом.
Змея оттаяла, и в ней голод проснулся. Она возьми и укуси своего спа-
сителя. Крестьянин умер. Отсюда наш Председатель делает вывод: мы
должны быть безжалостны к нашим врагам.
Я обернулась и посмотрела на огромный портрет Мао. Он занимал собой
весь задник сцены. Глаза Председателя походили на два висячих фонари-
ка. Я вспомнила о своем долге. Об обязанности бороться с каждым, кто
смеет выступать против учения Мао. Приободрили меня и лозунги. "Так
какова же твоя точка зрения?" - спросил секретарь. И передал мне мик-
рофон. Сама не зная почему, я начала плакать. Сквозь слезы слышала,
как зову родителей. Прямо в микрофон твердила: "Папа, мама, где вы?"
Толпа в ярости вздымала кулаки и вопила: "Долой! Долой! Долой!" Стало
страшно: я навсегда лишилась доверия Чэня, не смогла как следует ущу-
чить эту училку... Я собрала все силы и истерически заорала, глотая
слезы: "Да-да, я верю, верю, ты - вражина! Твои грязные штучки мне те-
перь нипочем! Только посмей еще раз, я знаю, как заткнуть тебя,
я...я... рот твой гвоздями заколочу!.."
Спустя десять лет, уже после Культурной революции, я узнала, что
моя учительница, та самая Осенняя Листва, опять работает в нашей на-
чальной школе "Великое счастье". Я отправилась к ней, надеясь вымолить
прощение. Я помнила, что она любила появляться в школе спозаранку, и
пришла к половине восьмого. Стояла поздняя весна. Пробиваясь сквозь
ветки деревьев, солнце отбрасывало на землю причудливую тень, напоми-
навшую гигантскую сеть. Я пересекла школьный двор и подумала, что по-
хожа на побитую собаку - и больно, и стыдно, и тошно. Сцена, с которой
я держала свою речь, оказалась целехонькой, разве что обветшала ма-
лость да краска пооблупилась. Вот и школа. Кровь быстрее заструилась
по жилам, а ноги точно свинцом налились. Я буквально заставила себя
подойти к учительской. Двери распахнуты. Она сидела за столом одна,
читала. Мне почудилось, что когда-то здесь остановилось время. Не из-
менилось ничего, ни малости. Даже я не выросла.
Каждый шаг давался мне с трудом. Я постояла немного, собирая все
свое мужество. И она все та же. Только голова совсем белая. Рука в
глубоких морщинах слегка подрагивала, переворачивая страницы. Почувс-
твовав мое присутствие, она отложила книгу. Глаза за толстыми стеклами
очков внимательно смотрели на меня. Люди, как они были знакомы мне!
Сердце колотилось - в груди словно ураган бушевал. Ее взгляд сделался
холодным, колючим, когда она узнала меня. Помедлив, она отвернулась. Я
шагнула к ней и торопливо назвалась, потом объяснила, что привело меня
сюда. Воцарилось молчание. Взгляд ее уже не был напряженным, я услыха-
ла такой знакомый хрипловатый голос: "Мне очень жаль, но я вас не пом-
ню. Не думаю, чтобы вы когда-нибудь у меня учились".
В семнадцать лет жизнь моя вдруг переменилась, я попала в совершен-
но иной мир. Замдиректора школы провел со мной, как и со многими дру-
гими, специальную беседу. Напомнил о моем лидерстве среди одноклассни-
ков, назвал образцовой ученицей. В его словах была политика, очевид-
ная, как математическая аксиома. Он сказал, что я включена в опреде-
ленную категорию. Категорию тех, кто должен стать крестьянами. Это ре-
шение обсуждению не подлежит, сказал он. Все, что исходило от пекинс-
кой власти, воспринималось как божественное повеление. Приказы безого-
ворочно исполнялись. Отказаться было немыслимо. Он сказал, что отпра-
вил в деревню четырех собственных сыновей. И гордится ими. Он произнес
еще много разных слов. Слов, лишенных смысла. Абстракции лились из не-
го как песня. "Бросить вызов небу - наслаждение, бросить вызов земле -
тоже наслаждение, но высшее наслаждение - бросить вызов себе самому".
Это он цитировал стихи Мао. Он хотел, чтобы я сознательно сделала дос-
тойный выбор. Мне было семнадцать. Я была полна энтузиазма. Мечтала
жертвовать собой. Мечтала о трудностях.
Я стала прислушиваться к разговорам соседей. Одни получили известие
из деревни, что их родственник нарочно врезал себе молотком по паль-
цам, чтобы комиссоваться и получить право вернуться домой. Старшая
сестра Гробика попала на северную границу и сообщала своим, что ее
подругу расстреляли как предательницу за попытку бежать в СССР. Мой
двоюродный брат рассказывал в письме, как погиб его ближайший друг. Он
ценой собственной жизни отстоял от огня амбар с зерном. Его наградили
посмертно. Брат писал, что этот подвиг открыл ему глаза на истинные
ценности жизни, так что теперь он намерен навсегда остаться в Монго-
лии, во всем быть похожим на друга-героя.
Вообще слухов ходило много. Поговаривали, что дочку наших соседей
Ли изнасиловал местный начальник где-то в деревне на юго-западе. А сы-
на Янов наградили за убийство медведя, который задрал его напарника в
лесу возле далекого северного госхоза. Кое-кто из соседей пытался по-
казывать письма с печальными вестями от детей районному партначальст-
ву. Им велели не принимать на веру чудовищные измышления, распростра-
няемые врагами, которые напуганы поступью революции. Партийные вожди
продемонстрировали обеспокоенным родственникам фотографии тех мест,
где трудятся их отпрыски. На фотографиях царили мир и процветание. Все
успокоились и повеселели. Соседи сверху отправили в деревню еще двоих
детей. Родители Гробика гордились грамотой и красными цветами, которые
вручались семьям, пославшим в сельскую местность троих детей. Стены и
двери их квартиры были сплошь заклеены многочисленными поздравлениями
со всех концов страны.
Наконец мое имя появилось на Красной Доске Почета нашей школы - ме-
ня направляли в госхоз "Красное пламя", на побережье Восточно-Китайс-
кого моря. Назавтра мне было велено явиться в горсовет, чтобы аннули-
ровать шанхайскую прописку. Стояли холода. В горсовете отключили свет.
Чиновники трудились в темноте. Так, в темноте, и начались мои герои-
ческие пути-дороги. Начальник вернул мне нашу домовую книгу. Я глянула
в нее: поверх моей фамилии алела свежая печать. Красная печать - сим-
вол власти. В этот день я ощутила себя одинокой как перст, открытой
всем ветрам. Что ждет впереди - возрождение к новой жизни, или чужие
враждебные силы уничтожат меня? Внезапно я осознала, насколько легче
было беззаботно распевать "Поеду туда, куда Мао пошлет". И вдруг от-
четливо услыхала свой голос, звенящий этой песней. Но только сегодня
до меня дошел ее смысл.
Я сидела в полной темноте. Вся наша семья была рядом. Приближался
день отъезда.
