благодать.
И он потянулся за бутылкой, в которой оставалось еще стопки на две, а
то и на все три.
ДИСКУССИЯ
Если тщательно сопоставить все данные (рассуждал Варахасий Щ.), то
рисуется парадоксальная картина, а именно: Никита Сергеевич Воронцов
прожил неопределенное множество жизней. В романтической литературе
известны персонажи, прожившие несколько жизней, - достаточно вспомнить
хотя бы джеклондоновского Скитальца, который в своей смирительной рубахе
носился из эпохи в эпоху, как страдающий поносом из сортира в сортир.
Красиво, спору нет. Случай же с Никитой Воронцовым совсем иного рода. Про
него точнее будет сказать, что не множество жизней он прожил, а прожил он
одну и ту же жизнь множество раз. И судя по всему, было это достаточно
тяжко, тоскливо и утомительно. Недаром, недаром поется в старинной песенке
(слова народные): "Лучше сорок раз по разу, чем за раз все сорок раз"...
Да, Никита Воронцов действительно был путешественником по времени,
только не по своей воле и в весьма ограниченных пределах. И выглядело это
следующим образом. Воронцов благополучно доживает до вечера 8 июня
семьдесят седьмого года. В 23 часа 15 минут по московскому времени некая
сила останавливает его сердце, а сознание мгновенно переносит на сорок лет
назад, в ночь на 7 января тридцать седьмого года, где оно внедряется в
мозг Воронцова-подростка, причем внедряется со всем опытом, со всей
информацией, накопленными за прожитые сорок лет, напрочь вытесняя, между
прочим, все, что знал и помнил Воронцов-подросток до этой ночи. Далее,
Воронцов снова благополучно доживает до вечера 8 июня семьдесят седьмого
года, и снова та же самая неведомая сила убивает его тело и переносит его
сознание, обогащенное, кстати, опытом и информацией новых сорока лет... и
так далее, и так далее.
И так повторялось с ним неопределенное, может быть, и неисчислимое
множество раз. Возможно, тысячу и одну жизнь прожил Никита Воронцов.
Возможно, в последних своих жизнях он уже давно забыл, когда это произошло
с ним впервые. А возможно, впервые это никогда и не происходило... (Только
не надо недоуменно разводить руки и закатывать глаза: наука как форма
человеческого воображения умеет, конечно, много гитик, но натура умеет
этих гитик в неисчислимое множество раз больше.)
Следует принять во внимание, что в подробностях все эти его жизни
совпадать, конечно, не могли. Слишком много случайностей возникает в
каждой жизни, слишком много ситуаций выбора и вариантов ситуаций в
микросоциумах. Скажем, в одной жизни Воронцов мог жениться на Вере, в
другой - на Клеопатре, в третьей - на Розе, а в четвертой он мог вообще от
этого дела воздержаться и дать себе отдых от семейных тягот. Допускается
даже, что когда-то его одолела тоска и он повесился еще до войны, а
когда-то его разорвало на куски вражеским снарядом, а когда-то он погиб в
авиационной катастрофе задолго до своего срока. Но когда бы и при каких бы
обстоятельствах ни прерывалась его жизнь, он неизменно возвращался в ночь
на 7-е января тридцать седьмого года и заново начинал очередное
сорокалетие.
Нет смысла задаваться вопросом (продолжал Варахасий Щ., подняв
толстый указательный палец), как и почему все это происходило и почему
именно с Воронцовым. Наука эти высоты еще не превзошла и превзойдет, надо
думать, не в ближайшие дни. Ибо речь здесь идет о природе времени, а время
- это такая материя, в которой любой из нас не менее компетентен, чем
самый великий академик. Возможно, гипотеза, предложенная им, Варахасием
Щ., и не соответствует действительному положению дел в мироздании, но
пусть кто-нибудь попробует ее опровергнуть! В частности, совершенно не
имеет смысла закатывать пустые глаза, шевелить губами и загибать пальцы.
Пустое это дело - пытаться представить себе, как соотносились бесчисленные
реальности Никиты Воронцова с нашей единственной реальностью. Мы имеем
здесь дело, вне всякого сомнения, с высшими, нам еще неведомыми
проявлениями диалектики природы, человеческий мозг к ним пока не
приспособлен, особенно мозг довольно рядового литератора, так что нечего
тут напрягаться, а то, не дай Бог, пупок развяжется. Надлежит просто
принять как данность: Никите Воронцову выпало много раз проходить мостами,
"по якым нам бильше не ступаты...".
Тут Алексей Т. прервал приятеля. Он осведомился, случайно ли именно
сегодня его угостили этой прекрасной песней.
Варахасий Щ. заверил, что это вышло совершенно случайно.
Тогда Алексей Т. запахнул халат, встал и заговорил. Он сказал, что не
станет притворяться, будто странные подробности жизни Никиты Воронцова не
произвели на него впечатления. Не собирается он отрицать и того
обстоятельства, что гипотеза Варахасия Щ. поражает смелостью и
необычностью. Будучи всего лишь довольно рядовым литератором, он, Алексей
Т., готов тем не менее дать гарантию, что эта гипотеза вознесет
следователя городской прокуратуры Варахасия Щ. на самую вершину научного
Олимпа и усадит его там в аккурат между Эм Ломоносовым и А Эйнштейном.
С другой стороны (продолжал Алексей Т.), тщательное сопоставление
всех данных позволяет выработать и гипотезу совершенно иного толка.
Варахасий Щ. не станет притворяться, будто странные подробности жизни
Никиты Воронцова нельзя сочинить для поражения приятелей и особенно
студенточек-юристочек. Не будет Варахасий отрицать и того обстоятельства,
что современным криминалистам ничего не стоит изготовить заплесневелую
тетрадочку и исписать в ней несколько страничек выцветшими чернилами. И
как довольно рядовой, но все же литератор, он, Алексей Т., готов дать
гарантию, что эта затея вознесет следователя городской прокуратуры
Варахасия Щ. на какой-нибудь отрог литературного Олимпа и усадит его там в
аккурат между Бэ Мюнхгаузеном и Кэ Прутковым.
Сказавши это, Алексей Т. сел, закинув ногу на ногу, и посмотрел на
приятеля с наивозможнейшей снисходительностью.
Варахасий Щ. несколько раз задумчиво кивнул. Затем он сморщился и
почесал за ухом. И затем он заговорил.
- Изложено недурно и убедительно, - произнес он. - Наличествует
здоровая ирония. Неплох и слог. Особенно мне понравилось местечко между
Мюнхгаузеном и Прутковым. А?
- Ну, это я преувеличил, - поспешно сказал Алексей. - В пылу
полемики, так сказать. Они, конечно, до такой зауми не опускались.
- Зауми? - удивился Варахасий. - Видать, не знаешь ты, что такое
настоящая заумь. Но вам бы все попроще бы. Как это ваш брат расписывает:
"Васятка сунул ногу в отцовский сапог и загромыхал на двор. Аришка
выпорхнула из отхожего места с визгом: "Го-го-го! Трактора ишшо
гранулировать почву под озимые стартовали, а вы все чикаетеся!"
- Ломоносов! - огрызнулся Алексей Т.
- От такого слышу, - хладнокровно парировал Варахасий Щ. - Фэ
Абрамов.
Приятели помолчали. Потом Алексей Т. сердито буркнул:
- Дай сюда дневник.
Он перебросил две-три страницы и углубился в чтение. Варахасий
прибрал со стола и принялся мыть посуду.
- Чайник поставить? - спросил он.
Алексей не ответил.
- Чайник, говорю, поставить? - гаркнул Варахасий.
Тогда Алексей захлопнул дневник, бросил его на стол и крепко потер
ладонями лицо.
- Сядь и послушай, - сказал он коротко.
Варахасий вернулся к столу, и Алексей, глядя поверх его головы
припухшими от бессонной ночи глазами, начал:
"ИНТЕРВЬЮ, ДАННОЕ СКИТАЛЬЦЕМ ПО ВРЕМЕНИ Н.ВОРОНЦОВЫМ
ПИСАТЕЛЮ И ЖУРНАЛИСТУ АЛЕКСЕЮ Т.
- Скажите, что вы испытываете при воскрешении?
- Боль. А потом несколько дней тоску и ужас.
- Почему же тоску и ужас?
- Потому что всякий раз впереди война, вселенское злодейство,
вселенские глупости, и через все это мне неминуемо предстоит пройти.
- Неминуемо? Всякий раз?
- Да. Это обстоятельства капитальные, они составляют непременный фон
каждой жизни.
- А вы никогда не пытались их предотвращать? Кого-либо предупреждать,
писать письма, выступать где-нибудь?
- Было когда-то. Очень давно, тысячу лет назад, должно быть. Помню
уже довольно смутно. Нет, ничего не получалось. Приходилось даже кончать
самоубийством. Один раз сгнил в концлагере. Три раза меня расстреляли, а
однажды убили прямо на улице железными прутьями, минут десять убивали,
было очень мучительно. "Ведь ясновидцев - впрочем, как и очевидцев, - во
все века сжигали люди на кострах..." А я был в одном лице и ясновидец, и
очевидец. Нет, что один человек ничего не может, это я всегда знал, но
иногда просто не выдерживал.
- Понятно. Это об обстоятельствах, как вы выражаетесь, капитальных.
Но в обычных, житейских... Я бы, например, если бы знал заранее, своего
отца спас. Просто в тот день не выпустил бы его из дому, запер бы в
квартире.
- Бесполезно. Житейские обстоятельства обычно в каждой жизни
складываются по-разному. У вас с отцом что случилось?
- Попал под грузовик.
- Ну, а в другой жизни этот грузовик с вашим отцом не встретился бы.
Либо минутой раньше проехал, либо позже, а то и вообще еще за месяц до
того разбился бы и пошел в металлолом. Я в прошлой жизни на Верочке
Корнеевой женился, а в этой встретился с нею, когда она уже замуж вышла и
дочку родила.
- Но родинка у нее...
- А родинка, видимо, возникает из обстоятельств тоже капитального
плана, разве что не политических.
- Простите, мы отвлеклись. Значит, в личном плане никого ни о чем
нельзя предупредить, удержать от гибельного, предотвратить несчастье?
- Бесполезно. Судите сами. Я предупреждаю Федю, мужа своей сестры
Серафимы, что его убьют под Харьковом. Что же ему делать, дезертировать?
Проситься на другой фронт? Пустить себе пулю в лоб назло предсказанию? Я
уже не говорю о том, что его убивают под Харьковом только в последних пяти
моих жизнях, а за двести лет до этого он регулярно умирал совсем другой
смертью.
- Это, наверное, тяжкое бремя - бессильное знание.
- Правда. Порой я ощущаю его как невыносимое. Бывает, очень хочется
умереть по-настоящему, как другие...
- Но ведь есть и радости в вашем положении!
- Да, конечно, и могу заверить, что никто из вас не радуется своим
радостям так, как я своим.
- Если можно, расскажите подробно.
- Не буду я подробно. Все равно вы не поймете.
- Вино, любовь, путешествия?
- Это наслаждения, а не радости. Наслаждения у нас с вами одни и те
же. Радости разные.
- Скажите, это не случайно, что вы перед смертью не уничтожили свой
дневник?
- Нет. И не случайно, как я обставил свою смерть.
- Вы хотите сказать...
- Мой дневник должен был попасть в руки не к моей преподобной
курице-племяннице, а к следователю городской прокуратуры Варахасию Щ.
- Благодарю вас. До встречи в нашей следующей жизни."
- Как это тебе? - произнес Алексей Т. самодовольно.
- Чрезвычайно неровный слог, - отозвался Варахасий Щ. - Тотчас видно,
что не человек писал. Начнет так, как следует, а кончит собачиною.
Впрочем, все же се глас не мальчика, но мужа. Если бы ты почаще...
Бог знает, какой совет собирался дать Варахасий своему приятелю, но
тут затренькал дверной звонок. Варахасий вышел в прихожую и вернулся,
разворачивая телеграмму.
- "Доехали устроились благополучно, - прочитал он вслух, - целуем
любимого мужа папочку Саша Глаша Даша".
Варахасий сладко зевнул и потянулся.
- Вот и прекрасно, - сказал он. - Пошли спать. Постелю тебе в
