Он вошел в сопровождении нарядного, как всегда, де Марешаля, который,
как я заметил, был в лихорадочном возбуждении. Мое удивление возрастало.
Мы едва успели поздороваться, как де Марешаль перешел прямо к делу.
- Бутылка "Нюи Сент-Оэна" 1929 года, мсье Драммонд, - сказал он. - Вы,
наверное, помните, что когда-то оценили ее в сто тысяч франков.
- Только потому, что никто не купит ее за такую цену.
- Может быть, продадите ее дешевле?
- Я уже ясно сказал: не продам.
- Немыслимые условия, мсье Драммонд. Но вам, наверное, будет приятно
узнать, что мсье Кассулас теперь готов заплатить вашу цену.
Я недоверчиво повернулся к Кассуласу. Прежде чем ко мне возвратился дар
речи, он вынул из кармана чек и бесстрастно, как всегда, вручил его мне. Я
невольно взглянул на него. Чек был выписан на сто тысяч франков. По
нынешнему курсу это равнялось двадцати тысячам долларов.
- Но это просто смешно, - выдавил я наконец. - Я не могу его принять!
- Но вы должны! - встревоженно сказал де Марешаль.
- Мне очень жаль. Все же ни одна бутылка вина не стоит и части той
суммы. Особенно вино, которое, может быть, уже погибло.
- Ах, - небрежно сказал Кассулас, - очевидно, именно за возможность
выяснить это я и плачу вам.
- Если это единственная причина... - возразил я, но Кассулас покачал
головой.
- Нет. По правде говоря, друг мой, это вино решает для меня трудную
проблему. Скоро настанет торжественный день, пятая годовщина моей свадьбы, и
я думал, как нам лучше ее отпраздновать. Потом меня озарило. Лучше всего
открыть бутылку "Сент-Оэна" и узнать, сохранило ли оно свои качества, так ли
оно безупречно, как во время своей зрелости? Что может глубже тронуть
женщину в подобных случаях?
- Тем хуже, если вино погибло, - возразил я. Моя рука так сжимала чек,
что он нагрелся. Мне хотелось разорвать его, но я не мог заставить себя это
сделать.
- Неважно. Беру на себя весь риск, - сказал Кассулас. - Конечно, вы
должны присутствовать и сами оценить вино. Я на этом настаиваю. Это событие
запомнится надолго, чем бы оно ни кончилось. Небольшая компания, за столом
нас будет только четверо - и "Сент-Оэн" в придачу.
- Украшением стола должен быть антрекот, - вздохнул де Марешаль. -
Конечно, телячий. Он прекрасно подойдет к вину.
Они добились своего: назад пути не было. Я медленно сложил чек на сто
тысяч франков и положил его в бумажник. В конце концов, я занимался
виноторговлей ради заработка.
- Когда вы устроите этот обед? - спросил я. - Помните, бутылка должна
несколько дней находиться в стоячем положении, прежде чем вы нальете вино в
графин.
- Естественно, я это предусмотрел, - ответил Кассулас. - Сегодня
понедельник; обед состоится в субботу. Более чем достаточно времени для
того, чтобы прекрасно подготовить все до мелочей. В среду я распоряжусь,
чтобы в столовой поддерживалась соответствующая температура и был
приготовлен специальный столик, где будет стоять бутылка "Сент-Оэна", пока
не уляжется осадок. Потом комната на всякий случай будет заперта. К субботе
осадок полностью уляжется. Но я не собираюсь переливать вино в графин. Его
будут наливать прямо из бутылки.
- Рискованно, - заметил я.
- Ничуть, если наливать твердой рукой. Вот так. - Кассулас вытянул
вперед сильную короткопалую руку, которая вряд ли могла дрогнуть. - Да, это
замечательное вино заслуживает, чтобы его наливали прямо из бутылки. Думаю,
мсье Драммонд, теперь у вас есть основания считать, что я готов в случае
необходимости рискнуть.
Когда через несколько дней я встретился с Софией Кассулас, у меня
появилась веская причина вспомнить его слова. Она позвонила мне рано утром и
спросила, не смогу ли я позавтракать с ней в ресторане и поговорить наедине.
Полагая, что это приглашение связано с ее собственными планами насчет обеда,
я охотно согласился. Но все мое удовольствие испарилось, когда я увидел ее
за столиком тускло освещенного полупустого зала. У нее был явно испуганный
вид.
- Что-то случилось? - спросил я. - Что именно?
- Все очень скверно, - жалобно ответила она. - И вы единственный, к
кому я могу обратиться за помощью, мсье Драммонд. Вы всегда были так добры.
Вы мне поможете?
- С удовольствием. Если вы объясните мне, что случилось и что я могу
сделать.
- Увы, без этого не обойтись. Вы должны услышать всю правду. - Мадам
Кассулас судорожно вздохнула. - Все очень просто. У меня была связь с Максом
де Марешалем. И Кирос узнал об этом.
Сердце у меня упало. Меньше всего на свете мне хотелось бы вмешиваться
в подобные дела.
- Мадам, - беспомощно сказал я, - вы должны сами все уладить с вашим
супругом. Поймите, я не могу этого касаться.
- О, пожалуйста! Если бы вы только поняли...
- Не вижу, что здесь можно еще понять.
- Очень многое. Понять Кироса, меня, наш брак. Я не хотела выходить
замуж за Кироса, я вообще не хотела выходить замуж. Но мои выдали меня за
него, что я могла сделать? С самого начала это было ужасно. Для Кироса я
только красивая безделушка, он совсем меня не любит. Для него эта бутылка
вина, которую он купил у вас, дороже, чем я. Со мной он как каменный. А
Макс...
- Понимаю, - утомленно сказал я. - Макс показался вам совсем другим. Вы
ему очень дороги. Или по крайней мере он так вам говорит.
- Да, он говорил мне это, - вызывающе сказала мадам Кассулас. - Не
знаю, искренним он был тогда или нет, но я нуждалась в таких словах. У
женщины должен быть мужчина, который говорил бы, что она дорога ему, иначе у
нее вообще ничего нет. Но с моей стороны было эгоизмом подвергать Макса
опасности. Теперь же, когда Кирос все знает, Максу угрожает страшная беда.
- Почему вы так думаете? Ваш супруг высказывал какие-нибудь угрозы?
- Нет, он даже не сказал, что знает о нашем романе. Но он все знает.
Могу поклясться, что знает. Я это чувствую по тому, как он обращается со
мной в последние дни, какие замечания делает: как будто наслаждается шуткой,
которую понимает только он. И мне кажется, это связано с бутылкой
"Сент-Оэна", которая заперта в столовой. Поэтому я попросила вас помочь. Вы
знаете толк в таких вещах.
- Мадам, я знаю только то, что "Сент-Оэн" приготовлен к вашему
праздничному обеду, который состоится в субботу.
- Да, так говорит Кирос. Но каким тоном он говорит... - Мадам Кассулас
наклонилась ко мне, внимательно глядя в лицо. - Скажите мне вот что. Можно
ли отравить вино прямо в бутылке, не вынимая пробки? Существует какой-нибудь
способ сделать это?
- Ох, перестаньте! Неужели вы могли серьезно подумать хоть на минуту,
что ваш муж хочет отравить Макса?
- Вы не знаете Кироса так, как я. Вы не знаете, на что он способен.
- Даже на убийство?
- Даже на убийство, если он будет уверен, что это сойдет ему с рук. У
нас в семье рассказывали, как он в молодости убил человека, который обманул
его, из-за какой-то мелкой суммы. Но он сделал это так умело, что полиция не
разгадала, кто убийца.
Тогда-то я и вспомнил слова Кассуласа о том, что он может пойти на
любой риск, если считает его оправданным, и почувствовал, как мороз пробежал
по коже. Я очень живо представил себе, как игла прокалывает пробку в бутылке
"Сент-Оэна" и как падают в вино капли смертельного яда. И тут же понял,
насколько нелепа эта картина.
- Мадам, - сказал я, - вот как бы я ответил на ваш вопрос. У вашего
супруга нет намерения кого-нибудь отравить на этом обеде, разве что он хочет
отравить нас всех, а это весьма сомнительно. Вспомните, что я тоже приглашен
насладиться своей долей "Сент-Оэна".
- А что, если яд будет только в стакане Макса?
- Этого не может быть. Ваш супруг слишком уважает дегустаторские
способности Макса, чтобы пойти на такой дешевый трюк. Если вино погибло,
Макс это сразу поймет и не станет его пить. Если оно не испортилось, он с
первого же глотка поймет, что в него что-то подмешано, и больше не
притронется к вину. Во всяком случае, почему бы вам не обсудить вопрос с
Максом, ведь в первую очередь это затрагивает именно его.
- Я пыталась говорить, но он только смеется надо мной. Он твердит, что
во всем виновато мое воображение. Я знаю почему. Он так безумно хочет
попробовать это вино, что никому не даст удержать его.
- Могу его понять. - Даже вернув себе самообладание, я стремился
держаться подальше от этой неприятной темы. - И Макс прав, что во всем
виновато ваше воображение. Если вы действительно хотите послушать моего
совета, то мне кажется, что лучше всего вести себя с вашим мужем, как будто
ничего не случилось, и в дальнейшем держаться подальше от мсье де Марешаля.
Это был единственный совет, который я мог ей дать при подобных
обстоятельствах. Я надеялся, что она не настолько напугана, чтобы поступить
иначе. И не слишком потеряла голову из-за де Марешаля.
Я слишком много знал, чтобы хранить спокойствие, и чувствовал себя
неважно в тот вечер. Но, встретившись с участниками обеда, вздохнул с
облегчением, убедившись, что мадам Кассулас прекрасно владеет собой. Что же
касается самого Кассуласа, я не смог уловить никакой перемены в его
обращении с женой или де Марешалем. Это как нельзя лучше убеждало, что
угрызения совести возбудили воображение Софии и Кассулас ничего не знал о ее
романе. Вряд ли он был тем человеком, который мог хранить спокойствие, когда
ему наставляли рога, а в тот вечер он был абсолютно спокоен. Когда мы сели
за стол, было ясно, что он думает только о меню, а главное - о бутылке "Нюи
Сент-Оэна", стоящей перед ним.
Бутылка простояла три дня, и было сделано все, чтобы ее содержимое не
пострадало. В помещении поддерживалась умеренная температура, с того
момента, когда бутылка была внесена, ее не разрешалось изменять. Де Марешаль
уверял, что он лично проверял показания термометра. Я не сомневался, что он
оставался в комнате на несколько минут, в восторженном трансе созерцая
бутылку и считая часы до момента, когда ее откупорят.
Стол, за которым разместилась наша маленькая компания, был рассчитан на
восемнадцать-двадцать персон, мы сидели далеко друг от друга, и бутылка
пребывала в гордом одиночестве, так, чтобы неосторожная рука не могла ее
задеть. Интересно, что слуги, подававшие на стол, далеко обходили ее. Должно
быть, широкоплечий мрачный Жозеф, наблюдавший за прислугой с угрожающим
блеском в глазах, пригрозил им жестокой карой, если они осмелятся
дотронуться до бутылки.
Теперь Кассуласу надо было проделать две рискованные процедуры -
необходимую прелюдию к ритуалу дегустации вина.
Столь ценное вино, как "Сент-Оэн" урожая 1929 года, должно находиться в
вертикальном положении, пока осадок не останется на дне бутылки. Только
после этого можно наливать его в графин. Это не только позволяет оставить
осадок и крошки от пробки в бутылке, но и дает возможность вину
проветриться. Чем старше вино, тем нужнее ему свежий воздух, изгоняющий
затхлость, что накапливается за долгие годы в бутылке.
Но Кассулас, вознамерившись оказать честь "Сент-Оэну", наливая его в
бокалы прямо из бутылки, должен был проявить немалое искусство. Во-первых,
надо было не раскрошить пробку. Во-вторых, после того как вино немного
постоит, до подачи закуски, ему нужно было налить его в бокалы так, чтобы не
всколыхнуть со дна бутылки осадок. Малейшая неосторожность при откупоривании
бутылки или разливе вина по бокалам - и понадобится по меньшей мере еще три
дня, прежде чем вино можно будет пить.
Все уселись, и Кассулас приступил к первой процедуре. Затаив дыхание,
