Аньци Минь
КРАСНАЯ АЗАЛИЯ
Жизнь и любовь в Китае
Перевод с английского ИЛЬИ СМИРНОВА
Китаянка Аньци Минь - писательница американская. Свою первую по-
весть "Красная Азалия" она написала вскоре после переезда в США на но-
вом для нее, английском языке. И - несмотря на всю рискованность по-
добного дебюта - добилась безусловного успеха. Книга попала в списки
бестселлеров, выдержала несколько переизданий. Читатели простили начи-
нающему автору некоторые стилистические погрешности и шероховатости -
настолько их увлекла история девушки, чье взросление пришлось на годы
китайской "культурной революции". Школа, отряд хунвэйбинов, военизиро-
ванный трудовой лагерь при госхозе, а потом внезапная, почти сказочная
перемена судьбы, главная роль в фильме "Красная Азалия", за съемками
которого пристально наблюдает сама товарищ Цзян Цин, жена Председателя
Мао.
"Красная Азалия" - повесть автобиографическая, построенная на доку-
ментальном материале, хотя (может быть, неосознанно) Аньци Минь следу-
ет старинной китайской традиции беллетризованных биографий, в которых
реальные факты словно бы расцвечиваются явно художественными деталями.
В то же время Аньци Минь (и тут уже совершенно осознанно) ориентирует-
ся на вкусы западной аудитории, старается в какой-то мере "облегчить"
ей восприятие материала. Это выразилось, например, в попытке дать
большинство китайских имен в переводе на английский.
Мы предлагаем нашим читателям первые три части книги.
Любовь поистине всемогуща, она заставляет забыть обо всем, даже о
революции. Жажда борьбы, разрушения сменяется стремлением к покою, к
житейским радостям. Партия знает, что влюбленные уже не принадлежат ей
целиком, и потому партийные вожди так страшатся любви.
Аньци Минь
Чикаго, 1993
Часть I
Я взросла на трудах Мао и операх его супруги, товарища Цзян Цин. В
начальной школе я стала командиром отряда детей-хунвэйбинов. Это слу-
чилось во время Великой пролетарской культурной революции, и тогда мо-
им цветом был красный. Родители жили, по свидетельству соседей, словно
два голубка, - в полном согласии. Отец преподавал технический рисунок
в Шанхайском текстильном институте, но истинной его страстью была аст-
рономия. Мать учительствовала в одной из средних школ Шанхая. Она учи-
ла тому, что поручала ей партия, полгода по-китайски, полгода по-русс-
ки. Как и все вокруг, родители верили в Мао и в коммунизм. Их четверо
детей были погодками. Я родилась в 1957-м. Жили мы в центре, на Южной
Цветущей улице, в двухэтажном доме на две семьи. Эти полдома достались
нам после смерти деда, умершего от туберкулеза незадолго до моего рож-
дения.
Лет с пяти я почувствовала себя взрослой. В этом не было ничего не-
обычного. Все мои приятели таскали на спине своих малолетних сестер и
братьев, которые развлекали себя сами, пока мы играли в прятки. На мне
лежали многочисленные домашние обязанности, ведь родители, как и роди-
тели моих друзей, целыми днями работали. Сестричек и братика я называ-
ла своими детьми - и вправду, сама еще детсадовка, я уже водила их и в
ясли, и в садик. Мне было шесть лет, сестренке Бутончику - пять, дру-
гой, Жемчужине, - четыре, а брату, названному Звездолетом, - всего
три. Родители подбирали нам имена с разбором. Они и звучали несколько
причудливо в сравнении с обычными у наших соседских сверстников Крас-
ногвардейцами, Свободами, Революциями. Попадались Большой Скачок, Ве-
ликий Поход, Красная Звезда, Новый Китай, Дорога России, Отпор Соеди-
ненным Штатам, Патриот-Предвестник, Образцовый Красный Боец - много
разного в том же духе. Но мои родители жили своим умом. Поначалу они
нарекли меня Линьшуань - Солнце, Встающее из-за Горы. Но от этого име-
ни пришлось отказаться: единственным солнцем был Мао. Поразмыслив, они
остановились на Аньци, Яшма Мира, к тому же "аньци" по-китайски имеет
еще и значение "ангел". Под этим именем меня и записали. Поблагозвуч-
нее нарекли и сестренок: Бутончик и Жемчужина. Брату подыскали имя,
во-первых, отвечавшее пристрастию моего отца к астрономии, а во-вторых
- призыву Мао осуществить в скором времени полет в космос.
Мне казалось, что родители заняты на службе чем-то необычайно важ-
ным, прямо-таки мир спасают. Каждый вечер я забирала сестер и брата из
сада и яслей, волокла их домой, выдерживая подчас целые сражения с
сорванцами из нашего квартала. Что ни день мне наставляли синяк или
расквашивали нос в кровь. Впрочем, это меня мало задевало. Главное, не
показать моим детишкам, как я трушу, переходя оживленные улицы или в
темных сумрачных аллеях. Дети должны были видеть во мне образец му-
жества. Устроив их играть в гостиной, я принималась за растапливание
плиты - пора было готовить обед. На растопку уходила пропасть времени
- я никак не могла взять в толк, что дерево и уголь горят, только ког-
да есть тяга. Мучаясь с плитой, я громко скандировала цитаты из Мао.
Однажды, отчаявшись, бросила безуспешные попытки и заигралась с сест-
рами. Хорошо, ребята крикнули мне с улицы, что из нашего окна валит
дым. Такое случалось трижды. Своих детей я старалась уложить спать
засветло. Во сне малыши нередко сучили ногами, раздирая наши ветхие
одеяла, вскоре превратившиеся в лохмотья. Когда дом затихал, я устраи-
валась на подоконнике и следила за подъездом, дожидаясь родителей.
Темнело небо, в вышине сияла Венера, и я засыпала прямо на окне.
В 1967-м, когда мне было десять лет, мы переехали. Соседи снизу
просто замучили нас попреками: как, мол, так, вас шестеро в четырех
комнатах, а мы, вдесятером, ютимся в одной?! Где же революционная
справедливость?! Они являлись к нам с ночными горшками и опорожняли их
прямо на одеяла. Какая там полиция! Полицейский участок как ревизио-
нистское учреждение был сметен революцией. Хунвэйбины сами начали гра-
бить дома. И никто не отозвался на наши призывы о помощи. Другие сосе-
ди молча наблюдали. А нижние продолжали донимать нас. Что ни ночь при-
ходилось очищать постели от их дерьма, покорно проглатывать унижения.
Они совсем распоясались. Когда родителей не было дома, стращали нас,
детей. Говорили, что у них дочь психическая и они, мол, за нее не от-
вечают, а та раз явилась ко мне с остро отточенным топором, угрожая
разрубить мою голову пополам, точно это арбуз. И еще спрашивала, как
мне это понравится! Я велела ей подождать, мол, обмозговать надо, пон-
равится или нет, а сама сгребла детей и весь день просидела вместе с
ними, запершись в уборной.
Однажды психическая напала на мою мать, когда та возвращалась с ра-
боты. Я видела, как они боролись на лестнице. Потом мать упала, а су-
масшедшая пыталась пырнуть ее ножницами. Со мной что-то произошло:
стояла рядом, смотрела, как кровь струится по маминому лицу, силилась
закричать, но пропал голос. А эта психопатка сбежала по лестнице, нес-
колько раз саданула сама себя ножницами, выскочила на улицу, где стол-
пились зеваки, и, высоко подняв окровавленные руки, дико завопила:
"Люди, на меня, работягу, напала буржуазная дрянь, интеллигентка, да
это ж политическое убийство!" Тут вся ее родня высыпала. И тоже давай
вопить: "Заплатим кровавый долг, кровь за кровь!"
И тогда отец сказал, что нужно переезжать. Скрыться. Он написал
объявления об обмене: что у нас за квартира, какая требуется. Объявле-
ния налепил на придорожных деревьях. А назавтра к подъезду подкатил
грузовик, полный домашнего скарба. Из кузова спрыгнули пятеро и заяви-
ли, что приехали по обмену. Отец попытался возразить, что мы еще ниче-
го не решили, но те уверяли: "Наша квартира будет вам в самый раз". -
"Но мы ведь ее даже не видели", - урезонивал их отец. "Так посмотрите
сейчас, вам понравится". - "Сколько же там комнат?" - "Три, полный
ажур, шанхайская норма". - "А вам известно, что под нами живет сумас-
шедшая?" - вмешалась моя мать. Приезжие равнодушно отмахнулись. Сооб-
щили, что они, отец и сыновья, - рабочие Шанхайского сталелитейного.
Сыновьям пора жениться, нужна жилплощадь да поскорее. "Дайте хоть по-
думать", - взмолился отец. "Ладно, - согласились обменщики, - думайте,
мы подождем в машине". - "Но это невозможно!" - "Перебьемся!" - утеши-
ли его. Мои родители решили взглянуть на этот дом на улице Шаньси.
Мне велено было посторожить в их отсутствие квартиру. Занявшись
чем-то по дому, я вдруг заметила: приезжие сгружают свои вещи, потом
они начали двигать нашу мебель, а на мои слова, что родители, мол, еще
не вернулись, уверили, будто просто хотят нам переезд облегчить, ведь
у них грузовик. "Где вы потом отыщете машину? Уж не на руках ли вы со-
бираетесь перетаскать всю эту пропасть вещей!" Родители, вернувшись,
обнаружили большую часть нашей мебели в кузове. "Но мы против, - ска-
зала моя мать, - насильно мы не переедем". - "Нам, рабочим, ваши умс-
твования ни к чему. Вы дали объявление, мы приехали с отличным предло-
жением. Нынче воскресенье, наш единственный выходной. Нечего нам голо-
ву морочить. Мы уже припугнули эту вашу психическую, когда она нас ду-
рить вздумала. Оказалась нормальной, просто ее семья на ваши комнаты
зарится".
Отец отвел нас всех в сторонку. "Мы должны уехать. Собирайтесь, не-
когда рассуждать о справедливости". Так мы перебрались на улицу Шаньси
в район Сюхуэй. Дома здесь стояли рядами. На нашем этаже в двух жилых
комнатах разместилось три семьи, сортир общий. Нам досталась комната с
окнами по фасаду, кухня и лоджия. В комнате с окнами во двор ютилось
семейство в пять человек. Их плита была прямо возле уборной. Мне это
жутко не нравилось: только, бывало, приспичит, как они готовку затева-
ют. Третьи соседи по этажу, самые тихие, занимали вторую лоджию. "Ну,
давайте устраиваться, - сказал отец. - Подумать, так могло и хуже
обернуться, поубивали бы за милую душу. Здесь, похоже, хоть безопас-
но". Что правда, то правда. Мы разом приободрились. Над нами жила
большая семья - аж шестеро детей. Одна из девочек - моих лет, по имени
Подсолнух. Но дома все звали ее Гробик - худющая, чисто скелет. Она
предложила мне ежевечерне, после ужина, участвовать в их семейном се-
минаре по изучению идей Мао. Я сказала, что должна спросить разрешения
у отца. Отец запретил. Мол, ему не нужна домашняя революция. Меня это
удивило. Целую ночь я размышляла, не контрреволюционер ли мой отец и
не следует ли мне сообщить куда надо. Гробик была разочарована моим
отказом. Она вернулась к себе наверх, и до меня донеслись голоса, за-
певшие: "Алеет Восток, солнце встает, Мао Цзэдун ведет нас вперед..."
Я была в восторге, мне так хотелось, чтобы и у нас происходило нечто
похожее.
Мы с сестрами спали в лоджии, брат на кухне. Мать страшно скучала
по нашему старому дому. Она скучала по нашему собственному сортиру.
Помню, как в понедельник, назавтра после переезда, меня разбудила
громкая трель электрического звонка. Я выглянула в окно. Оказалось,
наши нижние соседи - владельцы скобяной мастерской. Едва в 7.30 проз-
вонил звонок, как толпа женщин рванула в дверь, кружа, словно пчелиный
рой. Часть из них трудилась в комнатах, часть - под навесом на заднем
дворе. Было их сотни две, все больше бывшие домохозяйки, необразован-
ные, но рукастые. Целый день они что-то паяли-лудили. Завтрак приноси-
ли с собой и ели прямо во дворе. Мне из окна хорошо было видно, что
питаются они, в основном, соленой рыбой и соевым творогом. Некоторым
выдавали талоны на молоко, производство считалось вредным, в припое
содержались какие-то яды. Порой ядовитые испарения достигали и наших
комнат.
Женщины обожали сплетничать, задирать друг друга и петь арии из
опер Цзян Цин, супруги Председателя Мао. Соседи почему-то считали, что
большие баталии случаются в мастерской по понедельникам, четвергам и
пятницам. Мелкие ссоры - по вторникам, средам и субботам. Каждая из
нижних комнат была оборудована радиотрансляцией. После полудня голос
