одну почему-то она на стену не повесила. Мое имя было постоянно на ус-
тах у школьного начальства, звания так и сыпались на меня: "Активист
маоистской учебы", "Образцовая внучка Мао", "Отличник учебы". Когда я
выступала по школьному радио, одноклассники моих сестер и брата погля-
дывали на них с завистью и восторгом.
Новый секретарь школьного парткомитета по имени Чэнь был из рабочих
Шанхайского судостроительного. Тощий, что бамбуковый прут, лет пятиде-
сяти. Все учил меня политические митинги организовывать. Любил порас-
суждать: мы, мол, должны доверять нашим юным вождям ответственные роли
в Культурной революции, должны разбудить инициативу детей-хунвэйбинов.
Требовал не бояться всего малопонятного. Заставлял усвоить простую
мысль: "Пусть Земля перестанет вращаться - ты продолжай движение!"
Кажется, в начале ноября секретарь Чэнь вызвал меня к себе. Сообщил
по секрету, что комитету удалось разоблачить скрытого классового вра-
га, он же - американский шпион. Должен состояться митинг протеста, ты-
сячи эдак на две участников. С разоблачительной речью от имени школь-
ников предложил выступить мне. Я поинтересовалась, кто же оказался
врагом. Нахмурившись, секретарь назвал имя, потрясшее меня. Цю Е,
Осенняя Листва, наша учительница. Может быть, я ослышалась? Нет, смот-
рю, секретарь решительным кивком подтверждает свои слова.
Я так и села. У меня просто ноги подкосились. Тоненькая, средних
лет, сильно близорукая. Всегда в темных очках. Сдержанная, с тихим го-
лосом. Она самозабвенно преподавала китайский, математику и музыку.
Впервые появившись в классе, спросила нас, что означает ее имя, Цю Е.
Никто не знал. Она объяснила. В знаменитых стихах Танской эпохи воспе-
та красота осеннего листопада. Листья, опадающие в свой срок, символи-
зируют полноту жизни. Перегнивая, они дают земле свежие соки. Всю зиму
семена напитываются этими соками, а весной прорастают. И еще она ска-
зала, что мы - ее весна.
Как преподаватель она была неутомима, по видимости и не уставала
вовсе. Ее методика казалась ни на что не похожей. Она могла поднять
руки на уровень плеч и широко развести их в стороны, сделавшись похо-
жей на крест, - так нам, детям, давалось представление о бесконечнос-
ти. Или вдруг заговорить с сильным хунаньским акцентом - оказывается,
поэт, о котором шел рассказ, родом из провинции Хунань. Однажды она
совсем потеряла голос, стараясь объяснить мне премудрость геометричес-
кой прогрессии. А когда я наконец поняла, рассмеялась беззвучно, жес-
тикулируя, будто немая. Я поблагодарила и в ответ услыхала, что она
рада моему упорству в учебе. Она ставила меня в пример нашему классу,
а потом и всей школе. Узнав, что я хочу совершенствовать свой китайс-
кий, принесла из дому книги. Как-то, сразу после уроков, хлынул ли-
вень, и она отдала детям дождевик, зонт, резиновые боты, а сама вымок-
ла до нитки. Назавтра у нее подскочила температура, но она все равно
провела все уроки. Правда, к концу дня совсем потеряла голос. И такая
учительница - американский шпион?!
Словно прочитав мои мысли, секретарь Чэнь с улыбкой поинтересовал-
ся, известна ли мне поговорка "Только в жарком пламени выплавишь чис-
тое золото"? Я покачала головой. Он сказал, что для меня наступил важ-
ный момент самопроверки - настоящий я революционер или липовый. Он
процитировал Мао: "Делать революцию - это не то же самое, что сытно
есть, рисовать картинки или вышивать. Это не удовольствие и не отдых.
Революция - это жестокое подавление одного класса другим".
У меня онемел язык и слова не шли на ум. Я только твердила, что она
- моя учительница. "Давай разберемся, - предложил Чэнь, закуривая. -
Знаешь басню "Волк в овчарне"? Вот твоя учительница - волк и есть. Ее
отец из американских китайцев, до сих пор в Штатах живет. Она и сама
там родилась и училась. Значит, капиталист послал свою дочь в Китай
учить наших детей - тебе это не кажется подозрительным?" Битых два ча-
са втолковывал мне секретарь Чэнь, что учительница - секретный агент
империализма и разлагает наши души своими уроками. "Разве это допусти-
мо?" - "Конечно нет, - соглашалась я. - Никто не отбросит пролетариат
назад, к прежней жизни". - "Отлично, - он похлопал меня по плечу. -
Будешь разящим мечом партии". Я вскинула голову. "Объясните, что мне
следует сделать!" - "Напиши речь". - "О чем?" - "Расскажи массам, как
в тебя вливали духовный яд". -"Но мне не вполне понятно, что такое
"духовный яд". - "Да-а, видать, мала ты еще. Ладно, просто расскажи,
что за личность эта твоя училка". Я рассказала, все по правде.
Он долго смеялся надо мной. Сказал, что я жертва шпионки, едва жиз-
ни не лишилась: убийца и следов бы не оставила, как волк, задравший
овцу. Потом грозно стукнул кулаком по столу и выкрикнул: "Вот материал
для дискуссии!" Мне стало неловко. Тогда он утешил меня, мол, молодос-
ти не стоит стыдиться. Но я была недовольна собой. Он предложил свою
помощь. Попросил назвать книги, которые она мне приносила. "Белоснеж-
ка", "Русалочка". Спросил, кто написал. Я сказала: "Кажется, Андер-
сен".
Он поднял указательный палец и наморщил лоб. "Постой, постой, вот
оно! Кто такой этот Андерсен?" - "Да какой-то старик, иностранец". -
"А о чем эти его сказки?" - "Все о принцах, принцессах да гномах". -
"Ну а чем он сейчас занимается?" Я не знала. "Смотри-ка, ты совсем по-
теряла бдительность! - Он почти орал на меня. - Да может быть, он -
вражеский шпион". Вынув пузырек с лекарством, Чэнь проглотил несколько
пилюль. Сказал, что у него больная печень. Но докторам он в этом не
признается, иначе сразу в больницу упекут. Болит все сильнее, но на
лечение нельзя тратить ни секунды. Разве можно подвести председателя
Мао? Он ведь доверился нам, представителям рабочего класса, тем, кто
до Освобождения жили хуже собак и свиней.
Лицо его пошло красными пятнами. "Вам нужен отдых", - сказала я. Он
жестом велел мне помолчать, пока, держась рукой за правый бок, пытался
утишить боль. Сказал, что учиться почти и не довелось. Родители умерли
с голоду. Ему было пять лет. Братьев и сестер, погибших от холеры,
просто сбросили в море. Его продали торговцу детьми за пятнадцать фун-
тов риса. Ребенком начал работать на судостроительном заводе в Шанхае,
хозяин драл его нещадно. После Освобождения вступил в партию, был пос-
лан в вечернюю школу для рабочих. "Так что я сильно задолжал нашей
партии и далеко еще не все отработал..."
Я глядела на него с сочувствием. Болело, видимо, все сильнее. Он
крепче и крепче прижимал руку к правому боку, но облегчения не насту-
пало. "Знаешь, мы нашли дневник твоей училки... Там есть про тебя..."
- "Что, что про меня?" Я заволновалась. "Пишет, ты одна из немногих в
классе, у кого есть способности. Она специально обвела это слово "спо-
собности". Понимаешь, что это значит? - И, не дожидаясь ответа, про-
должал: - Способности стать такой, как она сама, как ее отец, как все
империалисты. А дневник, оказывается, она вела, чтобы представить аме-
риканским хозяевам доказательства своих шпионских успехов".
Мир для меня перевернулся. Секретарь спросил, понятно ли мне, что
сначала я служила для врага подопытным кроликом, потом пришла бы оче-
редь других детей. Цель нашей училки - заставить весь класс предать
коммунизм! Я чувствовала и вину и гнев разом: "Да, я выступлю завтра".
Он кивнул. "Наша партия верит в тебя, Мао будет гордиться тобой".
"Разоблачить скрытого классового врага, американскую шпионку! Выво-
лочь ее на солнечный свет!" Толпа заревела, едва начался митинг. Я си-
дела на ступеньках сцены. Два дюжих парня выволокли нашу учительницу
на глаза двухтысячной толпы, на глаза ее учеников и сослуживцев. Вы-
толкали, заломив ей руки за спину. Она была неузнаваема. Мы виделись
всего несколько дней назад, но она успела на десять лет состариться.
Вдруг поседела. Исхудала лицом. С шеи свисала табличка: "Докатилась до
шпионажа". Парни трижды нагнули ей голову перед портретом Мао, а один,
еще резче заломив ей руку, потребовал: "Проси прощения у Председате-
ля!" Она молчала. Тогда они уже вдвоем принялись выкручивать ей руки.
Лицо учительницы исказилось от боли. Она пробормотала несколько слов,
и ее отпустили.
У меня пересохло во рту. Смотреть на сцену не было сил. Веревка,
оттянутая тяжелой доской, глубоко врезалась ей в шею. Я позабыла свои
обязанности - организовывать скандирование, пока мне не напомнил о них
секретарь. "Да здравствует великая пролетарская диктатура!" Я выкрики-
вала лозунги, следуя их стандартному набору. Страх охватил меня, когда
я поняла: учительница пытается сопротивляться своим охранникам. Они
хотели пригнуть ее голову к земле, а она силилась взглянуть в небо. С
нее слетели очки, и я увидала, что глаза ее закрыты.
Секретарь Чэнь заорал на нее. Толпа отозвалась ревом: "Покайся! По-
кайся!" Чэнь схватил микрофон и прорычал, что терпение масс имеет пре-
дел. Своим поведением преступница сама роет себе могилу. Но она молча-
ла. Только после жестокого удара промолвила, что каяться ей не в чем.
Она невиновна. "Наша партия никогда не обвиняет невинных, но наша пар-
тия никогда не позволит классовому врагу ускользнуть от суда проле-
тарской диктатуры", - заявил секретарь Чэнь. Он сказал, что пришел мо-
мент вывести преступницу на чистую воду. Он кивнул мне, потом повер-
нулся к толпе: "Дадим слово жертве!"
Я встала. Голова шла кругом. Раздались аплодисменты. Солнце сияло
вовсю, слепило глаза. Словно пчелиный рой закружился передо мной, жуж-
жа как скопище крохотных вертолетиков. Когда в толпе захлопали, я по-
дошла к самому краю сцены, встала перед микрофоном. Достала текст, на-
писанный прошлой ночью. Вдруг поняла, что мне совершенно необходимо
поговорить с родителями. Я испугалась. Вчера ночью я не ночевала дома,
осталась в классе вместе с другими красногвардейцами. Впятером мы пи-
сали речь. Я пожалела, что не дала ее посмотреть отцу с матерью. Глу-
бокий вдох. Пальцы мои так дрожат, что невозможно перевернуть страни-
цу. "Не бойся, мы все с тобой", - прошептал мне на ухо Чэнь. Он подо-
шел будто бы микрофон поправить. Поставил передо мной кружку. Я схва-
тила кружку и залпом выпила воду. Чуть полегчало. Я начала говорить.
Я читала, обращаясь к толпе, что вот учительница, волк в овечьей
шкуре. Я показала книги, которые она давала мне. Краем глаза заметила,
как та повернулась в мою сторону. Она что-то прошептала. Я занервнича-
ла, но заставила себя продолжать. "Товарищи, теперь мне понятно, поче-
му она так хорошо ко мне относилась. Она старалась сделать из меня
врага нашей страны, цепного пса империализма!" Пока толпа выкрикивала
лозунги, я украдкой взглянула на учительницу. Та тяжело дышала и была
близка к обмороку. Кровь стыла в моих жилах, силы оставили меня. Я
ужаснулась, увидав ее глаза без очков - казалось, они вылезут из ор-
бит, они были размером с шарик для пинг-понга.
Толпа бесновалась. "Покайся! Покайся!" Послышался тихий голос учи-
тельницы, она пыталась объясниться с толпой: "Никогда никого я не про-
бовала превратить во врага. - Она разрыдалась. - И зачем? Зачем?" -
повторяла она раз за разом. У нее пропал голос. Она тряхнула головой,
стараясь вернуть себе способность говорить, но не могла произнести ни
слова. Наконец ей удалось вымолвить, что ее отец любит эту страну, по-
тому и она приехала сюда учительствовать. Они с отцом верят в силу об-
разования. "Шпионка? О чем вы говорите? Кто внушил вам эту мысль?" Она
взглянула на меня.
"Если враг не сдается, свари его, изжарь, сожги живьем!" Это крик-
нул секретарь Чэнь. Толпа вторила ему, потрясая кулаками. Чэнь подал
мне знак продолжать, но меня била лютая дрожь. Он подошел к микрофону
и заговорил: "Вы собственными глазами лицезрели вражьи уловки. И убе-
