Стенли Эллин.
Рассказы
Самая лучшая бутылка
Нумизматы
Выройте себе могилу
Стенли Эллин.
Самая лучшая бутылка
Перевод Р. Шидфара
Я давно не испытывал такого потрясения. Это кафе на рю де Риволи чем-то
приглянулось мне, я занял один из столиков на улице и, машинально оглядев
сидевших напротив, поймал взгляд молодой дамы, которая ошеломленно смотрела
на меня, как будто внезапно увидела старого знакомого. Мадам София Кассулас.
Прошлое сразу возникло перед глазами, словно гигантский джинн, вырвавшийся
из бутылки. Шок был так силен, что в тот момент я ощутил, как кровь
отхлынула от лица.
Мадам Кассулас немедленно проявила участие.
- Мсье Драммонд, что случилось? Вы так плохо выглядите. Я могу помочь?
- Нет, нет. Просто выпить что-нибудь. Коньяк, если можно.
Она заказала коньяк и, присев рядом, с озабоченным видом расстегнула
мне пиджак.
- Ах, мужчины, мужчины. Как можно так одеваться летом, в самую жару.
При других обстоятельствах ее внимание было бы приятно, но теперь я
ощутил лишь неловкость, отчетливо сознавая, какую картину мы представляем
сейчас в глазах остальных посетителей: седоволосый беспомощный старичок и
сердобольная внучка, заботливо ухаживающая за ним.
- Мадам, уверяю вас...
Она прижала палец к моим губам.
- Нет, нет. Пожалуйста, ни слова больше, пока не выпьете свой коньяк и
не придете в себя. Ни словечка!
Я молча повиновался. Кроме всего прочего, такую перемену ролей можно
было считать справедливой. Когда мы виделись в последний раз, во время той
кошмарной сцены полгода назад, именно она проявила слабость, а я играл роль
утешителя. Увидев меня сейчас, эта женщина наверняка не меньше, чем я, была
потрясена внезапно нахлынувшими мучительными воспоминаниями. Я невольно
восхитился ее способностью переносить такие удары, сохраняя выдержку.
Наконец подали коньяк; даже в подобной ситуации, как говорится in
extremis[*Экстремальных условиях (лат.)], я машинально поднес рюмку к
глазам, чтобы проверить цвет напитка. Губы мадам Кассулас дрогнули в слабой
улыбке.
- Милый мсье Драммонд, - шепнула она. - Наш несравненный знаток.
Что ж, это правда: я действительно знал толк в винах. И с этого, мрачно
подумал я, мысленно окидывая взглядом прошлое, год назад в Париже, в один
прекрасный солнечный день вроде сегодняшнего, все и началось...
В тот день некий Макс де Марешаль обратился ко мне с просьбой принять
его в одном из офисов моей компании "Бруле и Драммонд, виноторговцы", на рю
де Берри. Имя было мне знакомо. Он издавал небольшой, изысканно оформленный
журнал "Ла кав", предназначенный исключительно для просвещения ценителей
вин. Некоммерческое издание, что-то вроде печатного органа "Сосьете де ла
кав" - избранного круга знатоков-непрофессионалов. Поскольку в большинстве
случаев я разделял мнение журнала, мне было приятно встретиться с его
главным редактором.
Однако, увидев его во плоти, я обнаружил, что он вызывает во мне резкую
неприязнь. Де Марешалю было за сорок - это был один из тех вертлявых
вульгарных типов, что напоминают отставных конферансье. Я считаю себя
человеком сдержанным и даже флегматичным. С людьми, которыми постоянно
играют эмоции, словно струя бьющей воды шариком от пинг-понга, я чувствую
себя весьма неуютно.
Цель его визита, заявил он, заключается в том, чтобы взять у меня
интервью. Он готовит серию статей для своего журнала и с этой целью проводит
опрос знатоков относительно лучших марочных вин, которые им приходилось
пробовать. Таким образом, возможно, удастся прийти к общему согласию и
соответственно отметить это в статье. Если только...
- Если только, - прервал я его, - вы когда-нибудь услышите два
одинаковых отзыва о том, какой сорт лучше. Дюжина экспертов выдаст вам
дюжину разных мнений.
- Вначале и мне так казалось. К настоящему времени, однако, многие
отдали предпочтение двум сортам вин.
- Каким же?
- И то и другое - бургундское. "Ришбур" урожая 1923 года и
"Романи-Конти", 1934-го. Оба, несомненно, стоят в ряду наиболее благородных
сортов.
- Несомненно.
- А вы сами на каком из них остановили бы свой выбор?
- Я отказываюсь делать какой-либо выбор, мсье де Марешаль. Когда речь
заходит о подобных сортах, сравнение будет не просто одиозным, оно
невозможно.
- Следовательно, вы считаете, что не существует сорта, который можно
выделить как не имеющий себе равных?
- Нет, такой сорт, возможно, существует. Я сам никогда не пробовал, но
есть описания, где его вкус превозносят сверх всякой меры. Разумеется,
бургундское, из имения, которое никогда больше не производило ничего
подобного. Небольшое имение. Догадываетесь, о каком сорте я говорю?
- Думаю, да. - Глаза де Марешаля лихорадочно блеснули. - Несравненное
"Нюи Сент-Оэн", 1929. Я не ошибся?
- Не ошиблись.
Он беспомощно пожал плечами.
- Но к чему это знать, если я ни разу не встретил человека, который бы
не только знал, но и пробовал его? Я хочу, чтобы мои статьи основывались на
мнении современных знатоков. Все, кого я ни спрашивал, знают о легендарном
"Сент-Оэне", но никто даже не видел бутылку с этим вином. Просто катастрофа,
что от этого сорта - возможно, самого замечательного из всех, какие только
появлялись на свет, - осталась только легенда. Если бы на Земле сейчас
существовала хотя бы одна несчастная бутылка...
- А почему вы так уверены, что ни одной не осталось?
- Почему? - Де Марешаль одарил меня соболезнующей улыбкой. - Да потому,
мой дорогой Драммонд, что это невозможно. Я сам недавно побывал в Сент-Оэне.
В записях винодела говорится, что в 1929 году было изготовлено всего сорок
дюжин ящиков этого вина. Считайте сами. Жалкие сорок дюжин ящиков, которые
разошлись по свету за все это время с 1929-го по наши дни! Тысячи знатоков
жаждали получить хотя бы одну бутылку. Уверяю вас, последнюю из них отведали
давным-давно!
У меня не было намерения откровенничать, но эта снисходительная улыбка
вывела меня из себя.
- Боюсь, вы немного ошиблись в своих расчетах, мой дорогой де Марешаль.
- С каким удовольствием я сейчас поставлю его на место! - Дело в том, что в
настоящий момент бутылка "Нюи Сент-Оэна" находится в подвалах моей компании.
Как я и ожидал, это заявление потрясло его. Челюсть у него отвисла. Он
в немом изумлении уставился на меня. Потом подозрительно нахмурился.
- Вы шутите, - произнес он. - Конечно же, шутите. Вы только что
сказали, что никогда не пробовали это вино. А теперь говорите...
- Чистую правду. После смерти моего компаньона в прошлом году я нашел
эту бутылку среди его личных вещей.
- И у вас не возникало искушения открыть ее?
- Возникало, но я ему не поддался, искушению. Вино слишком старое.
Каким невыносимым разочарованием будет открыть его и увидеть, что вино уже
погибло.
- О нет! - Де Марешаль хлопнул по лбу ладонью. - Вы американец, мсье, в
этом вся ваша беда. Так может говорить только американец, унаследовавший
извращенное удовольствие от пуританского самоограничения. Должно же было
случиться, чтобы единственная в мире бутылка "Нюи Сент-Оэна" 1929 года
попала в руки такому человеку! Это недопустимо. Совершенно недопустимо. Мсье
Драммонд, мы должны договориться. Сколько вы хотите за ваш "Сент-Оэн"?
- Нисколько. Эта бутылка не продается.
- Но вы просто должны ее продать! - почти выкрикнул де Марешаль. Сделав
усилие, он взял себя в руки. - Послушайте, я буду с вами откровенен. Я
небогат. Вы можете получить тысячу франков - может быть, даже две тысячи -
за эту бутылку; я не в состоянии выложить столько. Но я близко знаком с
человеком, который может принять любые ваши условия. Мсье Кирос Кассулас.
Может быть, слышали о нем?
Поскольку Кирос Кассулас был одним из самых богатых людей в Европе,
перед которым снимали шляпу прочие магнаты, трудно было не знать этого
человека, несмотря на широко освещенные в прессе его усилия вести замкнутый
образ жизни.
- Конечно, - сказал я.
- И знаете, что составляет главный интерес в его жизни?
- Боюсь, не знаю. Судя по газетам, это довольно загадочная личность.
- Это фраза, придуманная журналистами специально для описания очень
богатого человека, не желающего выставлять напоказ свою личную жизнь. Не то
чтобы в ней было что-нибудь скандальное. Видите ли, мсье Кассулас -
фанатичный любитель вин. - Де Марешаль многозначительно подмигнул. - Именно
поэтому я смог убедить его основать наше общество "Сосьете де ла кав" и
приступить к изданию журнала.
- И назначить вас его редактором.
- Да, он это сделал, - спокойно произнес де Марешаль. - Естественно, я
благодарен ему за это. Он же в свою очередь благодарен мне за
квалифицированные советы относительно лучших сортов вин. Строго между нами,
когда мы впервые встретились, на него было просто грустно смотреть. Это был
человек, не имеющий каких-либо слабостей или пристрастий, неспособный
наслаждаться литературой, музыкой, искусством вообще. Ему необходимо было
заполнить чем-то пустоту в жизни. И я сделал это в тот день, когда
посоветовал ему развивать прирожденное умение определять на вкус лучшие
сорта вин. С тех пор поиски самых благородных вин стали для него
путешествием в страну чудес. Сейчас, как я уже говорил, он стал фанатичным
ценителем. Он сразу поймет, что ваша бутылка "Нюи Сент-Оэна" по сравнению с
другими винами - то же, что "Мона Лиза" по сравнению с картинами заурядных
живописцев. Вы понимаете, что это значит для вас как для делового человека?
С ним трудно торговаться, но в конце концов он заплатит за эту бутылку две
тысячи франков. Можете поверить мне на слово.
Я покачал головой.
- Я могу только повторить, мсье де Марешаль, - это вино не продается.
Ни за какую цену.
- А я настаиваю на том, чтобы вы его оценили. Это было уже слишком.
- Хорошо, - сказал я. - Тогда цена бутылки сто тысяч франков. И никаких
гарантий, что вино еще не погибло. Ровно сто тысяч франков.
- Ах так, - злобно процедил де Марешаль. - Значит, вы действительно не
хотите ее продать. Но быть собакой на сене...
Внезапно де Марешаль застыл. Лицо его исказилось, руки судорожно сжали
грудь. Еще секунду назад он был багровым от гнева, теперь же кровь отлила от
щек и они приобрели мертвенный оттенок. Плечи обвисли.
- Сердце, - с трудом выдохнул он. - Это ничего. У меня есть таблетки...
Таблетка, которую он положил под язык, - нитроглицерин, в этом я был
уверен. Я однажды видел, как у моего покойного компаньона Бруле был такой же
приступ.
- Я вызову врача, - сказал я. Но когда я направился к телефону, де
Марешаль протестующим жестом остановил меня.
- Нет, нет, не беспокойтесь. Я к этому привык. Это у меня давно.
И действительно, он уже выглядел лучше.
- Если это у вас давно, вы должны быть осторожнее, - сказал я ему. -
Сердечник не может позволять себе настолько поддаваться эмоциям.
- Это так заметно? А что бы почувствовали вы, друг мой, если бы прямо
перед глазами неожиданно появилось вино, ставшее легендой, а потом
оказалось, что оно так же недоступно, как если бы не существовало вообще? Но
простите меня. Вы имеете полное право не продавать свой товар, если не
хотите.
- Имею.
- Но окажите мне одну небольшую любезность. По крайней мере покажите
мне эту бутылку. Я, разумеется, не сомневаюсь в том, что она существует. Но
удовольствие посмотреть на нее, подержать в руках...
Такую небольшую любезность я мог ему оказать. Подвалы компании "Бруле и
