произвел осмотр его квартиры на предмет описи вещей, обстановки и прочего.
При осмотре, между прочим, обнаружилось кое-что, убитому явно не
принадлежащее: в прихожей - женские туфельки и тапочки тридцать четвертого
размера; в ванной - кокетливый женский халатик на крючке, духи, лосьоны и
разная женская дребедень на подзеркальной полке; в спальне - пара женских
ночных сорочек. Но самое важное - в одном из запертых на ключ ящиков
письменного стола, погребенный под пластами удостоверений, дипломов,
свидетельств, орденских книжек и прочих важных документов, оказался вот
этот самый дневник в наглухо заклеенном конверте из плотной бумаги. Там
же, у стола, Варахасий бегло проглядел, а затем дважды внимательно прочел
содержимое этой припахивающей плесенью тетрадки, снова уложил ее в конверт
и сунул к себе в портфель.
Он опечатал квартиру и вернулся к себе в районную прокуратуру. На
столе у него уже лежало заключение медэкспертизы. Варахасий прочел и
охнул. Ясное как стеклышко дело замутилось. Упав от сильного толчка в
лицо, Никита Сергеевич Воронцов действительно ударился затылком о край
тротуара и проломил себе череп, и это действительно могло послужить
причиной мгновенной смерти, если бы не одно обстоятельство. А именно: даже
толчок в лицо (в правую скулу, великовозрастный болван был левшой), не
говоря уже об ударе головой о бетонную закраину, имел место по крайней
мере через пять-шесть секунд после наступления клинической смерти
Воронцова. Великовозрастный болван ударил уже мертвого.
- Как же так? - поражение проговорил Алексей Т. - Если я правильно
тебя понял, Воронцов же стоял...
- Ну и что же, что стоял? Умер, но не успел упасть. Такое ли еще
бывает! Не в этом дело...
- А отчего он умер?
- Не помню, - нетерпеливо сказал Варахасий. - В заключении было
сказано, но я уже забыл... Что-то вроде острой сердечной спазмы. Не в этом
дело, я тебе говорю.
- Да-да, прости. Продолжай, пожалуйста.
- Продолжаю. Ты представляешь себе мое положение?
- Очень даже представляю. Одно дело - если человека сбили с ног, он
упал и убился. И совсем другое дело - если ударили мертвеца. Тоже,
конечно, некрасиво, но есть ли это преступление? Так?
Варахасий хохотнул.
- Приблизительно, - сказал он. - Короче говоря, мне предстояла
неинтереснейшая и зануднейшая писанина. За нее я и взялся, не теряя ни
секунды драгоценного времени. И вот, когда я дошел до кругленького такого
периода... м-м... "Сопоставляя показания свидетелей и заключение
медэкспертизы, можно достаточно уверенно утверждать, что клиническая
смерть наступила в 23 часа 15 минут..."
- Постой-постой! - вскричал Алексей Т. и схватил со стола тетрадь. -
Когда, ты говоришь, это произошло?
- Восьмого июня прошлого года, одна тысяча девятьсот семьдесят
седьмого года, - ответил, ухмыляясь, Варахасий.
Алексей Т. отыскал в тетради нужную страницу и прочел вслух спертым
голосом:
- "Я умру восьмого июня тысяча девятьсот семьдесят седьмого года в
двадцать три часа пятнадцать минут по московскому времени".
- Вот и я тогда точно так же схватился за эту самую тетрадь, -
произнес Варахасий. - Небезынтересно, правда?
- Еще бы! Ну, а дальше что?
- Дальше... Что ж, я - служака хороший, у меня от начальника секретов
нет. Показал я эту тетрадочку на пробу прокурору. Все было, как я и
ожидал: "Подделка, умалишенный, случайное совпадение, не морочь мне
голову, что, у тебя дел других нет?" И я решил попытаться размотать эту
загадку на свой страх и риск. В частном, так сказать, порядке, но с
сугубым использованием служебного положения.
- Правильно! - восторженно выдохнул Алексей Т.
- Правильно или неправильно - не знаю. Но было, было у меня такое
ощущение, словно бы открывается дельце это в такую бездну, куда еще ни
один человеческий глаз не заглядывал. А начал я, сам понимаешь, с
биографии покойного.
БИОГРАФИЯ НИКИТЫ СЕРГЕЕВИЧА ВОРОНЦОВА
Никита Сергеевич Воронцов родился в Москве в тысяча девятьсот
двадцать третьем году. Родители его умерли, когда ему было три года, и он
остался на руках у старшей сестры (по первому браку отца) Серафимы,
которой исполнилось тогда двадцать лет, работницы завода "Серп и молот"
(бывший завод Гужона). И добрая, видно, девушка была эта Серафима: хотя
трехлетний пацан здорово осложнял ее жизнь, она его не сбыла в приют, а
отдала в ясли, а потом, когда подрос, в очаг при заводе.
Год спустя Серафима вышла замуж за Федора Кривоносова, работавшего в
одном с нею цехе, а еще три года спустя у них родилась дочка Светлана.
Судя по всему, Никита племянницу любил, и с Федором у него тоже были
отличные отношения.
Семейство занимало две комнаты в огромном кирпичном доме на
Андроньевской, в коммунальной квартире невероятных по нашему времени
размеров. Там до сих пор еще проживают двое стариков, которые помнят и
Серафиму с Федором, и Никиту, и Светлану, однако выяснить у них о Никите
что-либо определенное не удалось: слишком все перемешалось в их бедной
памяти за прошедшие бурные годы.
В сороковом году Никита окончил десятилетку, но хотя учился прекрасно
и едва только не натянул на "золотой аттестат", учиться дальше не пожелал,
а поступил он на славный завод "Серп и молот", под начало к Феде, который
к тому времени сделался уже мастером.
Тут и война разразилась.
Никита сразу же пошел добровольцем. Воевал он, видимо, прекрасно,
себя не жалел: два ранения, контузия, орден Славы, три Красные Звезды, две
медали "За отвагу". Кончил войну в Мукдене...
(- Где-где? - переспросил Алексей Т.
- Ну, в Шэньяне, - объяснил Варахасий Щ.
- Где это?
- Да в Китае же! В Маньчжурии!
- А-а-а... Да-да, конечно. Прости...)
В середине сорок шестого года Никита демобилизовался и вернулся на
родную Андроньевскую. Дела там были плохи. Федор был убит. Серафима
держала у себя какого-то хмыря-майора из военной комендатуры и изрядно
попивала. Светлана связалась с шайкой то ли воров, то ли бандитов.
Никита, не тратя времени даром, первым делом снова поступил на завод
в свой старый цех, быстро там освоился, затем осмотрелся в семье и молча
ринулся в бой. Сначала он жестоко избил хмыря-майора, помыкавшего
Серафимой, как служанкой. Могли быть изрядные неприятности, но майор был
семейным и партийным и дело замял. Вскоре он, сославшись на распоряжение
начальства, вернулся на казарменное положение, а потом и вовсе слинял
начисто. И горько же, должно быть, попрекала Никиту несчастная Серафима!
Впрочем, может быть, и не так уж горько, потому что Никита вплотную
занялся племянницей. И удалось ему управиться с племянницей, отлучить ее
от опасных дружков и всякими правдами и неправдами устроить ее на завод
учетчицей - школу-то она бросила еще в сорок четвертом, едва-едва вытянув
семилетку.
Но все это подробности, может быть, пока и излишние.
В сорок седьмом году Никита поступил на вечерний в Московский
институт стали, в пятьдесят втором закончил и был назначен в свой цех
сменным инженером.
В пятьдесят пятом году умерла от инфаркта Серафима. Через год
Светлана вышла замуж и завербовалась на Север. Никита Воронцов остался
один. Здесь уместно будет сказать, что он как был, так и остался до конца
дней своих холостяком. Судя по некоторым данным, не по вине женщин.
А еще через год он перевелся с "Серпа и молота" в один из номерных
институтов. В семьдесят втором году он получил квартиру на проспекте
Грановского и покинул старое гнездо на Андроньевской.
Поздно вечером 8 июня 1977 года он умер. В возрасте пятидесяти
четырех лет.
- И все? - несколько разочарованно спросил Алексей Т.
- Все, если не считать подробностей, - ответил Варахасий. - Хочешь
взглянуть на него?
- Хочу, конечно...
Варахасий вынул из красной папки и протянул приятелю фотографию. Это
была стандартная фотокарточка шесть на девять. Обыкновенное, ничем,
пожалуй, не примечательное лицо пожилого мужчины. Залысый лоб, редеющие
волосы, зачесанные аккуратно назад. Несколько запавшие глаза,
полуприкрытые набрякшими веками. Резкие складки по сторонам сухого, плотно
сжатого рта. Гладко выбрит. Что еще? Уши слегка оттопырены. Серый пиджак
поверх черного глухого свитера. Положительно, обыкновенный человек...
- Жаль, глаз почти не видно, - произнес Алексей Т., возвращая
фотографию.
- Ага, - откликнулся Варахасий. - Вот-вот. Именно что жаль...
- А что?
- Как выразилась одна дама, глаза у Никиты Сергеевича были страшные,
мудрые и тоскливые. И другие люди, кто его знал, утверждают в один голос,
что взгляд у него был странный... Правда, хоть и в один голос, но в разных
выражениях.
- Так, - сказал Алексей Т. - Понятно. А теперь валяй все подробности.
Уже рассвело, небо стало пронзительно-синим, и на верхние этажи дома
напротив пали розовые отсветы восходящего солнца.
ПОДРОБНОСТИ О НИКИТЕ ВОРОНЦОВЕ
- Как я тебе уже доложил, - сказал Варахасий Щ., - я решил попытаться
разгадать эту загадку и принялся за дело по всем правилам нашего
искусства. Я побывал в военкомате, на заводе "Серп и молот", в номерном
этом институте, изучил его биографию, можно сказать, доскональнейшим
образом, и представь себе, не оказалось в ней решительно ничего, что бы
пролило хоть какой-то свет на странности в дневнике. То есть он
действительно выступил со своей частью на фронт в конце августа сорок
первого, действительно воевал к западу от Москвы, а через три года
переправлялся через Друть... и пять лет назад вместе с неким Бельским
получил авторское свидетельство на какую-то там бездымную технологию... Но
к разгадке это меня не приблизило ни на шаг.
Что ж, бывает. Приспело время заняться ближайшим окружением нашего
героя, друзьями, родственниками, знакомыми и так далее. Выяснением
подробностей его частной и даже интимной жизни. Как честный человек,
признаю, что, строго говоря, я не имел на это права, но мертвым не больно,
а остановиться я уже не мог. Чуял, чуял я, что за загадочкой этой кроется
что-то грандиозное, чуть ли не глобальное... Впрочем, сам увидишь и будешь
судить.
Я опросил около двадцати человек. Большинство из них ничего
интересного не сообщили. Хороший был мужик, компанейский парень,
специалист отличный, такой милый, добрый мужчина... все в таком духе. Умел
и любил выпить; анекдоты рассказывал - обхохочешься; нередко перед
начальством держал мазу за обиженных; такого-то чуть ли не из-под суда
вытащил; такому-то чуть ли не из самого ВЦСПС путевку в спецсанаторий для
ребенка выбил... ничего не боялся... ничего для себя не требовал...
хорошему своему приятелю публичную оплеуху влепил за хамство старухе
технологу... Ну, кое-кого потаскивал, не без этого... Словом, ангел, и
именно во плота. Вышел я, кстати, и на некоего Бобкова, в прошлом
инструктора-самбиста, а ныне пьяницу с оскорбленно-брезгливой физиономией.
Никита Сергеевич занимался у него в середине пятидесятых и был у него
лучшим учеником. Как Бобков выразился, "с ним, с Никитой, хоть бы и навоз
есть, все прямо изо рта выхватывал, такой был парень".
И лишь пять человек дали мне поистине ценные сведения - впрочем, увы,
только усугубившие загадку. Если, конечно, по-прежнему относиться к ней с
точки зрения здравого прокурорского смысла.
(Варахасий извлек из своей красной папки несколько листков бумаги,
