Осталось неотосланным. Мошенник
Уговорил Родриго.
Отелло
Демон зла!
[465]
Скажите, Кассио, как очутился
У вас в руках платок моей жены?
Кассио
Платок нашел я у себя в квартире,
А, как признался Яго, он ко мне
Платок подбросил с тем, чтоб он попался
Потом к вам на глаза.
Отелло
О я глупец!
О я глупец!
Кассио
В своем письме Родриго
Пеняет Яго, для чего в ту ночь
Он к ссоре подстрекал его со мною, _
За что я и уволен. А сейчас
Лежавший долго замертво Родриго
Очнулся и пред смертью показал,
Что Яго же его и уничтожил.
Навел на грех, а после заколол.
Лодовико
Оставьте этот дом, Отелло, с нами
Пойдемте. Знайте, вы отрешены
От должности. Правителем на Кипре
Назначен Кассио. Что до раба
[466]
До этого, он будет предан казни,
Какую только можно изобресть,
Чтоб долго мучить и убить не скоро.
Вас нам придется взять под караул
На весь тот срок, пока мы не доложим
О вашем преступлении в сенат.
Пойдемте. Выведите заключенных.
Отелло
Сперва позвольте слово или два,
Потом пойдем. Я оказал услуги
Венеции. Но это знают все.
Речь не о том, я вот с какою просьбой:
Когда вы будете писать в сенат
Об этих бедах, не изображайте
Меня не тем, что есть. Не надо класть
Густых теней, смягчать не надо красок.
Вы скажите, что этот человек
Любил без меры и благоразумья,
Был не легко ревнив, но в буре чувств
Впал в бешенство. Что был он, как дикарь,
Который поднял собственной рукою
И выбросил жемчужину, ценней,
Чем край его. Что, в жизни слез не ведав,
Он льет их, как целебную смолу
Роняют аравийские деревья.
Прибавьте к сказанному: как-то раз
[467]
В Алеппо турок бил венецианца
И поносил сенат. Я подошел,
За горло взял обрезанца-собаку
И заколол. Вот так.
(Закалывается.)
Лодовико
Всему конец.
Грациано
Я потрясен!
Отелло
С прощальным поцелуем
Я отнял жизнь твою и сам умру,
Пав с поцелуем к твоему одру.
(Падает на постель и умирает.)
Кассио
Я опасался этого, но думал,
Что он разоружен. Он был во всем
Большой души.
Лодовико
(Яго) Спартанская собака,
Что буря, мор и голод пред тобой?
Взгляни на страшный груз постели этой.
[468]
Твоя работа. Силы нет смотреть!
Укройте их. Займите дом, Грацьяно.
Вступите во владенье всем добром,
Оставшимся от мавра. Вы наследник.
(Кассио) Вам, господин правитель, отдаю
Судить злодея. Выберите кару,
Назначьте день и совершите казнь.
А я про эту горькую утрату
С тяжелым сердцем доложу сенату.
Уходят.
[646]
Примечания и комментарии
Трагедия "Отелло, или венецианский мавр" была впервые представлена 6 октября 1604 года в честь Иакова I, незадолго перед тем торжественно вступившего в Лондон. Так как пьесы Шекспира долго не залеживались, надо думать, что трагедия была написана в том же году.
Источником ее послужила Шекспиру новелла Джиральди Чинтио "Венецианский Мавр" из его сборника "Hecatommithi" или "Сто рассказов" (1566).
XVI век _ это эпоха высшего расцвета гуманистических идей. Но вместе с тем это эпоха раскрытия трагического несоответствия между грандиозностью идеалов
[647]
ренессансного гуманизма и возможностью их осуществления в конкретных исторических условиях. Личность в понимании ренессансного гуманизма есть нечто абсолютно единое и цельное, лишенное сложности и развития, точка приложения действующих в ней и через нее сил, практическое единство образующих ее чувств, мыслей, влечений. Такая личность подобна геометрической точке, твердому атому старой, демокритовской физики. Таково восприятие личности у Боккаччо, Петрарки (несмотря на наличие осознанных им внутренних противоречий), Клемана Маро, Ронсара, Ариосто, Спенсера, Марло в самом начале его пути.
Соответсвующим образом строится и представление о человеческом обществе, которое мыслится как свободный союз полноценных, жизнерадостных личностей. Таков, например, кружок рассказчиков "Декамерона" Боккаччо, а также и "Гептамерона" Маргариты Наваррской, такова Телемская обитель у Рабле. В такие ассоциации входят лишь "аристократы духа" _ понятие, усиленно развиваемое ренессансным гуманизмом, в противовес феодально-средневековому понятию наследственного, родового аристократизма. Вопрос об охвате всего человечества, о создании государства обычно еще не ставится. В этих кружках нет структуры и нет развития, руководства и управления, ибо в них господствует дух абсолютной свободы и в то же время нет противоречивых интересов. Противоречия, раздоры, зло мыслятся как случайная и преходящая порча, отрава, занесенная со стороны.
В основе такого мирооощущения лежит идея природы, как всегда только доброй силы (Физис Рабле, противо-
[648]
поставляемый им Антифизии, т.е. всему ложному и извращенному, злому), вера в доброту человеческой природы. Вспомним рассуждения Рабле о том, что все естественные влечения человека законны и что, если только их не насиловать, они приведут лишь к действиям разумным и моральным. Ренессансные гуманисты, настроенные идиллически, верили, что достаточно красноречивого увещивания или горячего призыва, чтобы побудить людей "отбросить эгоизм и начать помогать друг другу" _ и тогда жизнь сразу станет прекрасной и счастливой. Такое утопически реформированное общество мы не раз встречаем в комедиях Шекспира его раннего (но не второго!) периода.
Этому ренессансному гуманизму "истина" представляется как некий вполне достижимый абсолют, для овладения которым требуется лишь добрая воля, энергия и удача ("фортуна").
Этот мир "Декамерона" и юношеских поэм-романов Боккаччо, мир Лоренцо Великолепного и Полициано, Ариосто, Клемана Маро и Бонавентуры Деперье ("Веселые забавы"), первых двух книг Рабле, поэм Эдмунда Спенсера, лирических комедий и ранних трагедий (как, например, "Ромео и Джульетта") Шекспира, _ если можно так выразиться, планиметричен. Он не совсем плоский и имеет свои выступы и возвышения, как барельеф, но, по существу, лишен третьего измерения _ глубины. В этом мире для достижения истины или счастья надо только долго и энергично плыть в верно выбранном направлении, как доплыли Колумб или Васко де Гама до желанной гавани. Этот мир Ренессанса безбрежен и, следовательно, бесконечен во всех направлениях. Такой безбрежности, однако, бы-
[649]
ло достаточно для возникновения чувства неисчерпаемости жизни и бытия, идеи неиссякаемой "фортуны" _ идеи, столь характерной для авантюрного периода буржуазного общества. Это чувство питалось великими открытиями эпохи и смелой ликвидацией средневековых догм, производимой рациональным путем, логически, в свете показаний человеческих чувств и разума. Это ренессансно-гуманистическое мироощущение в своей прекрасной наивности было индивидуалистично и эгоцентрично в своем упоении жизнью и ее раскрывающимся для личности беспредельными возможностями.
Однако, провозгласив освобождение человеческой личности, такое мировоззрение оказалось неспособным решить практически вопрос о формах организации общества и государства, где идеал свободы мог быть реализован. При первом столкновении с действительностью его прекрасные иллюзии рухнули. Это должно было привести отнюдь не к капитуляции гуманизма вообще, а лишь к перевооружению его для дальнейшей, более суровой борьбы, к преодолению ренессансного "прекраснодушия", к выработке более глубокого (чем раннеренессансное) гуманистического мировоззрения, а именно _ расширенного и более критического понимания человеческой личности и человеческих отношений. И эти последние и человеческая личность начинают теперь раскрываться в их сложности, противоречивости и развитии.
Важнейшей вехой здесь является учение Монтеня о человеческом "я", которое едино, но не единообразно, полно противоречий, беспрерывно изменяется, приспосабляясь к окружающим условиям и приспособляя их к себе,
[650]
способно к бесконечному развитию. Стоящее в тесной связи с этим монтеневское que sais-je? (что я знаю?) _ не капитуляция разума, а признание того, что истина, благо и счастье не окостеневшие формулы, а путь, искание и борьба Аналогичное изменение происходит и во взглядах на человеческое общество, иначе говоря, на государство. Последнее понимается теперь как сочетание противоположностей, лежащих в разных плоскостях, как сложная, беспрерывно развивающаяся конструкция, как единство разнородных и частью противоречивых сил, в котором общее благо осуществляется посредством гармонической координации частей и подчинения частных интересов потребностям целого.
Так же, наконец, представляется теперь и мир, взятый в целом, этот "макрокосм", сложный и многоплановый. Сокращенным подобием его является государство (сравнение, нередкое у Шекспира: см., например, речь Улисса в "Троиле и Крессиде", I, 3), а еще более сокращенным _ человеческое "я", этот "микрокосм" (как говорит Лир, "малый мир, именуемый человеком", IV, 6, 137). Такой мир, такое государство и такая личность способны не только к росту или изменению, но и к трансформации (см., в отличии от "вырастающих" Джульетты, или Ромео, трансформации, происходящие с Гамлетом, Лиром, Эдгаром, Макбетом, Кориоланом, Клеопатрой). Мир (как общество, так и человек) приобретает глубину, становится стереометричным: это вечно меняющиеся, многопланное, по существу, бездонное целое.
Это новое восприятие мира и человека, преодолевающее ренессансную упрощенность и прекраснодушный догматизм привело к углублению гуманистических идеалов, к возникновению трагического гуманизма. Его лучшие представители в искусстве _ Шекспир второго периода и Сервантес, Рембрандт, в известном смысле Микельанджело, Леонардо да Винчи. Новый этап гуманизма _ это осознание трагедии человека в частнособственническом и притом рефеодализирующемся обществе, разумение всей тяжести борьбы, которую человек ведет с этим обществом, _ борьбы, не всегда сулящей успех и порой почти безнадежной, но все же всегда и во всех случаях необходимой. А вместе с тем _ это осознание того, что ренессансное мировоззрение с его идиллическим оптимизмом и упрощенностью недостаточно вооружает для такой борьбы, что для нее нужен более сложный арсенал идей, чем заготовленный гуманизмом XIV->XV веков.
Трагический гуманизм считал, что если даже победа при данных условиях и невозможна, то все же надо бороться хотя бы мыслью, стараясь вникнуть в сущность неразрешенных конфликтов, так как победа мысли есть залог будущей реальной победы над злом. Так, Гамлет у Шекспира борется мыслью и за мысль: поскольку восстановить расшатанный век (I, 5, в конце) _ задача неосуществимая, то мысль, разумение становится его действием. Точно так же мысль наряду с действием стала делом всей жизни Монтеня.
Для уяснения всей трудности борьбы, которую человеку надлежит вести с окружающим обществом и с самим собой, Шекспир раскрывет все соблазны и все иллюзии, встающие на пути человека. Рост личности для него _ это история беспрерывного ее восхождения путем преодоления
[52]
пережитых ею ступеней и форм своей сущности. Поэтому Шекспир второго периода, так же как, например, Сервантес, всегда и во всем заменяет статическое динамическим, структурное _ функциональным, формулу _ анализом, догму _ критикой, всюду внося тонкие различия и момент относительности, устанавливая этапы в развитии личности и человеческих отношений или конфликтов.
Для художественного выражения такого гуманистического (в новом, осложненном смысле слова) миропонимания вышеописанные средства стиля барокко были столь же пригодны и столь же необходимы, как и для выражения миропонимания "классического", реакционного барокко. Разница, однако, в том, что там это беспрерывное внутреннее движение и просветы в бездонное порождали ощущение хаоса и иррациональности бытия, здесь же вся эта сложность пронизана внутренним порядком, подчинена общему, объединяющему закону.
Остановимся на главнейших моментах, где Шекспир, как поэт и как мыслитель, проявил глубокую независимость и своеобразие.
Краткое упоминание новеллы о том, как началась любовь Мавра и Дездемоны, Шекспир превращает в широкую, заполняющую весь I акт картину истории этой любви, которая вместе с тем определяет особый характер их отношений, проливающий свет и на характер последующей ревности Отелло.
