слыхом не слыхал. Первое, что я тогда подумал, - что Никита таким способом
просто подбодрить меня хочет: ничего, дескать, жизнь продолжается, ты и
без нот мужик хоть куда, не тушуйся, после войны встретимся... Но потом
вспомнил всякие с ним случаи, ну, что я вам уже рассказал, и знаете,
товарищ следователь, скрывать не стану, повеселел. А потом, пока по
госпиталям валялся, все это, признаться, как-то подзабылось. И записку ту
я где-то затерял, и помучиться порядком пришлось, мне ведь еще две
операции делали... Словом, вспомнил я об этом только через четыре года,
летом сорок седьмого.
- Расскажите, пожалуйста.
- Расскажу. Это интересно получилось. Я уже работал на Мытищинском.
Раз задержался я в мастерских допоздна, халтурку одну работал, а дело в
конце августа было, вечера уже темные, да еще дожди все время шли. Ну,
ковыляю я себе домой, а темнотища, а грязища, а вся улица - ухаб на ухабе!
И тротуар деревянный, с войны не чиненный. И загремел я в какую-то ямину.
И культей своей прямо тычком в землю. Света Божьего невзвидел. Сижу,
подняться не моту, только постанываю. И вдруг нежный такой надо мной
голосок: "Вы что, гражданин, расшиблись?" Смотрю - рядом у калитки
платьице белеется. "Расшибся, - говорю, - девушка, да и как не
расшибиться, когда вы у своего дома волчьих ям нарыли, а у меня всего одна
нога!" Короче, помогла она мне подняться, завела в свою комнатушку,
усадила на кушетку, захлопотала. И между прочим говорит: улица, говорит,
здесь и верно нехорошая, только, говорит, это дом не мой, я здесь только
комнату снимаю, а живу, говорит, я в Медведкове. А звать, спрашиваю, как?
Люба меня зовут. Во! У меня в голове словно молния ахнула - разом все
припомнил.
- И женились?
- Конечно, женился. Куда деваться? Да и то сказать: тридцать лет
живем душа в душу, двух сыновей вырастили.
- Воронцова на свадьбу позвали?
- Еще бы! Разыскал через адресный стол, он где-то на Большой
Андроньевской тогда жил, я потом у него был раза два... Сидел, сидел он у
меня на свадьбе... Тут только вот какая штука получилась. Накануне как нам
в загс идти, я рассказал сдуру Любаше все эту историю...
- Почему же - сдуру?
- Получилось, что сдуру. На свадьбе Люба все к нему присматривалась и
вроде как бы поеживалась, что ли... Он, правда, ничего, наверное, такого
не заметил. Веселый был, расцеловал нас, выпивал хорошо, закусывал,
"горько" кричал... Только спустя какое-то время зашел у нас с Любой о нем
разговор, и она мне говорит: если, говорит, ты меня любишь, держись от
него подальше. Я страшно удивился. Почему? - говорю. У него, говорит, глаз
нехороший, зловещий. Я ее на смех поднял, застыдил, рассердился даже,
однако она - ни в какую. Твердит одно: если, дескать, меня любишь... Ну,
что с ней поделаешь? Тайком от нее встретился я с Никиткой несколько раз,
да так и разошлись наши дорожки..."
Алексей Т. снова взял дневник и отыскал запись: "Костя Шерстобитов
(ранен на Друти, июнь 44; женился на Любаше из Медведкова, осень 47)".
- Заурядный случай ясновидения, - саркастически пробормотал он и
снова положил дневник на стол. - Читай дальше.
- Дальше, - сказал Варахасий, - у нас с твоего позволения пойдет еще
один мужчина. Капитан 1-го ранга в отставке Микаэл Грикорович Хачатрян,
друг детства Воронцова. Читаю:
- "Значит, умер Никита... Ай, как люда вокруг мрут! Вот и мама у меня
умерла недавно. Правда, ей под восемьдесят уже было... Жаль Никиту, очень
жаль. Из мужской части мы с ним в нашем классе всего двое, пожалуй, в
живых оставались, остальных всех война съела... Так вам о нем в школьные
годы? Гм... А позвольте полюбопытствовать, зачем это вам?
- Меня, собственно, интересует, не замечались ли вами в характере,
повадках, высказываниях школьника Никиты Воронцова какие-либо странности,
несообразности... ненормальности даже?
- Гм... Пожалуй, Никита действительно был в какой-то мере странный
парнишка. Гм... Мы с ним большие приятели, что называется, водой не
разольешь, но, говоря откровенно, я его иногда побаивался. Держался он
как-то слишком по-взрослому, слишком навытяжку, если вы понимаете, что я
хочу сказать, слишком сдержанно. А если уж расходился, то это у него
получалось просто даже страшно.
- Боюсь, я не совсем улавливаю...
- Поясню на паре примеров. Гм... Вот была у нас в школе такая
шпанистая компания, человек десять хулиганов под предводительством некоего
Гришки-Мурзы. Не знаю, чем мы с Никитой им не понравились, но принялись
они нас бить. Где ни встретят, там бьют. Завтраки отнимали, карманные
деньги, шапки срывали и закидывали куда-нибудь... Сами знаете, как это у
подростков бывает. Первобытная жестокость. Гм... Мы с Никитой года два это
терпели, а то и три. Не ябедничали, конечно, да и бесполезно было
ябедничать. И вот однажды встречают они нас на дороге из школы и
принимаются за дело. Обычно мы как? Кое-как прикрываемся, стараемся
проскочить поскорее и во все лопатки удрать. И вдруг Никита
разворачивается и выдает самому Гришке-Мурзе прямой в переносицу. Мне даже
хруст послышался, клянусь Богом. Это было совершенно неожиданно, и они
оцепенели. А Никита уже одного бьет ногой в пах, другого хватает за волосы
и с треском ударяет мордой о подставленное колено, третьего еще как-то.
Гм... Они опомнились и набросились на него всем скопом, обо мне забыли, а
я совершенно, знаете ли, ополоумел, в глазах темно, и ору нечленораздельно
на всю улицу. Они здорово тогда избили Никиту, но и сами потерпели урон...
К счастью, сбежались прохожие. Гм... Да. И вот после этого дня Никита стал
сам подстерегать их поодиночке и избивать. Я иногда присутствовал. Это
было ужасно. Это было... Это было невероятно жестоко, умело и, я бы
сказал, по-деловому. То есть он дрался не так, как обыкновенно дерутся
мальчишки, - не стремился оскорбить ударами, унизить, просто показать свое
превосходство. Гм... Он как бы работал. Начал он прямо с Мурзы. Напал на
него в школьной уборной и всю перемену деловито и страшно его обрабатывал.
Все эти мальчишеские правила - "до первой крови", "под дых не бить",
"ножку не подставлять", "лежачего не трогать" - все это он игнорировал.
Уже через минуту несчастный Мурза валялся на кафельном полу и хрипел, а
Никита трудился над ним и кулаками, и башмаками, и по-всякому. Мы
оцепенели от ужаса, никто не решался вмешаться, даже старшеклассники.
Клянусь Богом, такую ледяную жестокость я видел потом только в кино, в
гангстерских фильмах!"
(Тут Варахасий опять прервал чтение.
- Поразительно, - произнес он, усмехаясь, - как цепко держится
мальчишка даже в пожилых мужиках! Полковник в отставке, на шестом десятке,
а раздухарился так, что мне вчуже страшно стало. Глаза выкатил, руками
размахивает, вскочил, ногами показывает, как наш Никита пинками этого
Мурзу угощал... Долго он в таком роде повествовал, мы на этом
останавливаться не будем, тут и так все ясно, а перейдем к следующему
пункту. Продолжаю.)
- "Понятно, Микаэл Грикорович. Ну, а другой пример?
- Какой - другой?
- Вы обещали пояснить на паре примеров. Один вы привели. А второй?
- Гм... Второй пример... Только я вас прошу понять, что тут у меня
скорее впечатления, своими, так сказать, глазами я почти ничего не видел.
Гм... Одним словом, с какого-то времени я стал замечать, что Никита
необычайно смело ведет себя с девочками. Вы знаете, как обычно подростки в
четырнадцать-пятнадцать лет: и хочется, и колется... подсмотреть там,
похихикать, а самого то в жар, то в холод, и вообще по большей части одни
лишь мечтания бесплодные. Так вот, Никита вдруг обнаглел до крайней
степени. И я почти уверен, что случилось у него что-то с одной нашей
одноклассницей...
- Понятно. Микаэл Грикорович, вот вы сказали - "с какого-то времени".
А поточнее не припомните?
- Помню. И скажу вам совершенно точно. У Никиты случился приступ
мозгового расстройства. Вообще-то он был парень здоровый, не болезненный,
а тут вдруг слег, потерял память, в сильном жару несколько дней пролежал.
Голову он застудил, что ли... или ударился... Не помню уже сейчас. И все
эти, как мы их с вами называем, странности начались у него вскоре после
этой болезни.
- И когда это случилось?
- Помню совершенно точно. В седьмом классе, в зимние каникулы. Я это
помню потому, что во время этих каникул мы с ним начали увлекаться химией.
Я-то в восьмом классе к ней поохладел и ударился в электротехнику, а
Никита так химиком и остался...
- Кто такая Галина Родионовна?
- Галина Родионовна? Гм... Не помню что-то...
- Это тоже может быть из ваших школьных лет.
- А! Галина Родионовна! Да-да-да, как же! Учительница была у нас
такая, англичанка, пришла к нам прямо из института. Между прочим, Никита
английский знал просто в совершенстве..."
Алексей Т. бросил на стол дневник и сказал устало:
- Кто там у тебя еще остался?
- Осталась у нас последняя фигура, - отозвался Варахасий Щ. -
Светлана Федоровна Паникеева, в девичестве Кривоносова, племянница нашего
Воронцова и его единственная наследница.
- И было там что наследовать?
- Как же! Библиотека после него осталась неплохая, мебель... из
одежды кое-что... Если ты помнишь, в свое время она вышла замуж и уехала с
мужем на Север, а в начале шестидесятых они вернулись, обремененные
огромными деньгами и целым выводком детишек. Ну-с, она оказалась
незатейливая, простоватая, хотя, доложу тебе, в свои сорок семь годочков
еще очень и очень... Ладно, это, конечно, в сторону, а зачитаю я тебе
сейчас свою одну маленькую выдержку, самую интересную, как мне
представляется.
- Валяй. Слушаю.
- "А что ему дано было будущее знать, так я это еще девчонкой поняла.
Он меня любил, Никита, жалел очень и играл, бывало, со мной, и книжки
читал мне, и пел, когда я болела... Я часто в детстве болела. И вот песни
он мне пел иной раз такие, каких тогда ни от кого услышать было нельзя, а
услышала я их снова уже взрослой и много позже войны. "Эх, дороги, - он
пел, - пыль да туман", "Черного кота", "Вы слышите, грохочут сапоги"... И
про войну он досконально знал, что она будет, и когда, и какая будет. Вот,
помню, поет он мне свою любимую, я ее тоже очень любила, хотя и мало
понимала, конечно... Поет это он: "Ах, война, что ж ты сделала, подлая..."
И тут папа входит к нам. А Никита ни при ком не любил петь, только мне, но
не остановился, до конца спел. Папа дослушал и говорит: "О чем ты поешь,
Никитка?" Он отвечает: "О войне, Федя, о войне пою". - "О какой такой
войне?" - "А о той, что в будущем году начнется, и многие на ней голову
сложат". - "Эх, типун тебе на язык", - папа говорит. А я гляжу, Никита на
него глядит, и в глазах слезы..."
Алексей Т. досмотрел, как складываются в папку скрепленные скрепкой
листки и общая тетрадь в заплесневелой клеенчатой обложке, и перевел
взгляд на окно. За окном царило яркое солнечное утро.
- Ну, как это тебе? - спросил Варахасий Щ., завязывая белые тесемки.
- А тебе? - спросил Алексей. - Размотал задачку?
- Есть у меня, есть кое-какие мысли, скрывать не стану...
Алексей Т. скривился насмешливо:
- Ясновидящий? Путешественник по времени?
- Не-ет, ясновидящий - это, брат, что... Это банальщина. Вот
путешественник - это уже ближе к делу.
- Не с чего, так с бубен.
- А давай подискутируем, - предложил Варахасий Щ. - Если ты не устал,
конечно.
- Давай, - согласился Алексей Т. - Только сначала прикончим эту
