остров с садами, знал, Кто обитает там... Я преклонился, благословляя всю
вселенную, благословляя Труд Бога и людей, благословляя их скорби и радости, их
любовь и слезы, их веру и надежды, их труды и разочарование...
- Пойдем, друг, Владыка-Глава ждет нас, - чуть юмористически произнес Владыка,
делая ударение моем названии "Владыка-Глава".
Я обвел взглядом грандиозную комнату, и поневоле чувство прощальной грусти
вырвалось в моем вздохе.
- Чудной мальчик, - тихо сказал Владыка. - Ты поистине дитя и даже не понял, что
для тебя нет "прощания". Я буду с тобой всегда, так как нас с тобой связало То,
выше Чего на земле нет ничего, и Оно благословило наш нераздельный труд для
блага братьев земли. Ты будешь приходить сюда часто и здесь будешь пополнять
свои знания и закалять свои силы. Как ты будешь приходить сюда о том скажут тебе
твои ближайшие наставники. Не упреждай событий. Живи и действуй так активно, как
если бы ты жил свои последние часы, и неси людям всю полноту чувств, не думая ни
об одной следующей минуте, зная, что есть только одна протекающая минута
Вечности.
Владыка прижал меня к себе, я горячо прильнул губами к его огромным, прекрасным
рукам, еще раз оглянулся на всю необычайную комнату, и мы вышли на лестницу,
чтобы спуститься в нижний этаж, к Владыке-Главе.
Я поразился сам, как легко я шагал по грандиозным ступеням. Когда я поднимался в
седьмой этаж, несмотря на помощь Владыки, мне было трудно: сердце мое билось и
пот градом катился по щекам. Теперь же, хотя спускаться по всякой круче гораздо
труднее, я прыгал легко, чувствуя в себе силу льва. Мне казалось, я мог до
бесконечности совершать это прыжкообразное путешествие, и был удивлен, когда
Владыка остановился и сказал:
- Мы пришли. Вспомни в одно мгновение все, что ты унес в сердце и в сознании за
время своего пребывания у меня. И в полном самообладании, о котором ты читал в
Огне и о котором я тебе говорил, войди к старшему брату моему.
От слов Владыки огромная волна радости, точно вал океана, прокатилась по мне.
Еще раз я осознал, какая грандиозная перемена совершилась во мне. Зрение, слух,
физическое тело - все было легко, гибко, ни в чем я не испытывал затруднений и
даже представить себе не мог, чтобы слабость закралась в какой-либо орган моего
проводника. Поразило меня только то, что я видел все вовне сквозь стены здания,
но внутренняя стена, охранявшая лабораторию Владыки, была для меня
непроницаемой. Читавший мои мысли, как открытую книгу, Владыка сказал мне,
улыбаясь:
- Ты встретился на опыте с главнейшим из духовных законов: нет тайн и преград в
делах движения духа. Есть только сила духа и его чистота, в самом человеке
живущие. Ты видишь все там, где духом поднялся и овладел. Но там, где сила духа
твоего ниже сил встречаемых тобою факторов, ты ни видеть, ни слышать не можешь.
Будь готов!
Предостерегающие слова Владыки не успели отзвучать, как дверь бесшумно
отодвинулась, открывая перед нами зияющее пространство, все охваченное огненной
рамой. Через такую же огненную раму я видел вошедшими сюда Владыку-Главу и
Андрееву, когда мы впервые входили в лабораторию стихий. Только теперь, мне
казалось, огонь дверной рамы бушевал гораздо сильнее. Мне самому было
удивительно и странно, что огонь рамы не устрашал, а радовал меня, возбуждая во
мне энергию. Мысль об этом мелькнула, я произнес имя: "Мория" и одновременно с
Владыкой переступил страшный порог. При первом же шаге в комнату Владыки-Главы я
услышал треск и как бы раскат дальнего грома; но все вокруг было заполнено
туманом, и я не понимал, ни откуда идет гром, ни где я, не знал даже, тут ли мой
Владыка-Учитель. Я остановился, полный радости и силы, и еще раз тихо произнес:
"Мория".
- Почему ты входишь ко мне, друг, произнося это имя, когда ты знаешь имя более
могущественное, имя Великого, пославшего тебя сюда?
Передо мной в рассеявшемся тумане стоял Владык Глава, и это его голос я услышал
среди густого тумана.
- Привет тебе, Владыка-Глава, - ответил я, - Прости, что я называю тебя так, но
иного имени твоего я не знаю. Я назвал священное для меня имя Мории, имя
Учителя, так много помогавшего мне в жизни, только потому, что имя Божественное
- навсегда живущее теперь во мне - не смел произнести громко. Прости, если я
поступил не так, как следовало.
- Войди, друг, будь здесь не гостем и не учеником, но четко сознавай себя
частицей Единого, для труда и служения которому ты сюда вошел, и во мне зри тоже
только частицу Единого. Все те, кто мог увидеть Божество Земли, приносят Его
труд не только в те места, где они сами живут, но и во все души человеческие,
готовые принять новое слово, посылаемое им Богом через своих гонцов. Во имя
Единого Бога я приветствую тебя, и да сойдет Его благословение на наш взаимный
труд.
Владыка-Глава взял меня за руку, и я увидел, что комната, где я стоял, была
вовсе не похожа на лабораторию моего Владыки. В ней не было столов с башнями, а
стояло множество шкафов с книгами, несколько письменных столов и какой-то один
грандиозный прибор, пожалуй, по своим размерам тоже напоминавший башню.
Не успел я оглядеться, как Владыка-Глава снова спросил меня:
- Что же ты не приветствуешь свою подругу? Ведь ты немало думал о ней, когда
спускался сюда?
Я недоумевающе оглянулся на Владыку, так как не видел нигде моего дорогого
друга, Наталью Владимировну.
Звонкий смех донесся ко мне откуда-то сверху, и, наконец, я различил ее, тучную
и плотную в моей памяти, - казавшуюся сейчас крохотным ребенком. Зарывшись в
грудах книг, она сидела на одной из высоченных полок, куда ее, очевидно, посадил
Владыка-Глава. От всей ее фигуры шел свет, которого я раньше в ней не замечал, и
даже смех ее показался мне особенно мелодичным, лишенным всякого сарказма, так
свойственного ей прежде.
Владыка-Глава подошел к полке - и в один миг Андреева стояла рядом со мной.
Посмотрев в ее лицо и глаза, я застыл от удивления и не мог произнести ни слова.
Перемена в ней была для меня не переменой, каких я в ней уже немало видел, но
целым переворотом.
Все в ней как будто было то самое, что я хорошо знал; и вместе с тем все было
незнакомое, высокое, святое. Глубочайший серьез, доброта и свет мира лились от
всего ее образа. Я смотрел на нее во все глаза, она, в свою очередь, молча
глядела на меня и покачивала головой.
- Подойдите сюда, друзья мои, - раздался снова голос Владыки-Главы, который
сидел на широком кресле и указывал на места возле себя на высокой скамье,
которая была для него крошечным возвышением, вроде порожка. - Скоро все вы,
вместе вошедшие в этот дом, также вместе и выйдете из него, чтобы рассыпаться по
земле для блага и счастья людей. Каждый из вас знает точно свою миссию; и для
каждого из вас было сделано все, как повелела Божественная Сила. Одного тебя
было угодно Провидению, - Владыка обратился ко мне, - посвятить не только в
знание Труда Вечного, но и в полное понимание психологических задач современного
тебе человечества. За этим последним ты и пришел ко мне. Что первое из великих
истин, данных тебе для новой проповеди, ты должен раскрыть людям, помимо того,
что тебе уже растолковал Владыка - брат мой?
"Первая истина, которую проповедуй в своих новых произведениях: только тот
человек может войти в полное понимание своей роли на земле и смысла своей земной
жизни, кто в своем куске хлеба не видит горечи, то есть в ком исчезло
окончательно чувство зависти.
Тому, кому еще свойственны сравнения своей судьбы с судьбами других, нет места в
предстоящей деятельности людей будущей расы. Полная радостная самостоятельность
и независимость каждого есть остов будущего человечества.
Как к этому приходят? Через полное освобождение от страстей, что ты опознал не
только умом, но и в активном действии. Проводи практически, на чарующих образах,
в жизнь разума и духа людей эти понятия.
Второе: Нет места двойственности в земной жизни человека, когда он разбивается
между служением Богу и мамоне.
У освобожденного - нет места компромиссам. Есть кусок хлеба и труд, которые
всегда славословие дню. Разрыв в психике, вопрос: "Как соединить то и другое?" -
это только личности одной земли зов.
Ты же вноси понятия единственной возможности: радостно жить: войти духом и
мыслью в неразрывную жизнь двух миров.
Третье: Нет религий как навязанных устоев морали, жердей и подпорок, костылей и
палок Света, чтобы ими подпирать быт земли: этим путем идут только в еще большее
закрепощение.
Есть неизбежное и для всех вечное правило: определить свое отношение к Богу и
религии как к единственному закону Жизни, который каждый устанавливает для себя
сам. Помогай сбросить предрассудок, что закрепостившись в материалистической
башне, можно составить себе свободное существование. Свобода - сам человек, его
вскрытый Бог. Извне свобода не добывается - Она есть Гармония.
Четвертое: Не проповедь неси, но Евангелие Новое. Какая и в чем здесь разница?
Проповедь есть знание, не подкрепленное собственным примером. Она может быть
велика, но она не является словом Бога, передаваемым гонцом Земле.
Со словом Бога, передаваемым Земле, то есть с Евангелием Новым, идет гонец,
получающий силу жить самому так, как звучат передаваемые им Слова.
Даже смерть не может остановить или поколебать гонца Бога. Он в человеке и
человек в нем - все слито воедино.
Пятое: Слово мира и любви ты понесешь людям не как возобновленный догмат. Ты
будешь учить людей жить без догмата, имея Живого Бога мира в сердце.
Пытайся разъяснить тягчайшее заблуждение: жить духовно по указке другого.
Человек будущего должен жить в полной свободе, то есть в полном раскрепощении.
Как самостоятельность в хлебе и труде, так и самостоятельное развитие в Духе и
Огне необходимы будущему человеку, психические чувства и силы которого будут
легко развиваться. Но условием для их цельного и истинного развития должна быть
полная устойчивость в своей самостоятельности, что равносильно непоколебимой
верности.
Через определенные периоды времени, Самой Жизнью устанавливаемые, выбрасываются
ею новые лозунги людям, по которым - как по ступеням лестницы - люди поднимаются
к высотам, которые кажутся им приходящими извне. На самом же деле Любовь, зорко
следящая за развитием сил людей, видит тот момент, когда человечество может
двинуться вперед, и шлет ему своих пионеров, помогающих сжечь предрассудки
старого и начать новый цикл восхождений".
Окончив говорить, Владыка-Глава встал, подошел к Наталье Владимировне и, положив
ей на курчавую голову свою огромную руку, продолжал:
- Кончай теперь изучение тех последних томов, что тебе еще остались, и не забудь
данных тебе записей, - с этими словами он посадил ее снова на полку, где я
застал ее при входе в комнату.
Движения Владыки-Главы были при этом совершенно такие же, какими мой
Владыка-Учитель пересаживал меня, - точно она была без веса, как перышко или
орех.
- С тобою же, друг, у меня будет особая беседа, которая не только
предназначается одному тебе сейчас, но о которой ты никогда и нигде не
упомянешь. Ни один человек не услышит от тебя ни единого слова из нашей беседы,
как бы высоко он ни стоял в твоем мнении и в его месте во вселенной, если на то
тебе не будут даны особые указания. Молчание, указанное ученику, есть та же
верность, через которую он подходит к своему посвящению. То не тайна, но тот
огонь Духа, что может быть пролит с пользой только так и там, где указан. При
нарушенном послушании ученика он может сжечь и разрушить задачи Жизни вместо
созидания.
Владыка быстро прошел через свою огромную комнату, открыл дверь в стене, в том
месте, где находилась комната с диваном у моего Владыки-Учителя наверху, и
пропустил меня перед собою в ярко освещенную комнату. Она ничем не напоминала
той комнаты, где я дважды спал под шкурами серебристых лис.
Престол-алтарь находился здесь прямо против двери. Он был огромен, во всю
высокую стену, и на нем стояли семь громадных чаш, горя и сверкая всеми цветами
горящих башен. Над каждой из чаш, точно живой, сиял вделанный в стену портрет
