психиатру, я направление выпишу?
- Так вы интересуетесь русским художественным переводом? - уже у две-
рей спросил специалист по Эрвину Каину.
- Нет, знаете, я уж и по-английски как-нибудь прочитаю. - вздохнул
Денис Александрович. Он надавил кнопку вызова, вспыхнула лампочка. -
Следующий?
В кабинете, прыгая на костылях, появился рыжий парень, тоже в вельве-
товой куртке. Достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что
имеешь дело с медиком.
- Ты уж извини, коллега, - сказал парень. - Я хотел у себя, но не по-
ложено, сам ведь знаешь, как это у нас? - Он по-свойски перелистал жур-
нал, лежащий на столе. - Понимаю-понимаю, медицина требует знания фран-
цузского языка?..
С большим трудом Денис Александрович скрыл улыбку.
Этот парень работал хирургом в больнице и утром. приняв смену, пошел
осматривать маленький морг. В этой больнице были большой морг и морг ма-
ленький. В большом бывшие люди некоторое время сохранялись посредством
рефрижераторов, в маленьком же после неудачной операции больше суток не
задерживались. На железной каталке, напоминающей перевязочный стол, ле-
жал, как и положено, труп - красивая голая женщина. Не потрудились даже
прикрыть ее простыней.
Постояв некоторое время и полюбовавшись идеальным сложением мертвого
тела, рыжий хирург вдруг решил поцеловать покойницу, он не был извращен-
цем. он просто был восхищен. И когда труп не только ответил на поцелуй,
а со стоном: "Павлик, милый!" - обвил шею врача руками, тот выскочил из
морга с такой прытью, что сломал себе обе ноги на лестнице из четырех
ступенек.
Ничего мистического в происшествии не было. Прошлой ночью санитары и
санитарки много пили и развратничали в помещении по соседству, а потом в
шутку закатили бессознательную пьяную свою подружку на трупной каталке в
маленький морг.
- Чудо, что не убили-то! - вдруг сказала медсестричка Верочка. - Здо-
рово-то как, бабуль, тебя треснули!
- Чудо, чудо! - согласилась та. - А как же без чуда-то жить можно?!
Господь наш, Иисус Христос, он завсегда чудо пошлет верующему человек
у...
Старушка вышла, сестра принялась за следующую перевязку, а Денис
Александрович дал себе перерыв. Он не надавил кнопку вызова, а опять уг-
лубился в чтение статьи.
"Больше великий человек не давал о себе знать! - пытаясь покорить во-
ображение ста миллионов подписчиков, писал неведомый журналист. - Только
одну ночь пылали буквы, и только над одним местом. Но наша редакция из
семи миллионов писем сделала семь миллионов различных выводов и теперь
имеет возможность представить широкому читателю последние предсмертные
записки Великого Эрвина. Они фрагментарны и афористичны, стоило немалого
труда привести записи на небе к какой-то приемлемой земной форме.
"Подвиг - это величайшая глупость, - писал великий человек, привлекая
внимание граждан. - Подвиг возможен в любой момент времени и прост-
ранства, но в историю подвиг входит лишь тогда, когда совершается в мо-
мент подходящий. Подвиг - это движение не только души, но, как правило,
и тела. Обычно движение это происходит снизу вверх, но случается и нао-
борот, и оно происходит сверху вниз". Следующий больной был тоже на кос-
тылях.
- Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу
отдана? - неожиданно и весело спросил он.
"Или я уже совсем свихнулся, или свихнулся весь окружающий мир, - по-
думал Денис Александрович. - Ведь этого тоже к психиатру следует напра-
вить!
Кивнув больному, Денис Александрович погрузился в историю болезни.
Средь бела дня в воскресенье (у будущего калеки был веселый, покла-
дистый характер), сильно поругавшись с женой, он крикнул в запальчивос-
ти:
- Если ты не прекратишь, я выброшусь в окно, а это девятый этаж!
- Давай, бросайся! - крикнула в ответ жена, женщина тоже не лишенная
чувства юмора.
Весельчак распахнул дверь на балкон, вскочил на перила и кинулся
вниз. Приземлился он, ничуть не пострадав, в середине клумбы. Нисколько
этому не удивившись, он взбежал обратно на девятый этаж (лифт не работал
в тот страшный день) и позвонил в квартиру.
- Как?! Ты жив?! - воскликнула его жена.
- Ах, я жив?! - рассвирепел он и, распахнув дверь балкона, кинулся
вниз вторично.
- Вам нужно ложиться в больницу, - сказал Денис Александрович, осмат-
ривая ноги больного. - Вам предстоит, не скрою, тяжелая операция.
- Не верьте ему, он, скорее всего, врет! - сказал рыжий на перевязоч-
ном столе. - Я сам медик, это точно!
- Это точно? - спросил больной. - Точно, - кивнул Денис Александро-
вич, - скорее всего, ампутируют.
"На сей раз буквы были красными. Мазками цвета бычьей крови, они за-
лепили светлеющее небо. Читать, казалось, невозможно, но тринадцать мил-
лионов, пятьсот тысяч глаз читали, пятьсот тысяч граждан, видевшие вели-
кое чудо, были одноглазыми.
"В моем романе "Там" я писал о людях искусства и о творческом процес-
се во вселенной, но уже здесь, пересмотрев свои взгляды, вынужден зая-
вить просвещенному человечеству: истинное искусство глубоко случайно,
оно результат движения сил, о которых человек и представления не имее
т..."
Каких именно сил, Денис Александрович выяснить не успел, потому что
без вызова в кабинет вошел высокий седой человек в солидном сером костю-
ме. Как грудного ребенка, он аккуратно нес левой рукой свою перебинто-
ванную правую руку.
- Я народный художник, я имею право! - повелительным басом сообщил
он.
- А я, к примеру, член женсовета, - возмутилась медсестра, - и я не
могу перевязывать одновременно двоих, у меня только две руки!
- И у меня было две руки! - горько сказал народный художник.
- А что, левой рукой и рисовать уже нельзя! - не унималась Верочка. -
Есть люди, вообще зубами карандаш держат, и ничего, получается!..
- Увы, девушка, не рисовать, а ваять! Я, по сути дела, не живописец,
а скульптор, и я не могу лепить ногами!
- Неужели вы товарищ Задний?! - бросая ноги рыжего медика, залебезила
Верочка.
- Он самый. Задний-младший. Задний-старший умер двенадцать лет назад.
- В голосе народного человека было столько скорби, что можно было поду-
мать, будто он сам умер двенадцать лет назад.
Михаил Михайлович Задний проводил обычно время свое в мастерских уве-
личительного комбината. Здесь из пластилиновых его макетов, ростом не
более десяти сантиметров, воспроизводились частями стометровые обелиски.
Михаил Михайлович Задний садился перед вырастающим на глазах своим про-
изведением и пил коньяк стаканами, пока суетящиеся на лесах рабочие де-
лали все как надо. Если народному человеку что-нибудь не нравилось, он
хватал рупор и кричал в него.
В очередной раз накачавшись коньяком, он с удовольствием обозрел свою
работу и, умилившись до слез, сообщил в рупор:
- Мужики, это же гениально?
Выпил он много и поэтому задремал, положив голову на стол. Что-то
явилось ему во сне, что-то не то. И, очнувшись, Михаил Михайлович так же
в рупор и так же со слезами поставил рабочих в известность. что он, Зад-
ний, - бездарь и халтурщик, а это конкретное произведение - просто гов-
но. Немного поразмыслив, он приказал:
- Мужики, ломайте этой дуре голову! Не усидев на месте, народный че-
ловек хватил еще стакан коньяка и полез руководить лично. Падая с лесов,
он приземлился в кучу ветоши и сломал правую руку.
- Производственная травма, - прочел в карте Денис Александрович. -
Это как же вышло-то при вашей, извините, профессии?
- А вы со мной так не разговаривайте! С лесов упал... Со строи-
тельных... Вы, между прочим, ценить должны, у нас ведь свои специальные
народные врачи есть. А я, так сказать к вам, по месту прописки.
"Вот и шел бы к своим "народным", - вздохнул про себя Денис Александ-
рович.
- А вы подождите в коридоре, - предложил он человеку, теряющему ноги.
- Я направление на госпитализацию напишу, сестра вам вынесет.
- Может, и меня в больницу положишь, а, коллега?! - спросил рыжий ме-
дик, прыгая на костылях к двери. - А то надоело дома сидеть, на работу
очень хочется!
Отмечая очередной больничный лист, Денис Александрович неожиданно для
себя подумал, что листок этот, такой же голубой и безоблачный, как ясное
небо за окном, чем-то дорог его сердцу, дорог каждый, и что он с удо-
вольствием выписал бы себе такой на всю оставшуюся жизнь.
- Вы забыли свой больничный лист!
- Ну, сам себе удивляюсь! - рыжий медик вернулся от двери и взял, не-
ловко опираясь на костыли, протянутый ему листок. - Чао, бамбино!
- Простите. Михаил Михайлович, а трудно творить? - стесняясь, спросил
Денис Александрович.
- Про Ваньку Каина читаете? - неожиданно улыбнулся Задний, аккуратно
укладывая правую руку на столе и протягивая левую к журналу со статьей.
- Утка это! Но, честное слово, как они, шельмы, умеют веселить! Вот пос-
мотрите, посмотрите! - И он прочел вслух: "Каждый человек в нашей стране
имеет право на жизнь! Это право - неотъемлемое право граждан, однако, не
распространяется на уголовные элементы и на иностранных рабочих... -
буквы пылали. - "Нет, нет, нет, нет! Нет - миру, нет - войне, нет - жиз-
ни, нет - смерти!"... Вы хорошо читаете по-английски? Вот, дальше, смот-
рите: "Все мы - налогоплательщики во вселенной! Глупо думать, что налог
- это только процент с дохода! Налог постоянен? Ложась спать, мы платим
своей энергией за свое право на жизнь, тем самым жизнь укорачивается!
Каждая ночь - это наша последняя ночь, и нельзя забывать об этом!.. Все
мы сидим на неудобных стульях в бесконечной очереди перед закрытой голу-
бой дверью. И каждый из нас ждет, когда же его наконец вызовут!"
Денис Александрович смотрел на голые коленки Верочки, смотрел в окно
на голубое, как больничный лист, небо с маленьким штемпелем тучки, за-
полненное аккуратным почерком проводов с заглавными буквами антенн.
- Там большая очередь? - спросил он у скульптора.
- Знаете, когда я прорывался, было человек пять, но они все думают,
что прием окончен, достаточно сказать...
- Хотите, возьмите статью себе! - предложил Денис Александрович. - Я
все равно по-английски очень плохо читаю, можно сказать, не читаю вовсе,
не умею я читать.
- У меня есть свой экземпляр, - отозвался скульптор. - Вот еще проч-
ту, уж разрешите, абзац: "Случаются во вселенной, конечно, и праздники,
но в сути своей она полна скрипящими стульями, длинными белыми коридора-
ми и тяжелым дыханием!.." Каково, а?
- Верочка, скажите там, что прием на сегодня окончен?..
- Хорошо, Денис Александрович, я скажу? Но мне все равно их жалко?
Всех жалко.
"Все, никого больше не приму, ни одного человека?" - подумал Денис
Александрович и лениво потянулся, вытянув руки вверх.
В раме окна, под кровавым париком дрожащего солнца, над медленно
мрачнеющей зеленью больничного парка (он ясно различил их) в воздухе
обозначились светящиеся красные буквы.
- Вы видите? - спросил он скульптора.
- Да, мистика, но факт, вижу?
- Что там написано, вы действительно видите?
- Ну, конечно, вижу, по-русски написано...
- И что же? - Денис Александрович все же надавил кнопку, в коридоре
вспыхнула лампочка.
- Там написано: "Следующий!"
* ПРИХОДИЛА МАРИЯ
Приходила Мария... Мария с младенцем на руках.
"А младенцу-то уже тридцать три! - медленно, как январское облако,
проплыла сквозь видение живая мысль. - Впрочем, когда после восьмого они
идут в ПТУ. очень трудно посчитать возраст".
Мария кормила дитя белой, как облако, свежей грудью, и у него изо рта
все время вываливалось красное живое солнышко.
Денис Александрович открыл один глаз. Край подушки, над которым пови-
сала белая черта подоконника, тоже ему что-то напоминал.
Ощутив над белой чертой непробиваемое стекло, он опять закрыл глаза,
