второй половинки ребенка.
- Это не важно, - сказала мне гостья. - Он женат. У него дети. Мы с
ним просто единомышленники.
В этот момент я продвинулась в своем развитии неизмеримо дальше,
чем за все предыдущие годы.
Я знавала детей от любви. Даже целовала их. Знавала от расчета.
Вполне хорошенькие. Дети от недосмотра тоже были вполне. И даже от из-
насилования ничем плохим не отличались. Дети же по пьяни и по глупости
- так ими же просто кишмя кишит.
От единомыслия знакомых детей у меня не было. Я пошла в ванную и
приложила к лицу мокрое вафельное полотенце. Маленькая сволочь кубарь
все еще сидел на горячем кране.
- Пошел вон! - сказала я ему.
- Я еще приведу товарищей-единомышленников! - засмеялся он. Ясное
дело! Шабаш... Какая же я кретинка, что не отдала Булгакова тому свое-
му знакомому, что делал из носков катышки и складывал их на книги.
Пусть бы читал, вникал, понял и имел все остальное. Ведь с кем пове-
дешься...
Лично я повелась тогда с райкомом КПСС. Шабаш так шабаш. Внутри
этого места работала одна женщина, с которой судьба свела меня на юге.
У нас с ней было одно время на какую-то водную процедуру, убей бог, не
помню какую. Не важно.
Она была ко мне строга - по своему положению. Она была ко мне добра
- по существу глубоко спрятанной, чтоб не нашли, души. В ней все это
боролось, колошматилось, нервировало, и когда я уезжала, она так ра-
достно меня провожала, что я поняла: из ее жизни вывели козу. Дело в
том, что она дозналась, что я автор одного порочного сочинения. Пар-
тийное содержание возмутилось, что меня и ее кормят одним и тем же.
Она была не виновата. Просто она хотела четкого соблюдения форм и пра-
вил. Я не должна была быть там, где она. Но если уж такое случилось, я
должна была иначе проявляться, чтоб не возникало путаницы. Одним сло-
вом, от меня ждали больших безобразий, а я даже чижика не съела и даже
в естественном разврате юга замечена не была. Со мной можно было хо-
дить по терренкуру, заглатывать воды, со мной не было проблем, как
застегнуть лифчик на распаренном теле, если он не сходится. Я была до
противности ординарна и не соответствовала своему досье. Мне было это
сказано "с доброй сестринской улыбкой". И я обрадовалась.
Ее звали Анжелика Геннадиевна. Сокращению и упрощению такое имя в
ее положении не могло быть подвергнуто, его надо было носить пол-
ностью, а народу произносить.
- Как вас называла мама? - бестактно спросила я, достаточно перег-
ревшись на солнце.
- Так и звала, - строго ответила Анжелика Геннадиевна, и хоть она -
положительный герой моего рассказа, я все-таки ее сокращу. В конце
концов, я ей не мама. Впредь она у меня А. Г.
Было ясно сразу - это не телефонный разговор, надо самой ехать в
райком, значит, куда-то надо девать из кухни мою беременную. Вот-вот
придет с работы муж, а он никогда оттуда не приходит в хорошем распо-
ложении. Табуретки в прихожей могут стать той самой каплей, от которой
неизвестно что и куда прольется. Хороша же я буду, если все это не
предусмотрю заранее. Поэтому гостья была пересажена опять и снова в
кресло в комнате, ей было разрешено курить и там, табуретки вернулись
на свое законное, записка мужу была написана в лучшем эпистолярном
стиле. "Дорогой! - писала я. - У нас сидит девушка. Потом расскажу.
Пусть курит. Проветрим. Ужин на плите, можешь предложить и ей, но она
не помещается на табуретке. Отнеси ей в комнату. Я ставила ей в кухне
стул, но это сложно... Потом расскажу! Я поехала в райком по делам
этой девушки, к той бабе, которая - помнишь, я тебе говорила? - гноби-
ла меня подозрениями в санатории. Но, в общем, она ничего и одна может
помочь. Партия - вдохновитель и организатор... Не злись, что отягощаю
чужим человеком, но тут - сам видишь - беременное дело. Я постараюсь
быстро".
Вернулась я поздно, потому что пришлось ждать А. Г., пока она за-
кончит совещание по подведению итогов чего-то там. Она пришла возбуж-
денная, слегка гневная, но отчасти и довольная, так что я поняла: ито-
ги нормальные. Идем вперед.
Конечно, я своим рассказом свела на нет всю созидательную работу А.
Г. в текущем году. Я повесила ей на плечи распутствующих девушек, ве-
рующих родителей и Некий Дом (мною тщательно скрытый), где сохранялось
вне закона и вовсю беременело тудеядство.
- Она не работает? Она не стоит на учете в женской консультации? У
нее связь с женатым? Но кто-то на это смотрел? Кто-то этому потакал?
Конечно, можно было А. Г. удручить фактами несовершенства руководи-
мой партией страны. Можно было со смехом рассказать, как беременность
эта наивно принимается за болезнь печени и желчных протоков, но тогда
А. Г. совсем бы запуталась. "Грязь жизни" под грифом "Совершенно сек-
ретно" в их кабинеты поступает регулярно, но наивность с доверчи-
востью, а отзывчивость с легковерием, настоянные на ритуальном чтении
какого-то писателя, - это уже из разряда проблем, с которыми разбира-
ется другая, родственная им организация. Я, умная, проводила дело сво-
ей гостьи по легчайшему разряду - разряду бытовой распущенности. А. Г.
смотрела на меня строго, она говорила мне глазами, что у ее знакомых
подобное не случается. Так хотелось, так хотелось переложить все это
на плечи Михаила Афанасьевича. Его же рук дело! Это по его заветам в
последнюю апрельскую ночь шли двое единомышленников на лавочку Берлио-
за. Но я веду себя тихо, безропотно, я соглашаюсь с гневными глазами
А. Г. Это мои знакомые, мои. Это мое распутство, мое. "И только вы, А.
Г., только вы можете починить этот примус".
Все-таки райкомы - место деловое и решительное. Теперь таких нет.
Раз-раз - и уже роддом готов принять без прописки и документов бере-
менную М в любое время, хоть сегодня в ночь.
Это было прекрасно: сегодня и в ночь. Я вернулась домой, взяла Же-
ню, на такси мы приехали к Асе, и пока туда-сюда "больная" собирала
вещи, я молотила про больницу и отделение терапии. В общем, я увозила
от Аси как бы печеночницу. Ася благодарно хватала меня за руки, нежно
за плечи Женю, не замечая, как та от нее отряхивается, как хамит ско-
шенным ртом, как хлопает дверью, а потом лифтом. На тебе, на! Нота бе-
не: ни один добрый поступок не остается безнаказанным.
В больнице нас приняли душевно, в палате было тепло и чисто, две
женщины лежали вверх высокими животами, а одна ходила туда-сюда, под-
держивая его обеими руками снизу. Понятное все дело.
Когда я уходила, Женя сильно ущипнула меня за руку, может, она так
выражала "спасибо", а может, усиливала этим свои слова.
- Пусть она меня пропишет и отдаст нам комнату.
"А кормить вас кто будет?" - подумала я, но не спросила. Я только
сказала, что теперь, когда она под приглядом, я расскажу Асе, куда на
самом деле я ее увезла, а потом будем искать выход, уже все вместе.
- Нечего искать, - ответила Женя, - и делать проблему из ничего.
Ничего себе ничего!
У Аси толокся народ. Какие-то ряженые показывали слайды. Ася хотела
меня вовлечь в восхищение, но я уволокла ее в кухню.
- Слушай сюда, - сказала я, разворачивая ее от идущих из комнаты
звуков бубна. Там при определенных картинках старый обшарпанный дядька
ударял в игрушечный бубен, набрехав всем, что бубен подарил ему очень
продвинутый посвященный, который не просто бывает там и тут, но и при-
ходит по зову. Следовательно, когда обшарпанный нужное количество раз
бряцнет возле слайда, продвинутый тут как тут и явится. Надо только
открыть в доме все замки и закрылки. Я увела Асю, когда шло всеобщее
отворение. Некоторые дамы расстегивали пуговички, щелкали замками су-
мок, ширкали ширинки.
Я повернула Асю лицом к кастрюлям. Я закрыла в кухню дверь, но тут
Ася была непреклонна - дверь все-таки приоткрыла.
Чертов продвинутый! У меня голова шла кругом от накопившихся слов и
от неисповедимости дальнейшего проистекания событий, а тут детский бу-
бен, кучка малахольных и умница Ася на страже открытых для чуда две-
рей.
Не заскучаешь с вами, товарищ Воланд. Не заскучаешь.
В самых что ни на есть вульгарных словах я обрисовала Асе ситуацию.
Это был правильный тон и правильная ненормативная лексика. Ася захлоп-
нула дверь и бессильно рухнула на голубенькую табуреточку.
- Падаешь! - ехидно сказала я. - Падаешь! Что ж ты, не видела, что
у Женьки зад стал в два раза больше твоей табуретки? Я ее на стул са-
жала.
- Вон стул, - сказала Ася. - Я думала, ей нужна спинка. Она жалова-
лась на позвоночник.
- Интересно, - спросила я, - за какое явление природы ты приняла бы
схватки?
- О ужас! - пробормотала Ася. - Только не это!
Каждый из нас в чем-то силен, а может, даже велик. Каждый из нас в
чем-то беспомощен и слаб. У каждого из нас своя температура плавления.
Знал бы - закалялся.
У Аси было слабое место - младенцы и все, что им предшествует и
восшествует. Ну плохо ей от этого делалось, плохо. Был у нее какой-то
мистически-брезгливый ужас перед самим фактом явления на свет. Вернее,
перед способом явления. Ну не нравился он ей, этот способ. Не нравил-
ся! Согласна, не самый эстетичный и не самый благоуханный, кто ж воз-
ражает? Но как-то за всю историю человечество смирилось со всем этим
раскоряченным кошмаром. Не такие, как мы, женщины - королевы и царицы,
можно сказать, - а проходили через это унижение.
Сказано же было дуракам - "в муках". А какая больше мука, чем уни-
жение? Вот этого-то "горя-злосчастия" в рождении более чем... Или это
только у нас, русских? Как там растопыриваются американочки? Как там у
них проходит процесс клизмы и потуги? Да ладно... Неделикатная это те-
ма - физиология рождения. Вот Ася и хлопнула дверью и, может, напрочь
закрыла дорогу продвинутому, который уже топтался на порожке, скреб
подошвочки о старый Асин халат, распятый на резиновом коврике. А тут
возьми и хлясни дверь. Труба тебе, продвинутый. Ибо за дверью более
важное - за дверью Асю тошнит от суровой правды рождения человека.
- Я не хочу! Не хочу! - трепыхалась моя горемычная подруга, как
будто это ее ведут на рожальное кресло. - Не хочу! Не хочу!
Самое время было сказать ей про то, что Женя хочет у нее поселиться
навсегда. Самое время... Не правда ли?
Я успокаивала Асю и наконец успокоила. Просто сказала, что как-ни-
будь с Божьей помощью что-то да придумаю.
- Ты не знаешь, кто ее единомышленник? - спросила я. - В конце кон-
цов, взять бы его за причинное место.
Но в Асиной светлой голове такая информация помещена не была. Жена-
тый и с детьми? Тут все такие. Сдвинутый великим романом? Другие сюда
просто не приходят. Что делали в минувшую Вальпургиеву ночь? Жгли све-
чи, а одна фанатка танцевала голой и пяткой напоролась на кнопку. Кро-
вищи было! Ася бегала к соседям за йодом, потому как по нервности не
нашла у себя. И Женя была. Кажется, была... Но долго ли смотаться на
Патриаршие? Туда и обратно? Может, именно когда потекла кровь и голая
девушка плакала горькими слезами.
На следующий день позвонила А. Г. и твердо сказала: надо вызывать
родителей. Она не хочет неприятностей себе на голову.
Неглубоко мыслил райком. Неглубоко. Я эту мысль давно отдумала и
уже искала другую. Ведь, исходя из слов Жени, верующие родители с ди-
тем в подоле ее не примут. Нужна была тонкая политика, вышивание
гладью.
Я ломала себе руки. Потом, естественно, вправляла их обратно. Не та
у меня жизнь, чтоб ходить все время с заломленными руками. В конце
концов, я ими ем. Да и дети простые мои просят каши, муж требует пони-
мания, жизнь требует сил, а Ася не слезает с телефона. "Ну что? - воп-
рошает. - Что будем делать?"
Утром в газете прочла информацию: где-то в Мурманске гикнулся само-
лет. Автоматически отметила, что рейс служебный и детей на нем не бы-
ло. Успокоилась. Потом, успокоившись, покрыла себя позором, стала ви-
