данная нам возможность вмешаться в деятельность идеальной текстовой машины?
Или это, как раз наоборот,-- знак нашей числовой беспомощности, указание на
наличие некоего трансцендентального порядка, который мы не можем постичь?
Два варианта ответа у Хармса не исключают друг друга. Вспомним Витгенштейна:
"систематическая ошибка" никогда не отделена окончательно от
"беспорядочной" ошибки. Кажущееся нарушение серийности -- это узел, в
котором вся стратегия хармсовской игры манифестирует свою двусмысленность,
напряжение неопределенности.
Если взглянуть на корпус хармсовских текстов, то мы увидим, что они в
значительной степени строятся как машины, отвечающие некоему часто неясному
нам принципу серийности. Вместе с тем принцип этот постоянно нарушается, но
таким образом, что нарушение как будто указывает просто на наличие некоего
иного порядка. Бесконечные хармсовские смерти, падения, несчастные случаи,
кажущиеся нарушением порядка, сериализуются и образуют некий иной порядок.
У Хармса в дневнике есть маленький пассаж, касающийся такого рода
неожиданностей:
Я другой раз нарочно полезу в карман с таинственным видом, а женщина
так и уставится глазами, мол, дескать, что это такое? А я возьму и выну из
кармана нарочно какой-нибудь подстаканник (ГББ, 119).
Вся стратегия Хармса в данном случае сводится к тому, чтобы пообещать
неожиданность, нарушение порядка. Но вместо чего-то неординарного,
исключительного, вместо выражения воли, возникает "какой-нибудь
подстаканник". Впрочем, подстаканник -- тоже не вписывается в логику
поведения и ожидания как в серию. Просто вместо нарушения одного типа,
возникает нарушение иного типа. Сериали-
Серии 355
зация нарушений порядка делает само нарушение серии продуктом текстовой
"машины". Просто "машина" в данном случае перестает быть символом
самой себя, как у Витгенштейна, она становится сама собой.
5
Числа-предметы Хармс помещает в магазин. Почему Хармс и его соседи
отправляются за справкой в магазин на углу Знаменской и Бас-сейной, к
кассирше, которая и дает им ответ, нарушающий принцип асимметрии Рассела:
"По-моему, семь идет после восьми в том случае, когда восемь идет после
семи"?
Кассирша -- важная фигура в тексте. Это существо, ничего не понимающее
в порядках, числах, сериях, множествах, но постоянно считающее. Собственно,
это машина, способная на ошибки. Можно даже сказать, что роль кассирши --
низводить машину с пьедестала символа. И в этом смысле работа кассирши в
чем-то похожа на работу самого Хармса.
Кассирша без всякого понимания переводит некие физические объекты в
числа, которые как будто приписаны этим объектам некой высшей волей. Сама
загадочная логика цен -- это некая трансцендентальная логика соотношения
предметов, заданная безличным механизмом рынка, который постоянно
трансформирует предмет в число, в его ценовой эквивалент. Именно в руках
кассирши помидоры и картошка приобретают числовое измерение, оказываются
эквивалентны друг другу, а потому как бы могут вступать в серийные
отношения, включаться в порядки. Кассирша не просто соотносит между собой
"траву", "гвозди" и "кожу", она может создавать совершенно нелепые новые
порядки, так работает ее "машина" -- кассовый аппарат.
23 ноября 1932 года Хармс описал в дневнике "арифметические"
злоключения с покупкой билетов в филармонию, в центре которых оказывается
кассирша, производящая страшную путаницу:
Я иду к кассе и кричу кассирше, что вышло недоразумение. А вокруг
толкается народ, тянется к окошку и мешает переговорить с кассиршей.
Кассирша говорит, что она сдала сдачу с 50 рублей, и кто-то ее взял. Я для
чего-то протягиваю ей оставшиеся семь рублей, она мне возвращает только 5, и
я еще теряю два рубля (ГББ, 100).
Кассирша становится у Хармса героиней специального рассказа 1936 года,
так и озаглавленного "Кассирша". Рассказ этот непосредственно примыкает к
серии "Случаев", хотя формально в нее и не включен. Стилистически он отчасти
напоминает социальный очерк в духе Зощенко, но в действительности, конечно,
как всегда у позднего Хармса, касается совершенно иной проблематики.
Рассказ начинается как сказка: "Нашла Маша гриб, сорвала его и понесла
на рынок" (Х2, 119). Продать гриб ей, однако, не удалось. На рынке ее
ударили по голове, и Маша удрала в кооператив, где заведу-
356 Глава 12
ющий "устроил Машу кассу вертеть". Рынок вообще в текстах Хармса не
выступает местом обмена. Тут приходят продать или купить, но вместо этого
получают, например... по голове.
Машина-касса оказывается машиной, которая как бы перемалывает
необмениваемые "грибы" в числовые эквиваленты. Машина эта работает
практически независимо от человека. Из всех хармсовских машин она больше
всего напоминает мельницу. Ее достаточно вертеть, и она работает сама по
себе. Хармс, однако, уготовал Маше странную судьбу: "Маша вертела, вертела
кассу и вдруг умерла". Когда же мертвую кассиршу хотят "убрать", выясняется,
что Маша не вполне была кассиршей:
А Продавец из фруктового отдела говорит: "Нет, это неправда, она была
не кассирша. Она только ручку вертела. А кассирша вон сидит" (Х2, 119).
Выясняется, что между человеком, вертящим кассу, и кассиршей есть
различие. Чтобы скрыть случившееся, заведующий решает посадить за кассу
покойницу: "Посадим покойницу за кассу, может публика и не разберет, кто за
кассой сидит" (Х2, 120).
Кассирша -- как бы часть мертвого аппарата13, а потому может и мертвая
кассирша сидеть за кассой. Касса -- это аппарат "вещной", нечеловеческой
серийности. В самом истоке его функционирования происходят какие-то
иррациональные подмены. Так, живую кассиршу выволакивают хоронить вместо
мертвой, которая оказывается вовсе и не кассиршей, а лишь Машей, вертевшей
кассу.
Рассказ кончается финалом, связывающим "Кассиршу" со "Случаями":
Толпа готова была хоть до самого вечера стоять около кооператива. Но
кто-то сказал, что в Фонарном переулке из окна старухи вываливаются. Тогда
толпа возле кооператива поредела, потому что многие перешли в Фонарный
переулок (Х2, 121).
Этот финал, не просто подключает "Кассиршу" к "Случаям", он
устанавливает некую непрерывность развития повествовательной серии. То, что
произошло в "Кассирше", не прерывается, а продолжается странным, прихотливым
образом в "Вываливающихся старухах", конец которых подчеркивает
непрерывность серии и ее цикличность, а также высвечивает происходящее в
"Старухах" как некий макабр, смешивающий живое и мертвое. Напомню, что
рассказчику "Вываливающихся старух" наскучивает наблюдать за их вполне
механическим падением, и он уходит на Мальцевский рынок, "где,
говорят, одному слепому подарили вязаную шаль" (ПВН, 356).
Новый текст завершается на рынке, где начиналось повествование
"Кассирши" и где опять ничего не продают и не покупают,
Мертвая кассирша, таким образом, участвует в некой серии, серии
событий, которые мы не можем между собой соотнести в терминах
________________
13 Больше всего это напоминает мертвого велосипедиста из "Сверхсамца"
Альфреда Жарри, который настолько включен в машину, что продолжает гонку
после смерти.
Серии 357
постигаемого нами формального порядка, но которые все же являются
серией, правда, такой, в которой семь может следовать за восемью.
6
В 1930 году Хармс написал текст, целиком посвященный
экспериментированию с серийностью. Это "Балет трех неразлучников"14.
Процитирую его целиком:
Музыка.
Выходят три.
Три на клетке 8, стоят в положении х , лицом в публику.
х х
Подготовительные движения ног, рук и головы.
Три бегут по диагонали на клетку 3.
Движение вдоль просцениума на клетку 1.
Взаимное положение все время сохраняется -- х
х х
С клетки 1 судорожно идут на клетку 8.
Движение прямое 5--8--5--5--8.
Движение прямое 8--9--8.
Три падает косо в клетку 4.
Поднимается в клетку 8.
Бег на месте.
Танец голов.
Три ползут на четвереньках, ногами к зрителю.
Три встают.
Три меняют взаимное положение на х х х.
Движение прямое 3--8--1.
Пятятся задом и садятся в клетке 6 на стул.
Три встают.
Движение 6--5--8--7.
Три стоят.
Три на четвереньках идут в клетку 1.
Занавес
987
456
321
х х
x
(Х2, 26-27)
Что происходит в этом странном тексте? Во-первых, существенно, что
перед нами "балет". Текст начинается со слова "музыка". Музыка, хотя и не
присутствует в словесном тексте, но как бы постоянно существует параллельно
ему. Присутствие музыки важно потому, что
_______________
14 "Балет" напоминает хореографические опыты Гурджиева с движением
"энеаграммы" -- магического девятиугольника. Танцующие располагались внутри
нарисованной на полу энеаграммы на местах, обозначенных цифрами от одного до
девяти, а затем начинали передвигаться в сложном порядке, предопределенном
числами
358 Глава 12
музыка -- один из классических примеров серийности. Мелодия
организована по серийному принципу. На нем основывается наше интуитивное
чувство музыкального развития. Неслышимая музыка придает "Балету" Хармса
связность.
Амбивалентность "Балета" заключается в том, что в нем действует число
три, а может быть, три танцовщика. Хармс не уточняет, о ком, собственно,
идет речь. Три -- это три разных тела или предмета, но указание на
"подготовительные движения ног, рук и головы" как будто свидетельствуют о
том, что перед нами единое человеческое тело. Нельзя поэтому исключить того,
что речь идет именно о трех частях одного тела. В одном случае "три бегут",
в другом "три падает". Эта неопределенность заставляет нас понимать "три"
как некое число-тело, или число тел, которое функционирует как "число-тело",
потому что "три", хотя Хармс и указывает на взаимное перераспределение
элементов в пространстве, всегда неразделимы. Они вместе стоят, ползут,
переходят из клетки в клетку.
Имеется еще один набор чисел. Ими обозначены "клетки" -- клетка 8,
клетка 1, клетка 3 и т. д. Балет -- это движение одного числа по клеткам
других чисел.
Три бегут по диагонали на клетку 3.
Движение вдоль просцениума на клетку 1.
Значит, "три" могут находиться на клетке три, а могут и на клетке
другого числа. Хармс как будто разделяет между собой числа-тела, и
числа-места. Число-тело может быть на своем месте ("три" на трех), а
может быть и совершенно на другом месте.
Что значат эти клетки-места? Они играют роль некоего механизма, своего
рода "абаки", ведающей движением и распределением чисел-костяшек. Балет
действует как счетная машина. В конце текста Хармс предлагает нам некую
схему расположения чисел. По-видимому, это и есть схема мест. Во всяком
случае, если читать текст, сверяя его со схемой в конце, то кроме одной
неурядицы все остальные движения вполне соответствуют расположению мест. С
восьми по диагонали к 3, оттуда вдоль просцениума на единицу. Движения
8--9--8 и 5--8-- 5--5--8 -- это перемещения по горизонтали и вертикали.
Правда, во втором случае возникает что-то неясное. Как можно двигаться между
5 и 5? Разве это не одно и то же место?
Единственная неурядица -- прямое движение 3--8--1. Движение
здесь очерчивает угол или, во всяком случае, состоит из двух прямых. Таким
